и стали бы произносить те антисоветские речи, которыми сегодня испражняются, то участь их была бы очень незавидной. Там настроения были такие, что «Донская политика привела к тому, что командующий Добровольческой армией, генерал Корнилов жил конспиративно, ходил в штатском платье, и имя его не упоминалось официально в донских учреждениях» (А. И. Деникин). К этому даже добавить нечего. Кто не любит мемуарную литературу, тот пусть внимательно читает «Тихий Дон», ненависть простых казаков к офицерству там густо на страницах разлита. И если в районе Тамбова собрать толпу из «благородий» еще было безопасно, там в деревнях жило безоружное крестьянство, то среди служивого сословия такое мероприятие сопряжено со значительным риском. Тем не менее, именно на этот риск Корнилов с Алексеевым пошли.
Ситуация с наличием масс офицеров в Донской области такая же наоборотническая. Там не только сколь-нибудь значительного контингента командных кадров не было, но даже не хотели люди, носившие погоны, ехать в те места.
«Донская политика лишила зарождающуюся армию еще одного весьма существенного организационного фактора… Кто знает офицерскую психологию, тому понятно значение приказа. Генералы Алексеев и Корнилов при других условиях могли бы отдать приказ о сборе на Дону всех офицеров русской армии. Такой приказ был бы юридически оспорим, но морально обязателен для огромного большинства офицерства, послужив побуждающим началом для многих слабых духом. Вместо этого распространялись анонимные воззвания и „проспекты“ Добровольческой армии. Правда, во второй половине декабря в печати, выходившей на территории советской России, появились довольно точные сведения об армии и ее вождях. Но не было властного приказа, и ослабевшее нравственно офицерство шло уже на сделки с собственной совестью. Пробирались в армию сотни, а десятки тысяч, в силу многообразных обстоятельств, в том числе главным образом тяжелого семейного положения и слабости характера, выжидали, переходили к мирным занятиям, преображались в штатских людей или шли покорно на перепись к большевистским комиссарам, на пытку в чрезвычайке, позднее на службу в Красную армию. Часть офицерства оставалась еще на фронте, где офицерское звание было упразднено и где Крыленко доканчивал „демократизацию“, проходившую, по словам его доклада Совету народных комиссаров „безболезненно, если не считать того, что в целом ряде частей стрелялись офицеры, которых назначали на должность кашеваров“… Другая часть распылялась. Важнейшие центры — Петроград, Москва, Киев, Одесса, Минеральные воды, Владикавказ, Тифлис — были забиты офицерами. Пути на Дон были конечно очень затруднены, но твердую волю настоящего русского офицера не остановили бы никакие кордоны. Невозможность производства мобилизации даже на Дону привела к таким поразительным результатам и напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей — юнкеров, гимназистов, кадет…»
(А. И. Деникин)
Мало того, что место формирования армии было выбрано там, где кадров для нее было меньше всего, так еще и условия были такими, что если бы инициаторы этого дела выпустили приказ с предписанием офицерскому составу двигаться на Дон, т. е. раскрыли бы перед казачьим населением свои планы, то — «донская политика», т. е. порубали бы казачки эту банду раньше, чем она успела бы оформиться в более-менее боеспособное соединение. Приходилось всё делать конспиративно. Более того, даже те офицеры, которые находились в тех местах —
«…панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми здоровыми офицерами, не поступавшими в армию. После взятия Ростова большевиками, советский комендант Калюжный жаловался в совете рабочих депутатов на страшное обременение работой: тысячи офицеров являлись к нему в управление с заявлениями, „что они не были в Добровольческой армии“… Также было и в Новочеркасске. Донское офицерство, насчитывающее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонилось вовсе от борьбы: в донские партизанские отряды поступали десятки, в Добровольческую армию единицы, а все остальные, связанные кровно, имущественно, земельно с войском, не решались пойти против ясно выраженного настроения и желаний казачества.»
(А. И. Деникин)
Во-первых, оцените «красный террор», при котором тысячи офицеров шли в ЧК, хватали за лацкан кожаной куртки коменданта и говорили:
— Слышь, краснопузый, ты там у себя в журнале запиши мою фамилию и напротив сделай отметку, что в корниловцах я никогда не был, и ничего общего с ними не имел, не имею и иметь не желаю!
Комендант запись делал, офицера расстреливали, а за дверью ЧК их таких уже тысячи стояли, их записывают и расстреливают, записывают и расстреливают, очень сильно уставали чекисты в те дни. А поток желающих записаться и расстреляться всё никак не уменьшался.
Во-вторых, картинка получается очень неожиданная. Советские историки утверждали, что на Дон, который являлся гнездом контрреволюции, толпами бежали от советской власти командные кадры царской армии, из которых Алексеев и Корнилов формировали свои части.
Деникин пишет, что на революционном Дону, организаторы Добровольческой армии работали конспиративно, офицеры ехать туда не желали, а те, что находились в тех местах мало того, что не шли записываться в добровольцы, так еще и в ЧК валили с заявлениями, чтобы их не считали сторонниками белогвардейцев.
Как это понимать?…
* * *
Я понимаю так: советская «элита» не только газопроводы тянула в ФРГ, но и готовила почву для «вхождение в цивилизованное сообщество», для чего ей нужно было сформировать на Западе соответствующее общественное мнение. В этом вопросе надежды были на русскую эмиграцию, с которой начали заигрывать, поэтому по указанию Никиты Сергеевича Хрущева, историю «исправляли». Из англо-французских наемников делали «ошибающихся», но «честных», поэтому начали с того, что «немного» изменили цель создания корниловской армии. Якобы, она изначально формировалась для борьбы с большевиками и похода на Москву. Получилась историческая версия, которая сегодня позволяет культурным министрам откровенных ландскнехтов считать «ошибающимися».
Только вот маневры Добровольческой армии, которая из Ростова почему-то пошла громить не логово большевизма, а двинулась в обратную сторону, выглядят тогда очень… неожиданными. Да, вожаки беляков объясняли это решение тем, что хотели с неприветливого Дона переместиться в район антисоветской Кубани и там отожраться, отогреться, собраться с силами и как рвануть до самого Петрограда… Оказалось, совсем «неожиданно», что кубанские казаки еще революционнее донских, а Екатеринодар непрошенных гостей встретил пулеметно-пушечным огнем. Именно так и писали они в своих воспоминаниях. И выставляли генерала Алексеева, бывшего начальника Генштаба при царе, в идиотском свете. Все-таки штабист такого уровня представление о разведке имеет, поэтому, как хотите, но верить в то, что маршрут передвижения не был обеспечен сбором информации, в том числе и о политической ситуации на Кубани — глупость.
Добавим еще следующее. Мне приходилось служить в дивизии, которая прикрывала российскую границу от возможного нападения китайской армии, наряду
