Снова зазвонил телефон. Кил порывисто схватил трубку. Звонил вице-президент:
— Кил, у меня есть для вас кое-какая любопытная информация, которая может бросить свет на происходящее.
— Слушаю вас, сэр.
— Она связана с доктором Тривиттом, которым вы специально интересовались. Мы тут кое-что еще накопали. Как я уже говорил, анкета у него безупречная. Но дело в том, что, похоже, никто не может его вспомнить. Ни в университете Джонс Хопкинс, ни в Майами, где он жил и работал с 1979 по 1983 год. В списке работников тамошней больницы он значится, но в лицо его никто не помнит.
Кил уже не слушал собеседника. Мысли бешено вращались у него в голове. Теперь он понял, что преследовало его с самого начала, с того самого момента, как он поднялся на борт «Сифайр», что тревожило его знаменитую фотографическую память. На сей раз это было какое-то неотчетливое пятно. В ту самую первую ночь, направляясь в казино, где работала Рина, он заметил знакомое лицо. Он обернулся, и в мозгу что-то щелкнуло. Но это был всего лишь судовой врач. Они уже встречались на палубе, так что лицо действительно знакомое, ничего удивител></emphasis>
ного. Да только Кил видел его и раньше. Намного раньше. Это лицо сильно изменилось… однако же общие черты… глаза… Надо полагать, Ли Хок сильно обгорел в той катастрофе, сломал все, что можно сломать, но все-таки уцелел, а потом сделал пластическую операцию. Конечно, он теперь совершенно не похож на себя прежнего, и все же.
Поворот лица… эти странные глаза… манера держать голову — все это теперь отзывалось в потаенных уголках сознания. Картинка там отпечаталась давно и оставалась невостребованной, но вот наконец соединилась с изображением, переходившим с одной газетной полосы на другую во всем мире. Все стало ясно.
— Конгрессмен Уэллен, вы меня слышите?
— Да-да. — Кил внезапно рассмеялся сухим, отрывистым смехом. — Да, сэр, я слышу вас. Хорошо слышу. Теперь мы знаем, кто наш противник. Тривитт это и есть Ли Хок. Я могу опознать его хоть сейчас. Но я этого не сделаю. Бактерии у него могут быть где угодно. Хоть при себе. Или в каюте. Или в любом ином месте. Может, даже в каком-нибудь часовом механизме, встроенном в систему водоснабжения или очистки воздуха.
— Конгрессмен…
— Не волнуйтесь, сэр, — невежливо перебил его Кил и устало вздохнул: — Извините, конечно, я просто немного не в себе. Понимаю, что лично вы тут ни при чем. Прошу вас, проследите, чтобы никто не поднимал паники, слышите? Дайте мне эти четыре дня!
Дайте нам шанс, взмолился он про себя. Дайте нам шанс побороться…
— Конгрессмен, — возмущенно запротестовал вице-президент, — никто и не думает впадать в панику. Действуйте. Мы вам полностью доверяем. И лучше сами посмотрите, чтобы у вас там никто не запаниковал!
— Да никто ничего и не узнает, кроме тех, кого мне придется ввести в курс дела: Флэгерти, Трентона и Пикара.
— Хорошо. Смотрите, чтобы все было спокойно, иначе у нас тут опять такая каша заварится…
Какая там еще каша? Разве может быть хуже, чем уже есть?
Когда Кил вернулся к себе в каюту, Рина сидела на кровати. Она подняла на него тяжелый взгляд. Не очень-то ему удалось провести ее. Но рядом с ней он оставаться не мог, потому что не особенно себе доверял. Нервы у него были на пределе. Если Рина будет рядом, он не удержится, чтобы все ей не рассказать, излить сердце и душу, либо от отчаяния проломит головой стену. Четыре дня. Всего четыре дня. Ни минуты нельзя тратить понапрасну. Он хочет ее. Он безумно хочет ее — раствориться в ней, забыться… Пусть пламя сладостной страсти вспыхнет в последний раз, перед тем как на судно ляжет холодная черная тень смерти…
— Кил, может, хватит валять дурака? Скажи мне наконец, что происходит? — агрессивно заговорила Рина.
— Я не валяю дурака, Ри. — Кил с трудом выдавил улыбку. — Просто мне нужно заниматься делами.
— Я тебе не верю.
Кил насмешливо вздернул брови:
— Знаешь, дорогая, в постели ты бесподобна, но стоит тебе открыть рот, как ты сразу делаешься колючей, словно роза с шипами. Я устал с тобой пререкаться.
Рина вздрогнула, метнула на Кила яростный взгляд и кинулась к нему так стремительно, что даже его превосходной реакции не хватило, чтобы уклониться от увесистой пощечины. Звук от удара эхом разнесся по каюте. Оба ошеломленно посмотрели друг на друга.
Кил инстинктивно прижал ладонь к щеке и машинально потер разгорающееся пятно.
— Извини, — бесцветным голосом проговорил он и, круто повернувшись, направился в ванную.
Не веря глазам своим, Рина посмотрела ему вслед. Нет! Он явно ее водит за нос! Что-то случилось, это точно. Что-то очень нехорошее. Не может же он вот так, в мгновение ока, просто разлюбить ее. А может, никогда и не любил, грустно подумала она. Может, просто мужское самолюбие взыграло — непременно, мол, надо завоевать ее, такую недоступную. Он хотел ее. И получил. Да, но ведь он сделал ей предложение! Впрочем, просто потому, что ему нужна хозяйка. Нет, не может быть. Глупость какая-то. Скажем, он просто хочет ее, но совсем не любит. О любви ведь и речи не было…
Нет! Все ее существо противилось этой мысли. На глазах выступили слезы. Рина нетерпеливо смахнула их. Нет! Она ему не верит. Просто не может поверить!
Что-то не так. Совсем не так. Хуже, чем раньше. По идее, надо бы бояться. А она, напротив, преисполнена решимости, твердой решимости действовать, придумывать, сопротивляться. Все что угодно, лишь бы понять, что происходит.
Из ванной доносился шум воды. Подойдя к двери, Рина на секунду заколебалась, потом осторожно и беззвучно скользнула внутрь. Здесь у нее просто уши заложило — с таким грохотом струи воды обрушивались на кафельное днище ванны. Рина минуту постояла, пытаясь понять, услышал Кил, что она вошла, или нет. Скорее всего нет, за таким-то ревом.
К тому же он слишком поглощен собственными заботами, чтобы обращать внимание на то, не преследует ли она его, словно опытная ищейка. Он разозлился на нее, еще не получив этого послания — да, был зол, но уж никак не равнодушен. Если б только найти записку… Что послание адресовано не ей, а значит, она читает чужие письма, Рину ничуть не волновало. Лишь бы отыскать, пока Килу ничего не слышно за шумом воды и ничего не видно за клубами пара.
Вот она. Лежит, сложенная вдвое, под часами на столике. Рина осторожно, чтобы не звякнула на мраморе металлическая цепочка, отодвинула часы, робко развернула листок, и слова, напечатанные обычным машинописным шрифтом, поплыли у нее перед глазами. Как обычно, спрятав по-страусиному голову в песок, она даже не осмелилась вчитаться в них. Но тут ей в глаза бросилась подпись, и Рина словно отправилась в путешествие во времени, назад, в тот мир, где она смеялась вместе с Полом, беспокоилась о том, чтобы к столу были поданы свежие овощи и подлива, поднималась по лестнице, целовала детей, не уставая повторять себе, насколько же ей повезло в жизни…
