Эпилог
Ключ повернулся в замке, последовал тихий щелчок. Мгновение перед тем, как открыть дверь, Антон помедлил, будто собираясь с мыслями и подводя черту Ручка выскользнула из вспотевших пальцев, распахнув нежилое нутро его холостяцкой квартиры-студии. Он шагнул внутрь и притворил за собой дверь.
Подперев ее спиной, опустился прямо на бетонный пол. В квадраты окон заглядывал рассвет, окрашивая серые стены оранжево-желтыми бликами и будто разгораясь на них. Антон окинул взглядом квартиру – от стены до стены: крохотную кухню, в которой он не собирался готовить, диван, который он ленился расстилать, хромированные перекладины кронштейна, который он использовал вместо шкафа.
В кармане зазвонил сотовый. Антон потянулся за ним, пальцы наткнулись на круглый мутно-прозрачный камень с отверстием в центре. Куриный бог, подаренный Катей на берегу Каспия перед прощанием.
Она сказала, что не держит зла, потому что той Кати, доверчивой и несмелой, больше нет. И ему не стоит винить себя в этом.
– Детство кончается, – сказала она.
Парень сжал камушек между пальцами, погладил по шершавой, вытравленной солью поверхности. Поднес к глазу и посмотрел на свет через отверстие.
Оранжевое солнце заполнило его целиком, прицельно блеснув в глаза. Антон зажмурился, подождал, пока растают круги на внутренней стороне век, приоткрыл осторожно, по капле впуская в себя солнечный свет, который растекался по венам. В груди – будто осиновый кол, больно и остро. Но солнечный луч падал на него, заставляя тлеть и осыпаться. Антон втянул носом воздух, до боли расправив легкие – черное месиво внутри прояснялось, как прояснялись ночные тени от разгорающегося рассвета. И так же ярко и оранжево становилось в груди, как на стенах его квартиры.
Сотовый по-прежнему разрывался в кармане, Антон наконец снял трубку, но опоздал: абонент не дождался и сам прервал вызов. Парень посмотрел на иконку – мама. Хотел набрать, но мама уже вызывала вновь.
– Да, мам, я дома.
Магда почувствовала по голосу: сын улыбается. От души отлегло, она сглотнула слезу:
– Ты как? – спросила совсем не то, что хотела.
Антон пожал плечами, посмотрел на огненную точку в камне.
– Нормально…
– Что делаешь? – она хотела, чтобы он приехал, но не решалась предложить – боялась отказа.
Антон резко встал, подошел к стопке купленных для ремонта обоев, носком ботинка толкнул один из рулонов. Тот гулко упал, покатился по полу, раскручиваясь.
Антон прижал носком ботинка угол, чтобы не закрутился снова. Посмотрел на узор.
– Ремонт думаю делать. Обои сейчас резать буду – он в самом деле поискал глазами строительный нож. Обнаружил на подоконнике, рядом со шпателем и строительным скотчем.
– Хочешь, приеду, поклеим вместе, – Магда закусила губу. – Помнится, мы с отцом когда-то всё делали сами.
Антон зажал в кулаке горячий от тепла его рук каспийский камень, улыбнулся:
– Буду рад.
Он глубоко и ровно дышал – полной грудью, как никогда прежде. Утреннее солнце заливало квартиру, проникало под кожу, разжигая желание жить и идти дальше. Сбросив с плеч куртку, Антон засучил рукава, опустился на колено и отмерил длину обойного отреза. Ловко зафиксировал линейкой и отрезал. Нож сместился, срез получился кривой, пришлось поправлять ножницами. Он справился уже с тремя рулонами, когда в дверь зазвонили.
– Открыто! – крикнул не оборачиваясь.
– Строительную бригаду вызывали? – прогремело за спиной голосом отца.
Антон повернулся: на пороге стояли родители, улыбались настороженно.
– Пап? Мам? Вы…
Отец решительно вошел, стягивая через голову свитер. Оставшись в цветастой футболке, бросил Магде:
– Ты посмотри, тут работы на пару вечеров, стены ровные, не то что наши в хрущевке были, помнишь?
– Это когда дыры на улицу выходили? – Магда засмеялась. – Такое не забудешь. Я их и ватой, и замазкой… Это сейчас стройматериалов на все случаи жизни, а тогда… – она махнула рукой. – Еще и ты весь день на работе.
Отец уже устроился на полу напротив сына, посмотрел на Антона:
– Ну что, командуй, сын…
Антон улыбался, ощущая, как оранжевое солнце поселилось в груди.
* * *
Бабушка Маринэ заканчивала месить тесто, когда услышала, что во двор въехала машина. Она еще вытирала руки полотенцем, когда в кухню проскользнула Ильяса. Села у стены, на стуле.
– Вай мэ, поздно как… – бабушка Маринэ посмотрела неодобрительно, покачала головой. – И грязная вся… Свозила?
Ильяса поняла: Мансур не говорил бабушке об ее исчезновении и аварии, поберег. Улыбнулась.
– Свозила.
– А чего грустная такая? Денег мало заплатили? А, не переживай, главное – горы показала, работу свою выполнила…
Бабушка Маринэ говорила и говорила, а Ильяса слушала и не слышала. Устало смотрела прямо перед собой. Потом встала, вымыла руки, сбросила с плеч куртку и сняла с крючка фартук. Повязала вокруг талии.
– Дай я, – отодвинув бабушку, сама принялась месить тесто.
Мягкое и податливое, гладкое, словно кожа младенца.
Бабушка Маринэ только руками всплеснула, рухнула на стул, не веря своим глазам.
– Ильяса! Ты ли это? – прошептала она. – Ты же всегда сторонилась женской работы, словно оскорбляла она тебя.
Ильяса рассеянно кивнула и улыбнулась.
– Спой мне… Помнишь песню о девушке, которая любила парня, а отец решил выдать ее за другого?
– О Росинке?
Ильяса снова улыбнулась, пробормотала:
– На самом деле ее звали Андалиб… И она любила могучего воина Авара. Но им не суждено было быть вместе – ни в этом мире, ни в другом…
Ильяса тихо заплакала. Маринэ подошла к девушке со спины, обняла за плечи:
– Что случилось, милая?
Ильяса перестала месить тесто, выпрямилась:
– Знаешь, бабушка Маринэ, давно ли Мансур моей руки просил?
Бабушка растерялась:
– Да последний раз – аккурат перед поездкой этой твоей… Ты его прогнала, вот это и был последний раз. А что?
– Скажи ему… пусть снова приходит. Со сватами… Я «да» скажу. И всех четверых его заберу, матерью им хорошей стану.
Бабушка Маринэ посмотрела на девушку с подозрением, дотронулась до девичьего лба:
– Здорова ли ты? Трое детей у Мансура, трое… Совсем уработалась.
Ильяса засмеялась и покачала головой:
– Четверо. Пойди проверь. Руслан, Джамиля, Салимат и Расул.
* * *
Лето уже добралось и до Красноярска, когда Катя встречала Рауля Моисеевича из больницы. Он похудел, осунулся.
– Зачем приехали, сказал же, не встречать, – проворчал пожилой доктор.
Катя привстала на цыпочки, поцеловала его в щеку. Рауль Моисеевич растаял, заговорил ласковее:
– Ну ты бы хоть на нее повлиял, Данияр.
Юноша улыбнулся:
– Я и сам хотел вас повидать.
Они добрались до дома Рауля Моисеевича. Тот всю дорогу молчал, хотя то и дело поглядывал на Катю и Данияра: оба загадочно улыбались и переглядывались, а когда случайно касались друг друга, загорались, словно огоньки
