Я отрекусь от сына… Рода Сабуровых выберет другого наследника…
Когда установилось молчание, император еще некоторое время ждал продолжения. Ведь, это было с одной стороны много, а с другой стороны — мало. Мирский, да и любой другой на его месте, вряд ли этим удовлетворится.
— К этому он будет лишен дворянского состояния и станет обычным городским обывателем…
* * *
Разговор с генералом Мирским проходил еще тяжелее.
— … Что? — от услышанного предложения генерал смертельно побледнел. И в своем темном мундире с золотым шитьем, сильно оттенявшим его серое землистое лицо, сейчас напоминал оловянного солдатика. — Не трогать его… Он же убить собирался… Уже и яму выкопал прямо у конюшни… Там мешок с лопатой лежали… Сам видел, — губы у мужчины задрожали, с трудом выталкивая такие страшные слова из рта. — Он же выродок человеческого рода… Понимаете, выродок.
Император поморщился, правда, стараясь, чтобы это было заметно. Он и про это тоже знал. Ему уже успели доложить и про заранее выкопанную яму, и про моток веревок и приготовленный топор. Девицу, и правда, хотели сначала зарубить топором, а потом закопать. Прямо сказать, поганое известие, еще больше усложнившее, и без того дурно пахнущее, дело.
Было ясно, что так просто убедить Мирского не удастся.
— Никто не говорит, что виновный останется безнаказанным…
Император пытался подобрать слова, которые окажут на генерала нужное воздействие. Но, едва не потерявший дочь, отец оказался «крепким орешком», даже не думая уступать хоть в чем-то.
— Наоборот, его наказание будет еще страшнее, чем можно себе представить. Разве смерти будет достаточно для того, кто похитил и хотел смерти юной девицы? Нет, для такого человека смерть станет подарком…
Генерал, впервые за все время их разговора, проявил хоть какой-то намек на понимание. Чуть наклонил голову вперед, перестал хмуриться. Явно, находил в речи императора что-то созвучное тому, что чувствовал и сам.
— Не нужно говорить, что означает для аристократа его положение, его статус. Это едва ли не целый мир, который окружает его с рождения и до самой смерти. И если лишить его этого… — император умел говорить красиво, доходчиво. Уроки настоящих знатоков своего дела не прошли даром, что сейчас наглядно и наблюдалось. Умело играя голосом, он выплетал искусную паутину из слов, которой медленно, исподволь, и опутывал своего собеседника. — А что это значит для юнца, который с пеленок знал лишь роскошь, богатство и вседозволенность? Отсутствие всего этого станет для него самым настоящим ударом, от которого вряд ли можно будет оправиться.
Подготовив Мирского, император начал его подводить к тому, что и хотел увидеть в самом конце их разговора:
— Он станет изгоем, лишившись дворянского состояния и защиты своего рода. Род официально отречётся от него, у него будут отобраны все, записанные на него, средства. Тот, кто был всем, станет никем. Это ли не лучшее наказание для него?
Мирский отвел глаза под пристальным взглядом императора. Похоже, его крепость начала давать слабину. Значит, нужно было удвоить напор, чем, собственно, и занялся государь.
— Я даю слово, что буду лично приглядывать за этим человеком. Он никогда больше не займет в обществе то место, которое должен был занять по рождению. Станет гнить на самом дне, каждый вспоминая то, что когда-то сделал…
Государь почувствовал, что почти убедил его. Он уже согласен, но не хочет признавать это первым.
— Так будет лучше для всех, генерал, и ты это должен понимать, как никто лучше. Спокойствие империи превыше всего. Понимаешь меня?
Вздохнув, Мирский кивнул.
* * *
Оставшись наедине, император подошел к столу, где сиротливо стояли два бокала, и одним махом опрокинул в рот содержимое одного из них.
— Осталось лишь поставить жирную точку…
Теперь нужно было найти виновного и, самое главное, героя, без которых завершение такого дела было бы просто немыслимым. Скрыть можно многое, но что-то все равно нужно предать гласности. То же самое справедливо было и сейчас.
— Героя, пожалуй, искать не нужно. Как говориться, он был и есть.
Императору ведь доложили, как все произошло на самом деле. Получалось, Елизавету Михайловну Мирскую спас тот самый необычный юноша, что недавно так всех поразил на пасхальном балу. Его звали Рафаэль Мирский, учащийся той же самой гимназии и только-только получивший дворянство.
— Право слово, чудесная получится история, — впервые за сегодняшний день на губах государя появилась улыбка. — Юная дева похищена страшным злодеем и уже готовится принять ужасную смерть. Она безутешно рыдает, злодей громогласно хохочет и точит острый нож… или в нашем случае топор. Но тут, словно из неоткуда, появляется принц на… без коня. И побеждает злодея! Все! Занавес!
Улыбка стала еще шире. Нарисованная им картина как нельзя лучше подходила для этого случая. Общество, а особенно высший свет, можно было заткнуть очень подходящей версией произошедших событий. Нужно лишь сделать ее максимально правдоподобной.
— Если награда будет высока, очень высока, то ни у кого не возникнет никаких вопросов, — в его руке оказался второй бокал с коньяком, который он с наслаждением и пригубил. — А в итоге все складывается…
Все, действительно, складывалось, как нельзя лучше. Если утром казалось, что все находится в шаге от катастрофы, то сейчас все виделось совсем в ином свете. Конфликт между двумя сильными родами более или менее удалось притушить, а скорее всего и вовсе прекратить. Обществу в итоге будет предъявлен и герой, обласканный властью, и злодей, которой «распнут».
— Просто отлично…
* * *
Из типографии, приземистого каменного здания, подобно пуле из ружья, вылетел вихрастый мальчишка-продавец газет с пухлой сумкой через плечо и рванул что есть силы по улице. Хотел быстрее остальных в самый богатый район города добраться. Там-то за свежий номер газеты «Столичный вестник» точно дадут больше всех.
И едва добравшись до места и даже толком отдышавшись, пацан начал голосить:
— Чудесное спасение! Господа, юная девица спасена божьим проведением! Важное известие!
Еще пахнущую типографской краской газету малолетний продавец поднял так высоко, как только мог. тряс ею из стороны в сторону, подобно юному знаменосцы перед сражением.
— Господа, чудесное спасение! Убийство предотра… педотвра… — на мгновение сбился от длинного слова, пытаясь его выговорить снова и снова. — Раскрыто! Злодей пойман! Чудесное спасение юной девицы, господа! Только три копейки!
Несколько минут зазывного ора и торговля пошла в несколько раз бойче. То тут то там его подзывал господин или госпожа, протягивая деньги. Некоторые брали сразу несколько газет, видимо, решив поделиться с кем-то.
Купившие первыми тут же раскрывали газету на нужной странице и углублялись в чтение. Прохожие замирали по одному, по двое. Иногда останавливалась
