Я не говорю о том — много лгать или мало (вообще-то получается, что очень много). Зачем вам лгать вообще?
Почему для того, чтобы утверждать гуманность и человеколюбие, эта самая ложь требуется вам в принципе?
Хочу также обратить особое внимание вот на что.
Несмотря на то, что это самый простой для опровержения из мифов о Сталине, забывать о нём или высмеивать его не стоит. Помнить о нём нужно постоянно и относиться к нему следует предельно серьёзно. Потому что устойчивое циркулирование в общественном мнении этого эпизода начала войны не было, конечно, случайным и самопроизвольным явлением. Только наивные люди, незнакомые к тому же с современными методиками манипулирования общественным сознанием, могут вообразить себе, что эта предельно глупая история могла самостоятельно просуществовать в качестве истины в течение ни много, ни мало — полувека. И продолжать существовать до сих пор.
Об этом надо помнить.
Всегда помнить.
Поэтому и предполагаю занять внимание читателей этой историей несколько больше времени, чем она того заслуживает. Кроме того, стоит она подробного обсуждения ещё и потому, что связано всё это с некоторыми другими важными событиями начала войны.
* * *
Обратим внимание на два примечательных момента в рассказе Микояна.
Первый.
Берия предлагает коренным образом изменить всю систему государственной власти в стране.
Предлагает не Сталину.
А кучке его приближенных, неуютно чувствующих себя вот уже несколько часов без Хозяина.
Молотов инициативу Берии тут же бодро подхватывает и, получив одобрение остальных присутствующих, позднее, уже в присутствии Сталина, первым озвучивает это предложение.
Затем его слова, обращенные к Сталину, дополняет все тот же самый вездесущий Берия.
Согласитесь, что в самой этой мизансцене видится некая срежиссированность. Два персонажа (между прочим, наиболее приближённых тогда к Сталину) выдвигают предложение в одном месте — для членов политбюро. Вспомним о том, что по крайней мере один из этих двоих совершенно точно виделся перед этим со Сталиным.
Потом они же повторяют это предложение уже в другом месте — для Сталина, изменив единственно очередность своих выступлений. Все остальные члены политбюро молчат и соглашаются, ничего не предложив и не возразив.
Между тем, если такая инициатива, связанная с деликатной областью, прямо затрагивающей личную власть Сталина, по какой-то причине тому бы не понравилась, это могло иметь для Берии (да и Молотова) далеко идущие последствия.
Дело в том, что предложение-то это, при всей его кажущейся простоте, замахивалось ни много ни мало, но на власть не чью-нибудь, а ЦК ВКП (б), который предложением этим низводился до ранга совершенно невнятной организации, подчинённой непонятно какому органу.
Предложения такого калибра обычно, конечно же, должны были заранее согласовываться со Сталиным. И вдруг — такая инициатива. И без согласования со Сталиным.
Ведь Микоян (я так его понял) подразумевает, что предложение это не согласовывалось предварительно со Сталиным.
А кто ему об этом сказал? Берия? Молотов?
Кто-нибудь считает их наивными людьми?
Момент второй.
Молотов говорит о том, что Сталин находится в прострации, ничем не интересуется и тому подобное.
Но это только слова Молотова. Никто другой, как можно это понять из рассказа Микояна, Сталина с вечера 29-го не видел.
Между тем, вот Микоян описывает далее вечер 30 июня и их приезд к Сталину. И, как это ни странно, ничего о прострации Сталина фактически не упомянул. И о том, что Сталин ничем не интересуется, не упомянул тоже.
Иными словами, описание Микояном Сталина в той ситуации, когда они к нему приехали 30 июня, ничем фактически не подтверждает слова Молотова.
Посмотрим еще раз. Вчитаемся повнимательнее.
«Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать».
Обратим внимание на такое слово — «спокойный».
И одновременно.
Странный вид. А чем странный?
Глаза блестят? Или взгляд, наоборот, потухший? Затравленный? Мечется по комнате? Или, наоборот, не может шевельнуть рукой?
Так чем же странный-то у него вид, а? Хотя бы слово об этом. В пояснение, так сказать.
Тем более, если сам только что упомянул о том, что Сталин вполне себе СПОКОЕН.
Не стал Микоян углубляться в пояснения. Не стал добавлять ничего более конкретного вдобавок к туманному «странный».
Видно, что Микоян очень старается здесь подтвердить как-то слова Молотова своими личными наблюдениями. Только нет у него ничего для этого. Иначе обязательно упомянул бы.
Верен себе остался Анастас Иванович. И традиционно умён.
И хрущёвские рассказы про испуганного Сталина опровергать не захотел. И не захотел становиться посмешищем в глазах своих бывших коллег по власти, рассказывая о сталинском страхе.
Странный вопрос. Чем странный?
Сталин обычно в Кремле появлялся ближе к вечеру. Во всяком случае, именно тогда в его кабинет начинали проходить люди. Эти же приехали к нему на дачу примерно в это же самое время.
Так почему странный?
И почему он должен был их созвать? В связи с чем? С тем важным вопросом, с которым они к нему пришли?
Так ведь подразумевается в рассказе Микояна, что Сталин об этом вопросе ничего не знает.
По-моему, здесь Микоян невольно проговорился. Обмолвился таким образом, что становится ясно его собственное невысказанное мнение о том, что с вопросом такой важности Сталин должен был сам их вызвать. То есть засветил свою догадку о том, что Сталин прекрасно знал о том, с чем к нему приехали его «бояре».
Микоян ведь тоже не был наивным человеком. Знал он прекрасно (член ЦК с 1923 года) манеру Сталина «готовить вопрос».
Давайте-ка вспомним ещё раз, как описывал адмирал Исаков эту самую привычку Сталина.
…Когда же у него было ощущение предварительное, что вопрос в генеральном направлении нужно решить таким, а не иным способом, — это называлось «подготовить вопрос», так, кстати, и до сих пор называется, — он вызывал двух — трех человек и рекомендовал им выступить в определенном направлении…
Так. А кто у нас последним разговаривал со Сталиным? Один на один?
Думаю, понятно, кем были эти двое в эпизоде, описанном Микояном.
Я имею в виду Молотова и Берию.
Да, конечно же, были они голосом самого Сталина.
* * *
Подтверждает это также и одна странность в описании визита членов Политбюро на дачу Сталина. В описании этом, как у Хрущёва, так и у Микояна, отсутствует один существенный элемент декорации.
У них получается примерно так. Приехали незваные, без приглашения. Зашли в дом, открыли дверь, там Сталин. Который очень их приходу удивился. «Что это вы, ребята, без звонка, а у меня и холодильник пустой».
Вроде так получается.
Но во всей этой житейски обыденной картинке диссонансом звучит небольшой и совершенно частный вопрос.
А охрана?
Микоян описывает нам сталинское удивление, которое он явственно углядел у него на лице.
Между тем, вспомним адмирала Исакова.
…он умел превосходно прятать себя и свое мнение. Я уже вам говорил об этом, но хочу повторить: мимика его была чрезвычайно бедной, скупой; он не делал подчеркнуто непроницаемого выражения лица, но лицо его было спокойно… По его лицу невозможно или почти невозможно было угадать направление его мыслей…
Да, конечно, неожиданность события могла сбить невозмутимость с его лица. Наверное, могла.
Но только неожиданность. Внезапность. Секундный расплох.
Это, собственно, и имел в виду Микоян. Они позвонили (постучали), дверь открылась и — ах… Не ожидавший их Сталин в ступоре и замешательстве. Удивлён неимоверно. И всячески это удивление демонстрирует внешне.
Между тем, давайте подумаем о том, что неминуемо осталось за кадром этого описания.
К Сталину без приглашения не ездили. Это был не просто порядок, это была процедура, связанная с обеспечением его безопасности. Да, конечно, могла возникнуть пожарная ситуация, когда кому-то позарез нужно было приехать к Сталину. Ну так ведь для того, чтобы в гости к Сталину напроситься, достаточно было сделать совсем простую вещь.
Позвонить по телефону. И Сталин ответит, приезжать или нет.
Сталин не отвечает? Так чего проще. Позвонить дежурному офицеру охраны. Попросить доложить Сталину устно. Сталин приказал его не беспокоить? Тогда имейте в виду, что к нему всё равно едет группа членов Политбюро. По соображениям государственной важности.
И здесь уже, велел вождь его не беспокоить или нет, выхода у охранника нет. Потому что возникает ситуация, прямо связанная с его профессией. Безопасность охраняемого объекта. Мало ли зачем эти люди едут? Доложить Сталину в этом случае он просто обязан. Потому что, когда те приедут, именно он окажется крайним в ситуации, когда лично ему надо решать — стрелять в членов советского и партийного руководства или пропустить их к вождю. Пропустить вопреки опять-таки прямому запрету Сталина.
