Умственный процесс, который привел его к таким выводам, показался Грурку подозрительно похожим на те методы разума, с помощью которых Тирг выдвигал вопросы и искал на них ответы, - Грурк считал эту практику греховной. Но когда он применил вновь обретенный скептицизм к Носящему и его ангелам, то смог найти только две возможных причины того, что они не показались в Пергассосе: либо они не смогли этого сделать, либо решили не делать. Если не смогли, то власть их не безгранична и они не могут быть подлинными посланниками Жизнетворца; если они сами решили не появляться, значит они солгали, и это вело к тому же заключению. Грурку казалось, что первый вариант вероятней, поскольку жизненная философия Носящего несовместима с обманом, но в любом случае следует вывод, что ангелы не явились из царства сверхъестественного. И поскольку они явно не принадлежат известному миру, значит пришли из неизвестного - мира, явно обладающего знаниями и искусствами, которые по ошибке могут показаться чудотворными, а такой мир может существовать только над небом. Итак, еще одно из утверждений Тирга оказывается оправданным. Но если это так, то разве не должен признать Грурк, что мастерство и искусства, которые демонстрировали ангелы, не результат их чудесных способностей, а просто приложение знаний, добытых распространенными незагадочными методами, которые применял Тирг? Грурк особенно жалел, что больше не увидит Тирга; он теперь так по-другому видит мир, и им нашлось бы о чем поговорить.
Снаружи послышались приглушенные тяжелые шаги. Они смолкли у дверей темницы. Грурк чувствовал, как сильнее заработали его охладители, неожиданное напряжение ощутил он внутри. Встал на ноги, когда тяжелая, из органических плит, дверь раскрылась и вошел тюремщик, в сопровождении капитана стражи, двух жрецов, Вормозеля, начальника тюрьмы, и Поскаттина, юридического советника Френнелеча и Святого дворца. В коридоре остались солдаты дворцовой стражи.
Поскаттин достал свиток и прочел:
- Грурк, из города Пергассоса, ты был подвергнут суду и признан виновным по обвинению в ереси, богохульстве и государственной измене; ты приговорен к смерти по церковному закону. Хочешь ли ты сказать что-нибудь, прежде чем отправишься к месту казни? - Грурк только молча покачал головой. - Подготовился ли ты к встрече с Жизнетворцем, да смилостивится Он над твоей душой? - Грурк и тут не ответил. Поскаттин свернул листок, отступил и взглянул на Вормозеля. - Действуй, начальник. - Вормозель кивнул капитану стражи, и Грурка вывели в коридор и поставили между двумя жрецами, капитан пошел впереди, начальник тюрьмы и советник - сзади, а по обеим сторонам выстроились ряды солдат с факельщиками впереди и сзади. Шаги гулко отдавались от голых тусклых стен, процессия медленно приблизилась к влажным каменным ступеням в конце прохода. Из окошек в дверях других камер смотрели мрачные лица, но все молчали.
У Грурка сохранились отрывочные смешанные впечатления: тусклые, освещенные факелами лестницы; открываются массивные двери, поднимаются решетки; жрецы по обе стороны от него монотонно поют; вот процессия поднимается на поверхность и выходит во двор тюрьмы. Здесь ждала повозка на ногах, в нее впряжены два убранных черным колесных трактора; вокруг солдаты, дальше, у выхода, несколько повозок с сановниками в окружении эскорта. Процессия выстроилась, ворота открылись, и кавалькаду встретил рев толпы, ждавшей снаружи.
Процессия миновала здание Верховного Суда, пересекла площадь Кающихся и по мосту Эскендерома Старшего проследовала в Воровской квартал на южном краю города, а вокруг собирались толпы. Все двигались следом за кавалькадой. Грурк ухватился за поручень и смотрел на город, в котором провел большую часть жизни. Он был ошеломлен и не понимал, что он такого сделал, отчего знакомые горожане, школьные друзья превратились в обезумевшую толпу, единственное желание которой - видеть его смерть.
Впервые на собственном опыте он понял, что такое бессмысленность, которую можно выработать в тех, кто привык верить без сомнений, без вопросов, принимать без понимания и ненавидеть по приказу. Он вспомнил те немногие случаи, когда наблюдал спокойное, полное достоинства поведение жителей Менассима, и в тот момент он понял, что терпимость и мудрость королевства Клейпурра - это результат философии, которую отстаивал Тирг, в то время как бессмысленность и жестокость Кроаксии - порождение того, что он сам так недавно помогал распространять. Поистине прозрение наступило слишком поздно, печально подумал он.
Городские здания остались позади, и теперь он увидел перед собой Утес Правосудия, над холмом зрителей, черный и угрожающий на фоне мрачных серых гор и неспокойных грозовых туч наверху. Угрюмая процессия двигалась по дороге вокруг холма, все террасы на холме были заполнены, многие зрители стояли под открытым небом вверху. На каменной платформе у основания утеса огромная цистерна с кислотой испускала белый ядовитый пар; кислота бурлила и клокотала в предвкушении. Грурк неожиданно задрожал. Он посмотрел вверх и увидел алые одеяние старших жрецов, неподвижную линию солдат дворцовой стражи, а перед всеми, во всем черном и в капюшоне, - палача, стоявшего со сложенными на груди руками и спокойно смотревшего на приближающуюся процессию.
Присутствовали и король, и верховный жрец со своими свитами, они сидели под навесом на помосте у основания амфитеатра. Грурк и сопровождавшие его спустились с повозки и стояли в ожидании, пока представитель государства и представитель церкви зачитывали свои обвинения. Грурк был слишком ошеломлен этой сценой и настроением толпы, чтобы слышать их слова. Неужели он поднял такой переполох, что две самых значительных фигуры государства оказались лично заинтересованными в происходящем? Очевидно, да, но Грурк никак не мог понять почему. Он вообще не способен был думать. Все распалось и превратилось в мешанину несвязанных картин и звуков, цветов и шумов, слов и лиц. Какой смысл пытаться что-то понять сейчас? Какая от этого разница? Еще несколько минут, и для него ничего уже не будет иметь значения. Он подумал о своем брате, вспомнил родителей, попытался прочесть молитву Жизнетворцу. И тут же понял, что группа снова пришла в движение, и его ведут к лестнице на площадку высоко вверху. Он слышал, как сильнее зашумела толпа, возбуждение ее возрастало.
Со своего места Эскендером внимательно наблюдал за Френнелечем.
- Действительно, если этот Просветитель - орудие верховного жреца в его заговоре с чужаками, чтобы не дать мне усилиться, Френнелеч проявляет поразительную выдержку при такой потере, - прошептал он Морморелю. - Я склонен думать, что источник всех наших неприятностей, как мы и подозревали, сам Клейпурр.
- Я тоже, - ответил Морморель. - И теперь Клейпурр узнает, какая судьба ждет тех, кто сговаривается с преступниками-чужаками.
- Лумианский король решил продемонстрировать, что глупо противиться ему, - сказал Эскендером. - Прекрасный урок, и его получит не только Клейпурр. Рассказ о нем далеко уйдет за границы Картогии.
- Мы постараемся распространить эту новость как можно шире, - заверил его Морморель. - Все народы узнают, что сами боги заключили с тобой союз.
Вселенная Грурка сузилась до окованных серебром каблуков стражников, поднимавшихся по ступеням перед ним, и непрерывно певших жрецов рядом. Он утратил всякое представление, о том, насколько они поднялись и сколько еще остается. И не осмеливался оглядываться. Бесконечные ступени; бесконечные ступени; бесконечные ступени...
- Мне кажется странным отношение короля к Просветителю, если он действительно собирался заменить им тебя, - прошептал Джаскиллион на ухо Френнелечу. - Должен признать, что, услышав о его торопливом возвращении из Горнода, подумал, что он попытается спасти своего протеже.
- Протеже, который утратил всякую полезность, - ответил Френнелеч. Какой способ может лучше скрыть все следы участия Эскендерома в заговоре, окончившемся неудачно, устранить всякую опасность разоблачения в будущем? Уверенность, которая написана на лице короля, не так уж глубока. Ведь чужаки направили свое волшебство против плана Эскендерома, а не нашего. Если эти чужаки действительно бог, о котором говорит Писание, я считаю, мы можем быть уверены, что Он с нами.
Грурк и его эскорт достигли выступа. В тыльной его части стоял ряд трубачей. При виде процессии они протрубили, и все застыли. Молча ждали, пока вверху произносились неслышные речи - Грурк был уверен, что это делается сознательно, чтобы продлить пытку осужденного. Стало еще тише, и палач медленно подошел к краю выступающей платформы, заостряющейся к концу, держа в руках макет робосущества в полный рост. По обычаю полагалось вначале сбросить куклу, чтобы испытать качество кислоты; к тому же это увеличивало ужас жертвы и усиливало возбуждение толпы. На холме напротив все застыли. Очень медленно палач подтолкнул куклу к краю платформы, подержал несколько секунд и позволил ей упасть. Послышался громовой рев зрителей, он длился очень долго. Со своего места Грурк не мог видеть, что происходит. Но ему и не нужно было: он видел раньше казни. После куклы к краю выступа подводили жертвенных животных и тоже одно за другим сбрасывали с платформы. И с каждым разом толпа все больше возбуждалась.
