– Эй, кто-нибудь! Откройте засов! – запоздало взвыл незадачливый мэтр Райг.
Привычные к крикам и мольбам стены молчали с каменным равнодушием.
– Выпустите меня!
Никто не торопился откликнуться. Поодаль, в караульной комнате, двое гвардейцев, тех самых, что насмерть подстрелили Вольфа Россенхеля, на минуту прервали игру в кости, чтобы пожать плечами не без доли своеобразной философии.
– Кто это там орет как резаный? – спросил первый гвардеец.
– Узник – бывший министр Империи, – ответил второй.
– Приятно послушать. Поделом ему, нечего было негодяю заноситься, – наставительно заметил первый. – А голосом он что-то на себя не похож.
– Должно быть, простудился – в этом году дьявольские холода, а сквозняки прямо ледяные.
– От сквозняков хорошо помогает выпивка.
– Но ему вина не дают, – злорадно добавил второй.
– И это справедливо.
Солдат кивнул, соглашаясь, и они с энергично продолжили игру, с удовольствием встряхивая стакан под вой ветра в бойницах и монотонные, безответные призывы…
Глава XXVII
Снежная стая
Людвиг фон Фирхоф. Северная провинция Империи.
Тонкий, словно полотно, налет снега пеленой укрыл широкое пустое поле, чтобы покорно растаять в случае оттепели или превратиться в глубокий, мягкий покров – как повезет. Белая поземка стлалась зверьком, но ни один человеческий след не пятнал заснеженное пространство.
На самом краю поля высилось несколько старых дубов. Голодные вороны, сорвавшись с корявых ветвей, время от времени делали круг, чтобы вернуться и вновь рассесться по местам наподобие странных плодов – огромных и черных. В результате снег у подножия деревьев оказался усыпан мелкими сучьями, остатками сухой листвы, сгнившими желудями и разнообразным мусором.
Ближе к полудню – к тусклому, зимнему полудню, когда солнце едва-едва светит сквозь дымчатую пелену облаков, – на краю поля показался всадник. Он скакал верхом на муле, видом напоминал монаха, и к тому же, несмотря на стужу, оказался совершенно бос. Холод, кажется, совсем не смущал проповедника – на его лысом черепе безвредно таяли редкие прозрачные снежинки. Пронзительный взгляд старца сверлил пространство.
Мул отпечатал по полю длинную цепочку следов и скрылся за отдаленной рощей. Спустя некоторое время к старым дубам приблизились еще двое путников, укутанные в зимние плащи, всадники напоминали бесформенных кукол. Верховые придержали лошадей, всматриваясь в затуманенный горизонт.
– Как ты полагаешь, Людвиг, куда торопится тот праведный человек на муле?
– Понятия не имею, государь. Быть может, он, как и мы, в бегах. Но, скорее всего, просто ищет подходящий объект для сбора пожертвований. Ага, вот он скачет обратно! Неужели его поиски столь быстро увенчались полным неуспехом?
Босоногий странник несся теперь во всю прыть, отчаянно погоняя мула. Животное скакало так быстро, как только умело, перепуганные вороны поднялись в лет, но вскоре, покружившись на полем, опять расселись по веткам.
– Кем оказался этот торопливый всадник?
– Это Лоренц Иеронимус Нерон Роккенбергер, бывший сборщик налогов, а ныне – известный странствующий проповедник. Он был напуган так, что не пожелал останавливаться.
– Но почему?
– Сейчас мы сможем удовлетворить свое любопытство. Кажется, с той стороны поля движется нечто удивительное…
В следующую минуту на чистое полотно снега, горланя, высыпали одетые в разномастное тряпье и кое-как вооруженные люди.
Кто махал дрекольем, кто выписывал в воздухе восьмерки ножом.
– Небо милосердное! – простонал бывший министр Империи. – Перед нами опять «беглый разбойник Шенкенбах».
– Кто это, Людвиг? Мне это имя не говорит ни о чем.
– Молчите, мой император. Настоятельно советую вам притвориться незнатным, не состоятельным, несведущим, глупым и бездомным, иначе наши скверные дела испортятся и вовсе необратимо.
Ватага тем временем окружила странную пару, проворные руки ухватили лошадей за поводья.
– Что будем делать с ними, вождь Шенкенбах? – спросил высокий чернобородый верзила, обращаясь к крепкому, широкому в плечах и шее волосатому толстяку.
Тот почесал заросшую щетиной щеку.
– Сейчас придумаю, Лакомка. Кто вы такие и стоите ли вы за равенство и справедливость, о, путники? – поинтересовался он.
– Всенепременно! – отозвался друг императора. – Мы стоим за справедливость, потому что мы несчастные странники, жертвы дурного правления Цереном.
– Тогда слазьте с коней – ваши странствия кончились.
– Как?
– Животины пойдут в пищу. Если будете стараться и преуспеете в справедливости, на вашу долю тоже достанется кусок.
Спешившийся советник надвинул поглубже капюшон.
– Не стоит с ними спорить, – прошептал он.
Шайка тем временем, захватив лошадей и невольных гостей, двинулась прочь. Кто-то на ходу ловко обшарил кошель бывшего императора.
– Пусто. Невезуха.
– Повезет в другой раз.
Сразу за пустым пространством снежного поля начинались перелески, овраги, еще чуть поодаль, неподалеку от излучины реки, чернел голыми стенами разоренный, но некогда богатый дом. Поместье казалось до крайности разграбленным и на две трети сгоревшим. Защитная стена местами рухнула.
– Прибыли.
Хозяева вместе с гостями прошли в изрядно загаженный зал, хранивший следы недавнего застолья – некоторые столы оказались опрокинутыми, лавки местами поломанными, посуда наполовину битой. В самом углу, возле потухшего, холодного камина, жалась белая борзая, с печальными влажными глазами и уже свалявшейся шерстью.
– Вот последствия вмешательства Хрониста, – шепнул другу Гаген Справедливый.
Беглый разбойник Шенкенбах тем временем занял место председателя собрания. То ли сказалось воздействие гримуаров Адальберта, то ли предводитель всерьез решил начать новую жизнь, но он совершенно оставил прежнюю привычку говорить на арго, в силу чего речь его оказалась понятна фон Фирхофу.
– Сотоварищи мои! – начал свою речь бывший бандит. – Рыцари и оруженосцы Церена предали нашего императора, отчего с ним приключилось скверно. Они опозорили нашу Империю, поэтому уничтожать их всех – это творить великое благо…
– Что это он говорит? – изумился бывший император. – Я не верю ушам своим. В то время, как от меня отвернулась аристократия и гвардия, я, оказывается, нахожу поддержку в умах и душах этих простых людей…
– Не очень-то обольщайтесь, – прошептал в ответ фон Фирхоф. – Они любят вас потому, что не надеются больше увидеть на троне Церена. Ваше несчастье способствует их грабежам. Даю слово чести – я предпочел бы иметь дело с Клаусом Бретоном. Тот был классическим мятежником, но человеком приличного воспитания, и хотя бы не имел скверной привычки лазать грязными пальцами в миску с похлебкой…
Отряд Шенкенбаха тем временем продолжал ужин в описанной советником манере. Потухший камин разожгли, использовав остатки поломанной скамьи. Котел с мутным супом булькал на огне.
– Друг мой, ты не узнаешь вон того, рыжебородого, глуповатого с виду крепыша со шрамом вместо левого уха? – понизив голос, обратился к советнику Гаген.
– Конечно! Это Хайни Ладер, мой спаситель в Толоссе. Не знаю, какими судьбами его занесло в эту странную компанию, и не представляю, благом или злом обернется эта встреча, если он нас тоже узнает.
Бывший солдат тем временем перебрался поближе к гостям, устроился прямо напротив фон Фирхофа и без церемоний заглянул под его опущенный капюшон.
– Здравствуйте, господин Людвиг! Зря вы этак занавесились – я-то вас все равно узнал.
Людвиг откинул капюшон.
– Тише, во имя всех святых. Не кричи. Как ты здесь оказался?
– Я уволился из роты капитана Конрада после того, как от нее осталось два десятка человек, и поступил на службу к вождю Шенкенбаху.
– Выбор до крайности неудачен. Очнись! Ты рехнулся – вспомни Толоссу, кем там был Шенкенбах?
Блики разожженного в камине огня плясали на лице наемника. Светлые глаза Ладера оставались пустыми и странно неподвижными.
«Он почти ничего не помнит, забыл даже лицо императора», – с ужасом понял фон Фирхоф. «Прошлое стерто, уничтожено – если не совсем, то из памяти Ладера наверняка. Это еще один прощальный привет Хрониста».
– Что ты намереваешься делать дальше, Хайни Ладер?
– Сражаться с предателями-баронами и с уэстерами.
– А потом?
– Сейчас никто не заглядывает в будущее – не больно-то там может оказаться весело.
– Ты знаешь, чье поместье сожгли, в чьем доме мы сейчас ужинаем?
– А какая, к дьяволу, мне-то разница? Пять дней назад здесь не осталось в живых даже крысы… Только вон та худая белая собака, и сама хозяйка – она теперь собственность вождя.
Людвиг всмотрелся в подсвеченную камином и факелами полутьму зала. На дальнем конце стола расположившийся на председательском месте Шенкенбах в который раз осушал очередной кубок, на его коленях котенком устроилась растрепанная пепельноволосая красавица с круглой и наивной мордашкой, в этой женщине Адальберт Хронист без труда узнал бы младшую баронессу Гернот.
