Насколько мне представляется, Герман Алексеевич успел создать если не школу, то кадровый резерв, из которого сейчас и в дальнейшем будут черпаться кадры для борьбы с терроризмом. Вот поэтому и невосполнима утрата: он ушел, когда в ходе боевых действий, в ходе проведения спецопераций формировалось это ядро специалистов кадрового резерва. Ведь не секрет, что наши спецподразделения являются первыми в мире по имеющемуся уникальному опыту. Весь этот потенциал был в его распоряжении.
Александр Витальевич Лад-к:
Когда я узнал о его смерти, то не поверил – стал набирать его номер телефона в Ханкале… Десять лет я был рядом с ним, и ни разу он не пожаловался на сердце. Ногами маялся, хотя тоже помалкивал об этом, но о том, что сердце болит, не говорил ни разу.
Александр Угрюмов, сын:
В ночь с 30-го на 31 мая пошёл дождь, и у нас в квартире закапало с потолка. Никогда не было такого, а тут… Причем капало очень сильно. Я подставил вёдра, таз. Мама была на служебной даче в Архангельском. Я решил отвезти ей баночку сметаны. На подъезде к даче – звонок на сотовый телефон: звонит полковник Владимир Павлович Ан-ов, руководитель аппарата отца:
— Саша, ты где находишься?
— В Архангельском.
— Оставайся там, никуда не уезжай.
Берёт трубку Саша Лад-к – офицер по особо важным поручениям, он для нас как брат. Спрашиваю его:
— Саша, что-то серьезное случилось?
— Да. – И молчит.
— Известие с Кавказа?
— С Кавказа.
Честно говоря, я тогда не предположил, что случилось самое плохое. Мама же сразу всполошилась:
— Может, с отцом что?!
— Да нет, мама, папа вчера звонил мне на сотовый телефон, голос бодрый, говорил, что всё у него в порядке, — вру, конечно. Звонил он дня четыре назад. В последнее время часто произносил фразу: “Если меня не будет...”. Говорил обычно: “Если что – держитесь Руслана Михайловича”.
Сидим на даче, как было сказано, ждём – чего, не знаем. Появляются Олег Иванович Пил-ов, Саша Лад-к, заместитель директора ФСБ по кадрам Евгений Николаевич Лов-ев, Аркадий Аркадьевич Дранец и две женщины в белых халатах. Подъехал Руслан Михайлович с женой, тётей Диной. Я понял всё и впал в какой-то ступор. Мама глазами спрашивает: что, что?! Саша Лад-к сказал:
— Татьяна Ивановна, Германа Алексеевича больше нет…
С мамой плохо. Хорошо, что врачи приехали – отпоили лекарствами.
Телевизор был включен, работал 1-й канал. Буквально через три-четыре минуты после того, как мы узнали о смерти отца, в программе новостей передали: “Сегодня в Чечне, в Ханкале, в 2 часа 40 минут скончался заместитель директора ФСБ вице-адмирал Герман Угрюмов…”. Не знаю, что бы мы делали, если бы эту новость узнали по телевизору…
Ещё до приезда сотрудников и его друзей мне позвонил из Ханкалы адъютант отца, у которого он скончался на руках. Я радостно: “О, Артур, привет!”. И он положил трубку – вроде связь прервалась. Он по моему голосу догадался, что мы пока ничего не знаем, и не захотел сделаться первым чёрным вестником…
В 17.30 31 мая самолет с телом отца должен был приземлиться на военном аэродроме во “Внуково-3”, но он запаздывал: сначала не было вертолёта, потом погода в Чечне задурила. Позже мне рассказывали, что Андрей О-ко, референт отца, который был рядом с ним в последние минуты, взъярился и заорал, не контролируя себя: “Сейчас Батя встанет да как ввалит вам по полной программе – сразу и вертолёт найдётся, и погода установится!..”.
Самолёт наконец приземлился. В нем лежал огромный чёрный мешок. До сих пор не верится, что в нем находилось тело отца… Крепкие парни из “Альфы” уложили мешок на носилки, я сунулся помочь, но меня отстранили: “Сын отца не хоронит!”. Загрузили в санитарную машину, которую пригнали из ЦСН, и повезли в морг ФСБ, на Рублёвку.
У всех наблюдался какой-то стресс. Когда носилки пытались засунуть в санитарную машину, руки не проходили, словно отец упирался, не хотел в морг. Санитар хотел сдвинуть руки, но кто-то из спецназовцев подскочил к нему: “Не видишь, что ли, что он не хочет!..” Как о живом.
А последний день его был таким. С утра, как обычно, доклад. На завтрак он выпил чашечку кофе и съел сырок “Виола”. В Чечне они продукты не покупали, привозил свой человек из Махачкалы. Кофе заваривал и наливал Андрей О-ко. Потом до обеденного времени – обычная работа. Андрей доложил, что обед готов. Отец сказал: “Давайте с обедом чуточку подождём. Посидеть хочу на воздухе”. Поставили стул на крылечке, он посидел какое-то время, встал, повернулся лицом к входу в вагончик – и вдруг, негромко сказав “Ой!”, начал заваливаться на спину. Рядом стоял капитан 1-го ранга Гайн-ов, он и не дал ему упасть, подхватил.
Вот такой был “предупредительный выстрел”, который якобы прозвучал в вагончике без присутствия свидетелей…
Владимир Мирсаитович Гайн-ов:
В четверг, 31 мая, напряжённой работы не было, грело солнышко, день ласковый. Операций не планировалось, период небольшого затишья, никаких острых чрезвычайных событий в тот день не произошло. Перед обедом ему потребовался какой-то документ для доклада директору ФСБ и правительству о чем-то, что имеет отношение к экономике Чечни. Пока я бегал и разыскивал документ, он сидел на скамеечке рядом со своим вагончиком. Подошёл и шифровальщик, Саша Кир-енко – мичман с Северного флота, принес очередную порцию документов. Я отдал Герману Алексеевичу требуемый документ, наклонился расписаться в журнале шифровальщика – и в ту же секунду заметил, как Герман Алексеевич валится на меня.
Из его вагончика выскочили два референта – Артур Б-н и Андрей О-ко. Мы, как сумели, расстегнули ворот, перенесли его на траву, кто-то притащил матрац… Мелкие детали я могу не помнить – не до того было. Я мог и заорать. И наверняка что-то орал, поскольку Артур с Андреем появились практически моментально. Я бегом рванул к штабу, начальник штаба Владимир Фёдорович Конд-ко мигом вызвал врачей из центра спецназначения. Дима Зв-ев, прекрасный врач, уже через минуту был рядом, прибежала реанимационная бригада. Они какое-то время пытались оживить его, делали всё возможное, но врачи не боги.
Я и без войны видел много смертей, было, что и умирали на руках. Но когда тащили его на траву, помню внутреннее чувство: это – всё… Он не мучился перед смертью, умер практически мгновенно. Такой смерти можно лишь позавидовать: на рабочем месте, на боевом посту, в хорошем настроении. Однажды он цитировал Ивана Сергеевича Аксакова:
Пусть приведёт меня дорога
Хоть до ничтожного итога
Случайной пользы на земле.
Итог его жизни не был ничтожным, а польза – случайной.
Александр Угрюмов, сын:
…Парни положили отца на траву. Стали делать искусственное дыхание, запускать сердце. Прибежал врач “Альфы” – майор под два метра ростом, сделал прямой укол адреналина или там кордиамина – не знаю! — в сердце. Приехала “неотложка”. Через какое-то время сердце “завелось”, но ненадолго. Врач констатировал смерть. Докторов заставили работать ещё. В общей сложности они пытались оживить отца больше полутора часов, потом врач-майор встал, поднял вверх руку и сказал: “Всё. Извините, ребята, медицина уже не поможет”.
Автор: Не будет лишним напомнить, что скончался Герман Алексеевич от обширного инфаркта, а вскрытие показало, что до этого он пережил семь микроинфарктов. “Отчего люди умирают? От жизни”, — подытожил В. М. Гайн-ов.
Пока врачи пытались вернуть адмирала к жизни, всё это время у адмиральского вагончика на коленях стоял боевой офицер, прошедший не одну “горячую точку” и повидавший немало смертей, и, плача, громко молился:
— Господи, если ты только есть, не дай ему умереть! Сохрани его, Господи! Оставь его живым!..
Этот крик отчаяния напомнил мне описание смерти в “Истории Эриванского полка” генерал-майора (“храбрейшего из храбрых”, как его называли) Николая Павловича Слепцова – командира 1-го Сунженского казачьего полка, погибшего в бою на Гехинских завалах 8 декабря 1850 года:
“Сражённого героя вынесли из сечи на бурке. Слепцов был ещё в памяти и спрашивал, взято ли неприятельское орудие. Ему отвечали, что нет ещё известий, но что завалы взяты… “Ну, и за то слава Богу!” – сказал он, крестясь. Ещё минута – и всё было кончено: Слепцов умер тихо и с твёрдою верою. Ни единого стона не вырвалось из его груди… Горе было всеобщим… Среди казаков эта потеря произвела ошеломляющее впечатление. Чтобы понять, как любили Слепцова на Сунже, достаточно было видеть, что там происходило, когда везли его тело. Всё население высыпало навстречу, и все, от мала до велика, рыдали… Слепых подводили к гробу, матери клали на его крышку грудных детей”.
Владимир Мирсаитович Гайн-ов:
Военный человек, если это действительно военный человек, прекрасно сознает неизбежность смерти и спокойно к этому относится. Но он сражается до конца. Как любил иногда сказать Герман Алексеевич, “кто борется, может проиграть, кто не борется – уже проиграл!”. Слова эти явно перекликаются с утверждением военного историка Антона Антоновича Керсновского, который писал, что “сущность русской национальной доктрины — преобладание духа над материей”. Дух его никогда не бывал сломлен. От других я слышал, что однажды Герман Алексеевич сказал такую фразу: “Когда-нибудь однажды здесь, на Кавказе, меня и убьют: слишком многим мы рискуем…”.
