— Не надо сарказма, Пауэлл. К слову сказать, я их во обще не отправлял. Они попали туда по чистой случайности. Как тебе известно, они принадлежат миссис… леди Катберт. Зачем бы мне их отправлять? Меня здесь не было, чтобы узнать, кто ими заинтересуется. Нет, я планировал, как уже говорил тебе, прибыть сюда одновременно с ящиком, который отправил в качестве приманки.
Джастин в задумчивости прищурил глаза.
— Верно. В таком случае у Куэйла был сообщник в доме или в городе, который телеграфировал ему о прибытии ящика. Возможно, жадный придурок Силсби делал это, не понимая, что совершает измену. Наверное, счел для себя легким способ заработать деньги за безобидную информацию.
— Ладно. — Бернард мысленно отметил, что следует проверить самого Силсби. Хотя Джастин, наверное, прав, и дело требует дальнейшего рассмотрения. — Я понял, как удалось разоблачить Куэйла, но мне любопытно узнать следующее: почему, зная, что мы хотим всего лишь установить личность шпиона, ты взял на себя смелость разоблачить его перед всеми, сделав тем самым бесполезным для нас? Понимаешь ли ты, сколько пользы мы могли бы из него извлечь, если бы он не знал, что мы его разоблачили? Сколько дезинформации мы могли бы сливать через него?
— А вам известно, что для меня леди Эвелина бесценна? — не медля ни секунды, ответил вопросом на вопрос Джастин, в конце концов расцепив руки и вытащив их из-за спины. Опершись о край письменного стола, он наклонился и с холодным вниманием посмотрел в глаза Бернарду. — Вы не оставили мне выбора. Единственным способом защитить Эви, после того как вы намекнули Куэйлу, что шпион — она, было подтвердить его догадку. Вам не меньше, чем мне, известно, что, как только главный шпион будет разоблачен, он станет бесполезен. Предполагается, что ее шпионская карьера закончится и к ней вскоре потеряют всякий интерес.
— И поэтому ты позволил Куэйлу уйти. Поэтому позволил Эвелине «разоблачить» его.
— Разумеется, — ответил Джастин. — Именно Эвелина должна была обнаружить, что приступ малярии у Куэйла — всего лишь притворство. Тем самым она подтверждала его подозрения, что принадлежит к английскому шпионскому сообществу. Ей стоило лишь крикнуть мне, что это, мол, Куэйл!
Удирая, Куэйл был абсолютно уверен в том, что разоблачил первую в Англии шпионку!
— И ты дал ему уйти.
Джастин рассмеялся:
— Да. Правда, пришлось немного рисковать. Предполагалось, что он выбежит через главный вход, а он бросился в банкетный зал. — На его лице появилось задумчивое выражение. — Я никогда еще не видел и надеюсь больше не увидеть такой дикой ярости, какую выражало лицо леди Эвелины, когда Куэйл швырнул фонтан с шампанским в пруд. — Он покачал головой, словно прогоняя нахлынувшее воспоминание, и, когда вновь посмотрел на Бернарда, его взгляд стал ледяным. — Вам следовало бы благодарить меня, Бернард. Конечно, вы потеряли в моем лице ценного агента — но вы все равно потеряли бы меня, как только я понял, что к чему, — и лишились канала для слива дезинформации, которым мог бы служить Куэйл, но леди Эвелина осталась целой и невредимой, что немаловажно даже для вас, и нам удалось сохранить в тайне личность вашего главного шпиона.
Бернард скорчил гримасу и пристально посмотрел на Джастина. В голове его зародилась одна идея, возможно, нелепая. Но кто знает… Джастин и его леди провели удачную операцию и, хотя результаты ее оказались не такими, как хотелось бы Бернарду, они установили личность Куэйла, до того как он сообразил, насколько близко находится от их главного агента. Если бы у него нашлось время сообразить, все могло бы закончиться катастрофой.
Джастин приподнял бровь.
— Полагаю, вы не собираетесь сказать мне, кто же в действительности является главным шпионом? — проговорил он, не ожидая от Бернарда ответа.
Но идея, зародившаяся в мозгу Бернарда, заставила его ответить.
Двадцать минут спустя Джастин, выйдя из кабинета, отправился на поиски Эви.
Ее он не нашел, зато нашел леди Бротон. От взгляда, который очаровательное создание бросило на него, ему стал тесен воротничок сорочки.
— Мистер Пауэлл, я хочу поговорить с вами. Речь идет о моей дочери.
— Меня интересует все, что касается вашей дочери, мэм. Но в данный момент, прошу прощения, я должен отыскать вашего исчезнувшего отпрыска. — Он попытался пройти мимо нее. Она остановила его, положив руку на рукав фрака.
— Зачем?
— Зачем? — Черт побери! Она пытается заставить его заявить о своих намерениях, а он не может огласить их. Потому что он уверен, как уверен в том, что солнце восходит на востоке, что Эвелина, узнай она, что мать каким-то образом намекнула ему, что он должен на ней жениться, наотрез откажет ему, когда он сделает ей предложение.
Она была недоверчивым маленьким совенком, его Эви. Она ни за что не поверит, что его предложение продиктовано исключительно его чувствами, а не навязано чьей-то волей. И, будучи гордым недоверчивым совенком, она никогда не выйдет замуж за человека, который не любит ее безоглядно.
Теперь ему предстояло убедить ее, что именно так он ее и любит.
Но леди Бротон ждала ответа, поэтому он дал ей такой ответ, который позволял ему ускользнуть, не поддавшись принуждению.
— Потому что она должна мне деньга, — выдавил он. — И я хочу убедиться в том, что она понимает, что неудача с очередным свадебным торжеством не снимает с нее обязательства уплатить оговоренную сумму!
Его вульгарный ответ явно покоробил леди Бротон. Она отпустила его рукав.
— Моя дочь никогда не увиливала от своих обязательств!
— Вот и хорошо, — миролюбиво согласился он, уверенный в том, что любая мысль о том, чтобы заставить его узаконить свою связь с ее дочерью, улетучилась из головы леди Бротон. — Поймите меня, ничего нельзя принимать на веру. А теперь извините.
Она была сбита с толку. Ее прекрасные, хотя и не такие прекрасные, как у Эви, глаза выражали растерянность.
— Благодарю вас, — добавил он и, не дожидаясь ответа, поклонился и пошел дальше.
Он примерно представлял себе, где может находиться Эви, и не ошибся: он увидел ее среди злополучного свадебного пира. Она сидела на берегу пруда, опустив ноги в воду и вяло отгоняя чаек, слетевшихся, чтобы полакомиться остатками свадебного торта, а если повезет, то и золотой рыбкой. Волосы ее с одной стороны выбились из прически и прилипли черными прядями к щеке и шее, а с другой — все еще были собраны вверх и заколоты шпильками, украшенными драгоценными камнями.
Ее платье имело ужасный вид. Бархат промок и прилип к бедрам, лиф провис и угрожал сползти с ее маленькой груди.
Она плакала. Черная краска, которой женщины иногда подкрашивают глаза, тонкими ручейками стекала по ее щекам. Нижняя губа у нее дрожала, а красивые изящные плечи устало опустились.
