В самый последний день пребывания полка в Меритоне мистер Викхем, вместе с другими офицерами, обедал в Лонгберне; настолько мало Элизабет желала расставаться с ним в хорошем настроении, что, когда он спросил о том, как провела она свое время в Гансфорде, она не упустила возможности сказать, что мистер Дарси и полковник Фитцвильям провели три недели в Розингсе, и спросила, знает ли он последнего.
Викхем сразу поник и разволновался, на его лице появилось недовольное выражение, но он быстро овладел собой и с натужной улыбкой ответил, что когда-то ему часто приходилось с ним встречаться. Затем, отметив, что выглядит полковник Фитцвильям как настоящий джентльмен, спросил, понравился ли он ей. Элизабет дала доброжелательный и утвердительный ответ. Вскоре с напускным равнодушием Викхем добавил:
– Сколько, вы говорите, он пробыл в Розингсе?
– Почти три недели.
– И часто вы виделись?
– Часто, почти каждый день.
– Его манеры сильно отличаются от манер его кузена?
– Да, очень сильно. Но по мере продолжения нашего знакомства мистер Дарси заметно изменился.
– Неужели?! – воскликнул Викхем с выражением на лице, которое не смогло избежать внимания Элизабет. – И как, позвольте спросить… – Но тут он осекся и продолжил уже игривым тоном: – Он что – улучшил свои манеры? Соизволил добавить доброжелательности своему привычному стилю поведения? Ведь что-то мне мало верится, – продолжил он тише и серьезнее, – что основные черты его характера изменились к лучшему.
– Где уж там! – сказала Элизабет. – Думаю, что основные черты его характера остались такими же, как и всегда.
Она говорила и видела, что Викхем будто не знает – то ли радоваться ее словам, то ли не верить им. Пожалуй, в выражении ее лица появилось что-то такое, что заставило его с беспокойством и тревогой прислушаться к следующим ее словам:
– Когда я сказала, что мистер Дарси стал лучше по мере продолжения нашего знакомства, я не имела в виду, что в состоянии улучшения находятся его манеры или ум; я имела в виду, что, знакомясь с ним ближе, я лучше стала понимать его жизненную позицию.
На этот раз волнение Викхема проявилось в тревожном взгляде и румянце, вспыхнувшем на его лице; несколько минут он молчал, а потом пришел в себя от замешательства и снова обратился к Элизабет голосом, крайне смиренным и кротким:
– Вам слишком хорошо известны мои чувства к мистеру Дарси, поэтому мне не надо убеждать вас, как искренне я радуюсь, что он проявил достаточно мудрости и научился хотя бы напускать на себя видимость хорошего поведения. Вот здесь его надменность и пригодилась если не ему лично, то многим другим людям, потому что теперь она сможет удержать его от того позорного поведения, жертвой которого я стал. Боюсь только, что это – всего лишь осторожность, которую он вынужден был проявлять во время визита к своей тетушке, на чье доброе отношение и хорошее мнение он просто молится. Его страх перед ней всегда сказывался еще в те времена, когда мы были вместе; не следует забывать также о его желании содействовать своему браку с мисс де Бург, к которой – я уверен – он неравнодушен.
При этих словах Элизабет не могла сдержать улыбку, но ответила только легким кивком головы. Она увидела, что Викхем снова хочет втянуть ее в разговор о своих несчастьях, но у нее не было настроения давать ему такую приятную возможность. Остаток вечера Викхем изображал свою привычную веселость, но уже не пытался ухаживать за Элизабет; наконец они расстались со взаимной вежливостью и, видимо, таким же взаимным желанием больше никогда не встречаться.
Когда общество разошлось, Лидия пошла вместе с миссис Форстер в Меритон, откуда они должны были отправиться на следующее утро, ее расставание с семьей было скорее сумбурным и шумным, чем трогательным. Китти была единственной, кто проливал слезы; но плакала она от досады и зависти. Миссис Беннет не жалела пожеланий благополучия для своей дочери и авторитетно напутствовала ее, чтобы она не упустила ни единой возможности от души повеселиться – можно было не сомневаться, что к этому совету Лидия прислушается непременно. Прощаясь, она была на седьмом небе от счастья и поэтому даже не услышала пожеланий счастливого пути, которые пробормотали – без особого энтузиазма – ее сестры.
Раздел XLII
Если бы взгляды Элизабет формировались только под влиянием жизни в собственной семье, то возникшая в ее воображении картина супружеского счастья и домашнего уюта вышла бы не слишком привлекательной. Отец ее, очарованный молодостью и красотой, а еще той видимостью приветливого характера, которую обычно создают молодость и красота, женился на женщине, чей недалекий ум и нетерпимые взгляды очень быстро положили конец всякой любви к ней с его стороны. Любовь, уважение и доверие исчезли безвозвратно; разбились все его надежды на тихое семейное счастье. Но мистер Беннет не был тем человеком, который искал бы спасения от вызванных собственной недальновидностью проблем в тех развлечениях, в которых обычно ищут его те несчастные, которые пострадали от своей глупости или жадности. Он любил свое имение и его окрестности, он любил книги; именно эти вкусы и определяли основные его развлечения. На свою жену он обращал мало внимания, разве что только в тех случаях, когда ее невежество и глупость давали ему повод весело над ней посмеяться. Мужчины обычно хотят совсем не такого семейного счастья, но там, где нет возможностей для приятного времяпрепровождения, настоящий философ удовлетворится и имеющимися в его распоряжении.
Однако Элизабет никогда не закрывала глаза на ошибочность поведения отца именно как отца. Ей всегда было мучительно это осознавать; но, уважая его способности и испытывая благодарность за ту нежность, с которой он к ней относился, она пыталась забыть то, чего не могла не замечать, и не думать о том непрерывном нарушении супружеского долга и приличий, которое заключалось в выставлении своей жены на посмешище перед собственными детьми и поэтому подлежало всякому осуждению. Но сейчас она как никогда сильно чувствовала опасность, которая неизбежно подстерегала детей от такого нелепого брака, как никогда полно осознавала проблемы, порождаемые таким неумелым направлением талантов; талантов, которые при должном их применении могли бы, по крайней мере, добавить солидности его дочерям даже при условии их неспособности сделать его жену умнее и образованнее.
Кроме отбытия Викхема, у Элизабет не было других оснований быть довольной тем, что полк уехал. Их выезды в гости стали не такими интересными, как раньше, а дома ее ждали мать и сестра, чьи непрерывные жалобы на приторность всего, что ее окружало, обуславливали к настоящей скуке в их семейном кругу. И хотя можно ожидать, что со временем Китти вернется к здравому смыслу, так как нарушители ее спокойствия уже уехали, другая ее сестра, неуправляемый характер которой давал основания для серьезных опасений, могла, скорее всего, только еще более утвердиться в своей глупости и самонадеянности из-за наличия сразу двух опасностей: курорта и военного лагеря. Поэтому в целом Элизабет пришла к выводу, – который она часто делала и в прошлом – что событие, которого с нетерпением ожидала, не приносило, сбывшись, того удовольствия, на которое она рассчитывала. Поэтому возникла необходимость определить какой-то другой период, вместе с которым начнется настоящее счастье, найти какой-то другой момент, с которым можно было бы связать свои желания и надежды; снова погрузившись в приятное ожидание, утешать себя мыслью, что на этот раз все получится лучшим образом, и готовиться к еще одному разочарованию. Теперь объектом ее радужных надежд стала будущая поездка в Озерный край; эта поездка была самым большим ее утешением за все те неприятные времена, которые стали неизбежными из-за раздражительности матери и Китти; а если бы она смогла еще и привлечь к своим планам Джейн, то лучшего не стоило бы и желать.
