Будучи с 1851 года представителем Пруссии в общегерманском сейме, располагавшемся во Франкфурте-на-Майне, и не желая смириться с тем, что Австрия занимает ключевое место в союзном парламенте германских государств, Бисмарк выразил свое отношение к австрийским привилегиям весьма своеобразно. Придя на одно из заседаний, он демонстративно закурил (право курить на заседаниях имел только представитель Австрии). Бисмарк и австрийский представитель Фридрих фон Тун обкуривали друг друга в течение нескольких месяцев, до тех пор, пока не закурили все остальные.
Проведя в стенах сейма долгих восемь лет, досконально изучив провинциальные тайны германской политики, Бисмарк был назначен посланником Пруссии в России. Годы в Санкт-Петербурге (1859–1862) стали определяющими для него как дипломата и политика европейского уровня. Бисмарк убедился в необходимости реформ, которые в корне изменили бы положение Пруссии и в Германии и в Европе; к тому же он научился пользоваться своим прямодушием как удобной маской, обезоруживающей и его союзников, и оппонентов. Накануне своего назначения министром-президентом Пруссии (1862 г.) Бисмарк на встрече с Бенджамином Дизраэли[232] рассказывал о своих планах: «В непродолжительное время я буду вынужден взять на себя руководство политикой Пруссии. Моя первая задача будет заключаться в том, чтобы с помощью или без помощи ландтага реорганизовать прусскую армию. Далее я воспользуюсь первым удобным предлогом для того, чтобы объявить войну Австрии, уничтожить Германский союз, подчинить своему влиянию средние и мелкие государства и создать единую Германию под главенством Пруссии. Я приехал сюда затем, чтобы сообщить об этом министрам королевы». На Дизраэли подобное признание произвело довольно сильное впечатление. «Остерегайтесь его, – сказал он одному из своих друзей. – Он говорит то, что думает!»
Из чисто дипломатических проблем, унаследованных новым министром-президентом, центральной была проблема австрийской гегемонии в Германии. Казалось бы, революция 1848 года фактически аннулировала результаты Венского конгресса. Уже в 1849 году Пруссия претендовала на роль лидера в Германском союзе. Возникала реальная перспектива объединения Германии под ее эгидой. Австрия, ослабленная революционными и национальными выступлениями, вынуждена была отступить. Однако после вмешательства России, небезосновательно боявшейся нацинального подъема в германских землях, ситуация вернулась к исходной. 29 ноября 1850 года в Ольмюце было заключено соглашение между Пруссией, Россией и Австрией. Под давлением России Берлин был вынужден отказаться от попыток стать хозяином Германии. Германский союз был восстановлен в старом виде, то есть при фактическом преобладании Австрии. Бисмарк считал это соглашение позором Пруссии.
За первые восемь лет своего пребывания у власти Бисмарк смог не только аннулировать это соглашение, но и создать Германскую империю. Высшим выражением его дипломатии стала политика «железа и крови». Эта фраза впервые встречается в одном из его писем 1858 года. Она была вновь произнесена Бисмарком в 1862 году, когда, выступая перед бюджетной комиссией палаты депутатов прусского парламента, буквально за день до своего назначения, он сказал следующее: «Мы не приблизимся к этой цели путем речей и призывов, решений большинства; нам не избежать серьезной борьбы, такой борьбы, которая может быть решена только железом и кровью. Для того чтобы обеспечить нам эту победу в борьбе, депутаты должны вручить королю как можно больший груз железа и крови, дабы он мог по своему усмотрению бросить его на ту или другую чашу весов»[233]. Эта прямота уже была следствием той роли, которую должен был играть Бисмарк в глазах Вильгельма I и его окружения. От него ждали решительных действий. Но Бисмарк никогда не делал решительного поступка, предварительно не подготовив его.
Вначале он добился соглашения о торговле с Францией и привлек к нему все страны Германского таможенного союза, кроме Австрии, делая первый шаг к изоляции Вены. Следующий шаг казался парадоксальным: Бисмарк пошел на союз с Австрией для того, чтобы отторгнуть от Дании герцогства Шлезвиг и Гольштейн, находящиеся с ней в унии с XV века. Небольшая победоносная война, в которой участвовал австрийский вспомогательный корпус, решила эту задачу. Воинский дух пруссаков был укреплен, армия получила необходимый опыт, а главное, стало ясно, что подобные короткие кампании делали остальную Европу практически беспомощной: она просто не успевала реагировать на них.
После этого война с Австрией была делом уже решенным. Готовя почву, Бисмарк намекнул Наполеону III на возможность территориальных приобретений за счет герцогства Люксембургского. Хотя эти тайные переговоры ни к чему не привели[234], Франция заняла позицию стороннего наблюдателя. Перед самой войной, будучи уверен в ее неизбежности, Бисмарк заключил трехмесячный союз с Италией, получив ценного союзника, готового ударить в болезненное для Вены «итальянское подбрюшье».
Чтобы иметь законный повод для начала военных действий, Пруссия внесла в Союзный сейм предложение созвать всегерманское собрание, сформированное на основе всеобщего избирательного права, для обсуждения Союзной конституции. Это был открытый вызов австрийской гегемонии. Вена не могла пойти на такой шаг; как и ожидал Бисмарк, ее реакция была резкой и нервной. Главе прусского кабинета оставалось только умело разыгрывать стремление идти на компромисс (правда, сохраняя свою принципиальную позицию). В результате именно Австрия, которой изначально была уготована роль жертвы, 17 июня 1866 года начала войну. Поскольку инициатива начала военных действий исходила от Австрии, а не от Пруссии, Россия, также опасавшаяся стремления Берлина стать хозяином Германии, была вынуждена ограничиться дипломатическими демаршами.
Победа Бисмарка была абсолютной: оставалось довершить ее на поле брани. Во время решающего сражения при Кениггреце Бисмарк, в случае поражения Пруссии, готов был покончить жизнь самоубийством. Этот политик как никто другой мог почувствовать решительный момент – событие в его подлинности. Истина его политики заключалась не в показных прямоте и добродушии, не в двуличности, в которой обвиняют его некоторые биографы, а в способности поставить на карту все, даже собственную жизнь.
Следующей жертвой стала Франция. Несомненным успехом дипломатии Бисмарка стало заключение договора с южногерманскими княжествами, в том числе и с католической Баварией, которую Франция считала зоной своих интересов. Результатом проделанной Бисмарком работы стало то, что в 1870 году Наполеон III вступил в борьбу не с Пруссией, но с Германией. При этом свое окончательное единство последняя обрела именно в войне 1870–1871 годов.
Основной задачей дипломатии Бисмарка опять было создание идеальных условий для использования военной силы. Эпизод с началом франко-прусской войны вошел в учебники как пример изощреннейшей дипломатии.
Предыстория была связана с вопросом об испанском наследстве. После изгнания испанской королевы Изабеллы в сентябре 1868 года в качестве кандидата на престол испанский кабинет рассматривал Леопольда Гогенцоллерна, одного из представителей правящей прусской династии. Для Франции этот вариант был абсолютно неприемлем. Зная об этом, Бисмарк тем не менее втайне стремился к тому, чтобы кандидатура Леопольда превратилась из виртуальной в реальную. Добился он своего в 1870 году, когда глава испанского кабинета сделал предложение принцу Леопольду занять испанский престол. Зная о скандале, который будет вызван этим решением во Франции, Вильгельм I, как глава династии, отказал Испании. Но Париж, не на шутку обеспокоенный самим фактом подобного предложения[235], стремился и в дальнейшем иметь гарантии против занятия Гогенцоллернами испанского престола. Через Бенедетти, посла Франции, Вильгельму I сделали предложение подтвердить отказ Пруссии от претензий на испанскую корону в будущем. Озадаченный и обескураженный этим предложением, Вильгельм I отказался говорить на эту тему с Бенедетти. Он сообщил об этом эпизоде Бисмарку, который отредактировал его письмо и опубликовал. Редакция заключалась в простом сокращении, но сокращенный текст существенно изменил тон послания Вильгельма I. Из него следовало, что Вильгельм отказал французскому послу в приеме. Этот отказ выглядел как вызов Франции. Одновременно с этим в обеих империях началась газетная кампания в пользу войны.
Франция Наполеона III зиждилась на идеологии державы Наполеона I, в основании которой лежала идея гегемонии в Европе. Дух патриотизма, желание реванша за Лейпциг и Ватерлоо подталкивали Париж к войне. История с испанским престолом была здесь воспринята как вызов именно этим гегемонистским претензиям Франции. Бисмарк, со своей стороны, умело организовал газетную кампанию, цели которой заключались в подготовке общественного мнения. Прусская же армия была готова уже давно. Для Пруссии это была третья война за последнее десятилетие, причем две предшествующие кампании она выиграла малой кровью. Франция могла похвастаться осадой Севастополя во время Крымской войны, победами над австрийцами при Мадженте и Сольферино, но все это было еще в 50-х годах. Война не живет прошлой славой. Между тем 60-е годы стали временем кризиса французской военной машины, застрявшей в просторах Мексики, где Наполеон III стремился посадить на престол своего ставленника. У Пруссии был военный гений Мольтке, у Франции же – стремление к реваншу пятидесятилетней давности. Как в случае с Данией и Австрией, Бисмарк выиграл эту войну еще до ее начала.
