А пока на самом первом этапе борьбы за спектакль, к идеологическим и политическим «замечаниям» (читай: требованиям) — показать прогрессивное в советской деревне, изъять жестокие сцены раскулачивания и т. д. — прибавлялись и другие. Отчасти они были связаны с желанием увидеть на сцене нового идеального советского человека, живущего ради труда (а плата за труд — дело десятое), отчасти возражения сводились к обычной «вкусовой» правке, которую никак нельзя объяснить логически. И обратим внимание: все эти замечания высказывались еще до отправки сценария в Главлит:
«‹Без даты›
Директору театра драмы и комедии т. Дупаку Н. Л.
Главному режиссеру театра, заслуженному артисту РСФСР, лауреату Государственной премии СССР Тов. Любимову Ю. П.
Уважаемые товарищи!
Доброжелательно относясь к идее инсценировки прозаических произведений „Деревянные кони“ и „Пелагея“ Ф. Абрамова, мы в своих письмах на ваше имя, в беседах с вами и Ф. А. Абрамовым неоднократно …говорили о том, что „высветить“ жизнь Пелагеи может то новое в жизни колхоза, что увидела она
на электродойке, желание ее стать хоть дояркой, эта вечная жажда труда. Мы не раз обращали ваше внимание на те места повести, которые …показывают качественно совершенно иной труд в колхозной деревне. ‹…›
К сожалению, наши замечания и пожелания, исходящие из того непреложного факта, что повесть Ф. Абрамова дает больше возможностей для воссоздания в инсценировке правды нашей жизни…, крайне недостаточно учтены вами (см. наши письма от 14 августа и 22 октября 1973 года). ‹…›
Рассмотрев последний вариант пьесы, считаем необходимым исключить из текста, до отправки пьесы в Главлит, следующие места:
„Со вторым мужем ей пришлось расстаться в сорок шестом году, когда она попала в заключение“ …, стр.5. В таком „нерасшифрованном“ виде эта реплика …вызовет недоумение, особенно у молодых зрителей.
„А смех, — сказал Хо Ши Мин, — тоже витамин!“ стр. 8. „Острота“ пошлая и неуместная! ‹…›
Фраза Хо Ши Мина „А смех — тоже витамин“ пришла из анекдота. Его персонажами были коммунистический лидер Северного Вьетнама Хо Ши Мин, государственный деятель Бирмы У Ну, президент Индонезии Сукарно, генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Югославии Иосип Броз Тито, премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, председатель Государственного совета КНР Чжоу Эньлай и, наконец, руководитель советского государства Н. С. Хрущев. Один из вариантов этого анекдота звучал так:
— Россия вся пропита, — сказал Иосип Броз Тито.
— Но в водке есть витамин, — сказал Хо Ши Мин.
— Да ну? — удивился У Ну.
— Шикарно! — сказал президент Сукарно.
— Она хороша для аппетита, — вставил Иосип Броз Тито.
— Но ее надо пить в меру, — заметил Джавахарлал Неру.
— А мы ее пьем досыта, — возразил Хрущев Никита.
— Тогда поскорей наливай, — закончил Чжоу Эньлай.
3. Уточнить реплику Пелагеи: „Вот и сказал! Начали было за детей, а теперь незнамо и за что“. В данном контексте она неправомерна. Вряд ли Пелагея понимает, что значит тост „За молодость нашей планеты!“.
В сценарии спектакля разговор за столом между Пелагеей, Петром Ивановичем и Афонькой выглядел так:
„Петр Иванович. Давайте, дорогие гости, за наших детей. ‹…›
Афонька (заорал). Отставить! (Встал) За нашу советскую молодежь! ‹…› За всемирный форум молодежи! За молодость нашей планеты!
Пелагея. Вот и сказал! Начали было за детей, а теперь незнамо за что“.
‹…› Вызывает возражение монолог Пелагеи…: „… кто сказал ему хоть раз спасибо? Правление?“ „…да и как можно было во что-то ставить работу, за которую ничего не платили?“ На сцене не дашь хронологический комментарий, но без пояснения, вырванная из исторического контекста, эта реплика вызывает недоумение и возражение[580].
Полностью монолог Пелагеи должен был звучать так: „Безотказно, как лошадь, как машина, работал Павел в колхозе. И заболел он тоже на колхозной работе. С молотилки домой на санях привезли. А кто ценил его работу при жизни? Кто сказал ему хоть раз спасибо? Правленье? Я, жена?
Нет, надо правду говорить; ни во что я не ставила работу мужа. Да и как можно было во что-то ставить работу, за которую годами ничего не платили?“
В своем письме от 22.10.73 г. мы в качестве примера приводили из повести „Пелагея“ текст: „Больше всех праздников любила она Октябрьскую“. Очень хорошо характеризует Пелагею эта строка! У вас же на стр.28 пьесы, …после слов Пелагеи: „Почему грязно, когда на этой грязи вся жизнь стоит?“ Сразу в скобках идет ремарка: „Включает радио. Октябрьский праздник на Красной площади“. Странно „претворили“ вы наш совет!
Совершенно неприемлемы заключительные строки из монолога Альки. После слов о работе дояркой, об ордене и „звездочке“ кощунственно, издевательски звучат ее пошлые слова: „А может, в стюардессы подамся на международные линии. Языка не знаю… Мужики во всем мире только один язык и понимают — тот, на котором глазом работают да задом вертят. А этим языком владею — будь спок“. ‹…› Этим ли следует заканчивать спектакль „Пелагея“?!
Без внесения вами поправок в текст не считаем возможным направить пьесу в Главлит. ‹…›
С уважением,
начальник Управления театров, музыкальных организаций и концертной работы
В. Розов»[581].
Как мы видим, в случае со спектаклем по произведениям Федора Абрамова театр получал из Управления вполне четко сформулированные замечания (другое дело, каковы были эти замечания). И так происходило довольно часто. Как правило, при отрицательном ответе цензор показывал, что с текстом пьесы он ознакомился (приводил конкретные примеры, указывал номера страниц и т. д.) и довольно подробно объяснял, почему данный материал не подходит для перенесения на сцену.
Таков и отзыв цензора Н. Садкового, запретившего постановку спектакля по пьесе М. Мамонтова «Частный случай»[582] (июль 1973 г.):
«ГЛАВНОМУ РЕЖИССЕРУ МОСКОВСКОГО ТЕАТРА ДРАМЫ и КОМЕДИИ Заслуженному артисту РСФСР Тов. ЛЮБИМОВУ Ю. П.
Уважаемый Юрий Петрович!
В дополнение к высказанным Вам в Главном управлении культуры замечаниям по пьесе М. Мамонтова „Несчастный случай“[583] считаем необходимым еще раз отметить, что это произведение с острым драматическим конфликтом свидетельствует о несомненной талантливости автора, который не боится, а как бы стремится к обнаженному показу человеческой сущности в самые критические минуты.
С нелепой и трагической гибели двух людей начинается пьеса. Случайной и нелепой гибелью главного героя Вилеева и смертельным ранением хорошего смелого парня Белякова она и заканчивается. В пьесе дана широкая, многоохватная картина трудовых будней на крупном руднике и обогатительном комбинате. Но почему же тогда в пьесе, где идет речь о людях большого и нужного стране дела, происходят эти несчастные случаи, эти смерти, которые, наверное, можно было бы предотвратить? Да в том-то и дело, что вся пьеса М. Мамонтова — горький, полный затаенного гнева рассказ о чудовищной неразберихе, преступной халатности, коррупции, круговой поруке, невежестве, царящих на всех ступенях руководства рудником и комбинатом, о том полном развале производственного процесса, при котором единственным спасением может явиться стихийное бедствие — затопление селевым потоком рудника, которое и наступает в финале! И, как его следствие, — прекращение всех работ. Только потом, выиграв время на устранении последствий затопления, после наладки подъездных путей к руднику, возможно возобновление работ на более высоком техническом уровне. Но, оказывается, этому трезвому предложению Вилеева о технической реконструкции, целесообразность которого умом понимает директор рудника, но с которым, тем не менее, не считает возможным согласиться, так и не суждено осуществиться.
Автор не случайно назвал свою пьесу „Частный случай“; подчеркивая, что все, происходящее на руднике, явления частного порядка, он тем самым стремится заранее оградить себя от упреков в обобщении, типизации мрачных сторон жизни. Но как бы ни была названа пьеса, ее сущность от этого не меняется, сущность-то и заключается в том, что условия жизни и работы людей на руднике невыносимы (см. стр. 18–19, 27, 37, 55,100, 101 и т. д.).
