Их взглядам открылась пещера, по площади превосходящая главный храм Митры в Шадизаре и уходящая ввысь на длину полета стрелы, ее своды едва угадывались в темноте. Выбравшись из туннеля, отряд Конана очутился на уступе, находящемся точно над центром подземного зала.
А в центре зала возвышалась величественная колонна – плавно сужающаяся кверху, и снизу доверху сплошняком украшенная самоцветами. Причем блеск этих тусклых при обычном освещении камней в мерцании факелов завораживал, манил и… и…
– Гипнотизировал, – тихо подсказал Симур.
– Наверное, – не слушая, ответил Конан, погруженный в воспоминания о загадочной колонне.
* * *
Переливы отблесков факелов на камнях и в самом деле производили на разум странное, приятное, но настораживающее действие – хотелось смотреть на игру света постоянно, думать о собственном несовершенстве и стремиться к единению со столь чарующим зрелищем… При взгляде на колонну желалось стать лучше, чище, добрее, умнее, справедливее и… и… и не было слов, чтобы описать это желание, которое обуяло каждого из отряда…
Остается лишь заметить вскользь, что вершину колонны венчал исполинский, размером с голову лошади рубин, чертовски похожий на тот, за который Конан выдавал дубинку в Храме Бела… Правда, в отличие от прочих рубинов, этот был прозрачен и наполнен неким нутряным сиянием… впрочем, возможно, это лишь игра света и тени заставляла думать, будто светится сам рубин…
Но – «Опять рубин? Опять камень, который я якобы украду?!» – подумал Конан.
* * *
– Так-так-так, – прошептал Симур.
* * *
Как бы то ни было, прибыли они сюда не за этим.
Конан и девять подчиненных ему воинов легли на живот и осторожно высунули головы. Прав оказался Ка'ан – действительно, на площадке перед колонной находилось всего трое этих самых хнумов. Три лохматых старика. Двое, сгорбившись, сидели на приступочке и вроде как дремали. Площадку перед колонной освещали факелы и светильники в виде плошек. Третий старик-хнум как раз зажигал от факела потухшую плошку.
Впрочем, поправил себя Конан, все хнумы выглядят как старики, а на самом-то деле этим внизу, может быть, лет от силы…
Конан не успел додумать свою мысль.
Они повалились отовсюду, как спелые яблоки от ударов колотушкой по стволу: спрыгивали с верхнего карниза, выскакивали из-за камней, выскальзывали из щелей в стене и даже из щелей в полу. Маленькие, темные, уродливые человечки, которые – кто бы мог подумать – умели прятаться, как опытные наемные убийцы.
Конан успел вскочить на ноги, успел выдернуть меч из ножен, он даже сумел сделать наугад два колющих выпада, после чего его ноги облепили хнумы, некоторые из них запрыгнули ему на грудь – и северянин рухнул спиной на камень, как подрубленный дуб. Дикая боль в запястье от впившихся в него десятков ногтей и зубов заставила киммерийца разжать пальцы и выпустить меч из ладони. Оружие, конечно, тут же уволокли и, думается, безвозвратно. «Проклятье Бела еще плавает в твоей крови. В твоей разжиженной крови, приятель», – сказал сам себе Конан, безостановочно всаживая кулаки в бесформенную, шевелящуюся, волосатую и вонючую кучу и безуспешно пытаясь подняться. А сверху наваливались и наваливались все новые хнумы. Варвар почувствовал, что мерзкие карлики опутывают его веревками.
Конан еще бился, катаясь, отшвыривая, колошматя, лягаясь, бодаясь. Но собьешь одного хнума – тут же на тебе виснут еще двое, молчаливых, сопящих, упорных. Киммериец напоминал сам себе медведя, на которого набросилась свора собак. И хотя медведь намного сильнее, но всех собак не передавишь, тем более, когда конца краю не видно этим собакам.
Вот на голову накинули мешок, провонявший тухлятиной. Вот хнумы пытаются стянуть его лодыжки веревками…
«Конец, – подумал Конан. – И какой позорный… Ну уж нет, не бывать, клянусь Кромом! Чтобы сына Киммерии поволокли на убой, как теленка!..»
И киммериец, собравшись с силами, перекатился ближе к краю уступа, перетаскивая на себе еще два или три своих веса в виде копошащейся шубы из хнумов. Перекатился еще раз. Видимо, осознав нависшую над ними опасность, хнумы испуганно завизжали, но никто из них не отцепился от своей жертвы. Более того, новые человечки кинулись на подмогу своим товарищам.
Конана прижимали к поверхности уступа, суетливо опутывали веревками, чтобы этот большой человек не смог перекатиться еще раз, и Конан действительно не смог. Но он смог протиснуться к краю еще на какой-то черепаший шаг. И так пядь за пядью он протискивался вперед, протискивался, и…
Во все голоса завопили хнумы, Конан ощутил, как из-под тела ушла опора, ощутил, что летит…
* * *
– В лепешку ты не разбился, раз сидишь передо мною и кушаешь халву, – проницательно подметил Симур.
– Ну да, – Конан запил сладкое кушанье вином, – не в лепешку. Слишком много хнумов повисло на мне. Получилась толстая живая шкура, смягчившая удар. Потому я и не убился – в отличие от хнумов, которые своими телами спасли мое тело. Правда, тряхануло меня будь здоров, так тряхнуло, что я тотчас провалился в темный колодец беспамятства. А когда наконец очухался, то понял, что этим своим падением с уступа не многого добился. Лишь отсрочил неизбежную расправу.
Прежде чем открыть глаза, я прислушался. Вокруг шипели сотни голосов, словно я очутился в центре змеиного клубка. Удалось разобрать: «Не он… вор-р… не вор… отпус-ститъ… зачем он… кто он… проч-чъ»…
Я раскрыл глаза и приподнял голову. Понятное дело, меня связали по рукам и ногам. Таким и поместили на каменное возвышение, которое запросто могло служить подземным людям алтарем для жертвоприношений. Находилось оно аккурат под картиной. А весь зал был забит хнумами. Кишмя кишел хнумами. Некуда меч воткнуть – в хнума попадешь. Своих товарищей по пещерному переходу и равно по несчастью я нигде не увидел. Может быть, хнумы уже отправили их на Серые равнины, а меня оставили напоследок?
Создания продолжали скрежетать «наказ-затъ… он с-с ним… не с-с ним… спрос-с-ситъ… покаж-жет»… И тянули ко мне свои худые, черные от грязи, опутанные венами руки. Но ничего, чтобы можно было посчитать оружием, в их руках не было.
Поглядев, как я отправляю в рот этот кусок халвы, ты, Симур, можешь догадаться, что в жертву пещерным богам меня все-таки не принесли…
* * *
Плененный хнумами киммериец лежал в веревках, как в коконе. Похоже, карлики истратили на него весь свой веревочный запас. Конану представилось бессмысленным расходовать оставшееся у жизни время на мысли о том, как разорвать путы. Не разорвешь. Следовало искать иной путь. Например, потребовать встречи с местным королем, вождем – короче говоря, с главным по пещерам и попробовать провести его, что-нибудь наврав, что-нибудь наобещав. Хотя бы просто потянуть разговорами время, а там, глядишь, и Ка'ан подоспеет на выручку…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
