От первой сигареты затошнило.
Вторая меня успокоила.
Я никогда не пыталась побороть эту привычку. Такой я выбрала способ послать мир к чертям собачьим.
Что касается письма, которое я отправила Малаки… что ж.
В тот момент я была прекрасно осведомлена, что Ирландия не подходит девушкам из семьи Дженкинс. Я сбежала, после чего отца моего ребенка арестовали, а потом кинули в тюрьму. В Толке меня все презирали, а Рори ненавидели за компанию. Каждый раз, когда моя дочь говорила о Малаки, он напоминал мне Глена.
Музыкой, гитарой, сочинением песен, шармом, алкоголем, раздражающей взбалмошностью, головокружительным романом и способностью сводить женщин с ума. Я приходила в ужас, а он, конечно, был всего лишь фазой — первым по-настоящему классным парнем, которого она встретила.
В том письме я солгала лишь наполовину. Я рассказала ему правду о мыслительном процессе беременной восемнадцатилетней девушки. Я соврала лишь насчет личности.
Ему писала не Рори, это была я.
И я не избавлялась от ребенка, я его оставила.
Не то чтобы я не думала об аборте в то время. Я даже записалась на прием. Но придя в клинику, где время шло с черепашьей скоростью, а каждый «тик-так» плетью проходился по коже, и пролистав памятку, я поняла, что не смогу на это пойти.
Не с ней. Не со мной. Мы пройдем через это вместе.
Потом она получила шрам.
Конечно, я хотела, чтобы она прятала его или удалила. Но пластической операции позволить себе не могла. Я ненавижу его, понимаете? Вот в чем правда. Шрам стал извечным напоминанием, как я подвела свою дочь. Мне не удалось уберечь ее от собственного отца, даже если все, до рвотных масс пьяницы, предвещало беду.
Добрые люди спрашивали, почему я не рассказала Рори всю историю. А какую пользу принесла бы это правда? Проще было не портить ее невинную душу, отправлять отцу Доэрти подарки, которые тот пересылал ей обратно, и притворяться, будто отец Рори любит ее, присутствует и участвует в ее жизни. Неужели я должна была рассказать, что из-за нас его посадили в тюрьму? Неужели я должна была снова травмировать дочь, прежде чем она научилась писать собственное имя?
Пусть думает так, как хочет.
Что Глен был вроде героя, которого она сильно любила.
Она и так считала меня жалкой. Поэтому я набрала еще несколько жалких очков. Велика беда.
Я лишь хотела защитить свою дочь.
Спрятав письма.
Велев Малаки оставить ее в покое.
Конечно, некоторым людям тем самым я доставила неприятности. Я явно зашла слишком далеко. Большинство родителей на моем месте скорее всего просто оставили бы без ответа письма Мала. Или вообще бы их не открывали. Но я-то думала, что спасаю ее.
И сделаю все возможное, чтобы помочь ей.
Даже если это меня убьет.
Даже если выставит злодейкой.
Но этого как раз в фильмах и не говорят. У плохих парней тоже есть сердца.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Наши дни
Мал
Обнаружить на пороге своего дома Дебби Дженкинс все равно что найти на крыльце горящее собачье дерьмо, прикрепленное к бомбе с часовым механизмом, которая привязана к полному детей школьному автобусу.
Эта женщина как никто другой испортила мне жизнь, но я все равно пригласил ее в свой дом, понимая, что она нужна Рори. Чтобы спасти ее отношения с дочерью, я купил ей билет на самолет — в первый класс, если вам так интересно. Я себе-то такой роскоши никогда не позволял.
Когда я открываю дверь, она хмуро смотрит на свои остроносые сверкающие ковбойские сапоги, правой ногой вычерчивая круги. Рори не преувеличивала насчет лака для волос, мелирования и наряда в стиле «Гадкий койот». Ее мать похожа на танцовщицу из Вегаса, которая случайно уснула под палящим солнцем и проснулась двадцать лет спустя.
Рори в спальне, спит мертвым сном после той суматохи, что царила несколько дней. Мне хочется, чтобы встреча прошла для моей жены как можно безболезненнее.
— Дебби, — открываю я дверь и освобождаю ей проход. — Помочь вам с сумкой?
— Я не взяла никаких вещей. Не ожидала, что она…
— Простит вас? Я тоже. Но Рори выше этого.
Лучше нас.
Дебби по-прежнему старается на меня не смотреть. Во всяком случае, ее стыд доказывает, что у нее есть душа. Это хорошо. Души подвижны, органичны и бессмертны. А вот тела рождаются, умирают и разлагаются.
Дебби робко заходит. Не спросив, я наливаю ей чай, пока она взбирается на стул у барной стойки.
Я протягиваю ей чашку и жду, встав напротив. Она по-прежнему прячет подбородок в шее и всячески старается не встречаться со мной взглядом.
— Я не… — начинает Дебби и резко осекается. Снова открывает рот: — Дочь всегда была моим главным приоритетом. И есть. Ты должен это знать.
— Забавно, что она и моим приоритетом была, — совершенно спокойно отвечаю я.
— Не смей винить меня за то, что я не хотела, чтобы она повторяла мои ошибки, — говорит мать Рори в сторону своих бедер. — Ты знаешь, что произошло, когда я жила здесь. Вся деревня в курсе.
— Нет, но я виню вас за то, как легко и просто вы предположили, что я так же безнадежен, как и Глен.
Дебби наконец поднимает на меня взгляд, глаза у нее большие и зеленые как у Рори. Отличие в том, что еще они грустные, налиты кровью, а кожа вокруг подернута морщинами. Эти глаза видели то, что никогда бы видеть не хотели. В этом мы похожи.
— Ты был юнцом, пьяницей, певцом и бесстыдным бабником. — Она качает головой. — Слушай, я приехала сюда не ссориться. Спасибо за билет, но я хочу повидаться с дочерью и уехать. И я заберу ее с собой.
Я зеваю и, прикрыв рот ладошкой, демонстрирую обручальное кольцо.
— Еще чего.
Сразу хочу прояснить: это не то кольцо, которое я носил в браке с Кэт. Я не хотел сглазить союз с Рори кольцом, которое стало бы извечным напоминанием о величайшей трагедии в моей жизни.
Дебби таращит глаза и снова открывает рот, собираясь что-то сказать, когда из коридора раздается усталый голос:
— Мама? Что ты тут делаешь?
Рори со сна потирает глаза, и знаете что? Ее кольцо сверкает. Дебби смотрит на нас, разинув от удивления рот. Наверное, стоило предупредить до того, как купил ей билет. Упс.
Я встаю и стучу по столешнице.
— По-моему, вам есть что обсудить. Развлекайтесь, дамы.
Рори хватает меня за рукав, когда я иду к двери.
— Мал! Какого черта?
Мне нужно навестить Тэмсин и объяснить с привычной для меня утонченностью танка, что в нашей жизни появился еще один человек. Человек, которого я нежно люблю.
Я целую жену в шею.
— У Тэмсин всего две бабушки. Не думаешь, что она заслужила трех?
Вот и все, что мне понадобилось сказать, чтобы она растаяла и хитро улыбнулась.
— Ну ты и свинья, — шепчет Рори.
Я целую ее еще раз и, посмеиваясь, шагаю к двери.
— Тогда ты моя вонючка.
Рори
— Объяснись, — говорю я ей.
Я включаю чайник и стараюсь унять свое сердце. Меньше всего я хочу сейчас разговора с матерью, но его не избежать. С одной стороны, я благодарна и удивлена, что всю мою жизнь она разыгрывала спектакль и, чтобы защитить, кормила меня сладкой ложью. Это мило в дурацком и совершенно неадекватном смысле. С другой, мать разлучила нас с Малом на несколько лет. Если бы она просто передала его письма, наша жизнь сложилась бы совсем по-другому.
Но опять же — тогда на свет бы не появилась Тэмсин.
У Мала бы не было дочки.
Я так бы и не узнала, что Саммер — вероломная подруга, которая спала с моим парнем.
И мне бы не удалось поработать с Райнером и узнать, что на самом деле я человек искусства.
— Нет, Рори, это ты передо мной объяснись. Что за чепуха насчет брака? Ты едва знаешь этого мужчину! К тому же у тебя есть парень.
Мама вскакивает, размахивает рукой, отчего ее браслеты стучат друг о друга, напоминая музыку ветра.
