Мелвин перевел взгляд на меня и быстро заговорил на фарси:
— Ты прыгнул вместе с ней?
— Вы видели? — решил уточнить я, переводя взгляд с Мелвина на отца. Оба кивнули. — Я даже не подозревал, что такое возможно.
— Мы называем это перемещением. — Мелвин склонился ближе ко мне, и его напряженное лицо напугало меня. — Послушай, ты действительно можешь взять с собой кого-нибудь, если твои способности позволяют это. Но у обычного человека не задействована та часть мозга, которую ты используешь во время прыжка. И если бы ты прямо сейчас переместился с ней снова, то с вероятностью восемьдесят процентов это бы ее убило. А третий прыжок грозит смертью уже на сто процентов.
Я тяжело вздохнул, жалея о том, что не знал этого раньше. С другой стороны, это ничего бы не изменило. Я бы все равно попытался спасти ее.
Услышав шум приближающегося вертолета, я закрыл глаза, чтобы защитить их от поднятой в воздух пыли и грязи, и заставил себя думать о маленькой девочке, глаза которой были полны слез, когда она оставляла меня на пляже. Куда бы она ни возвращалась — там ее не ждало ничего хорошего, и мне нужно было найти способ помочь ей. И все же я представить себе не мог, когда мы могли бы снова встретиться. Скорее всего, в будущем — вот единственный намек, который у меня был.
Отец помог Холли подняться и, дождавшись меня, подсадил ее в вертолет. Адам пристегнул ее на соседнем со мной сиденье. Холли снова открыла глаза и резко села, услышав громкий шум пропеллера. Я прислонился к спинке сиденья, стараясь не думать о боли. Рука Холли скользнула в мою ладонь, и она положила голову на мое здоровое плечо.
Когда мы поднялись в воздух, я взглянул вниз, на отель, и увидел, что, пока я путешествовал во времени и лазил по крыше, одна стена здания полностью обрушилась. Вокруг отеля стояло множество машин спасательных служб.
Мужчина в медицинской форме поставил мне капельницу гораздо быстрее, чем я ожидал, учитывая крутые виражи вертолета. Лекарство, которое он мне ввел, ослабило боль, и сознание слегка затуманилось. Но еще до того, как я отключился, у меня в голове всплыли слова Томаса: «Она ведь не может жить вечно и никогда не сможет».
Холли никогда не будет в безопасности. По крайней мере, пока знакома со мной. И в это мгновение боль с новой силой вернулась ко мне, но это была уже совсем другая боль. Худшая из всех возможных.
— Тебе повезло. Это одна из самых чистых ран, что мне доводилось видеть, — в десятый раз повторил врач, накладывая мне швы.
— Угу.
— Руку придется носить на перевязи? — поинтересовался отец.
— Да, возможно, несколько дней, — ответил врач. — Меньше чем через час вы будете дома.
— Сколько сейчас времени? — спросил я у отца.
Мы пробыли здесь всю ночь, вот только я отключился на некоторое время, а Холли с Адамом уже были дома и в безопасности.
Отец удобнее устроился в кресле, которое стояло рядом со мной, и посмотрел на часы:
— Восемь. Я обещал Холли, что ты позвонишь, когда придешь в себя.
Я медленно кивнул, чувствуя, как ко мне возвращаются страх и смятение. Дождавшись, когда врач закончит зашивать рану и наложит повязку, я признался отцу:
— Я не уверен, стоит ли.
Он поднялся и заглянул за ширму, проверив, что доктор уходит по коридору, а потом присел на край кровати и тихо произнес:
— Он угрожал причинить ей вред? Я о Томасе…
— Не совсем так, но я не сомневаюсь, что он сделает все возможное, чтобы добраться до меня. — Я не стал рассказывать отцу о моих догадках относительно ДНК и вообще собирался молчать на эту тему. И не потому, что Эмили просила меня об этом. Агенты ЦРУ могли попытаться предотвратить этот эксперимент, а я уже и так пожертвовал слишком многим, чтобы позволить им сделать это. Я позволил Томасу сбежать — возможно, руководствуясь при этом неверными мотивами. Но я — не шеф Маршалл, и не всегда представляю себе картину в целом, особенно если разглядел только небольшие фрагменты.
— Мы можем усилить защиту…
Отец замолчал, увидев, что я покачал головой:
— Этого недостаточно. Ты ведь видел, с какой легкостью они появляются словно из воздуха и исчезают. Мы не сможем им противостоять. Не всегда.
— Но, если ты отдалишься от Холли, им не понадобится убивать ее или причинять ей вред. Не забывай, что я говорил тебе об их подходе, — убивать только ради власти. Они не поймут, что ты жертвуешь собой, держась от нее подальше, а решат, что ты просто охладел к ней.
Я слышал отчаяние в голосе отца — он видел в этом единственный выход и хотел, чтобы я это сделал. Так же он поступил бы и с Айлин. Дал бы ей возможность оставаться живой и невредимой, но при этом не быть частью его жизни. Вот она — настоящая любовь. Но что, если я не такой стойкий, как отец?
— Это ведь очень тяжело… быть одному, как считаешь? — спросил он.
Рассматривая свои руки, я кивнул:
— Да.
— Но если это сохранит ей жизнь… — продолжил он.
— Я знаю.
Но что я мог сказать Холли? Что неизлечимо болен? Это не поможет — она захочет остаться рядом и держать меня за руку до самой смерти. Может быть, сказать, что я ее никогда не любил по-настоящему? Но одна лишь мысль о том, что я увижу ее лицо, когда она осознает смысл этих слов, была страшнее еще одного ранения.
И какой же у меня оставался выбор?
Чуть позже, когда доктора разрешили мне поехать домой, мы с отцом сели в такси. Когда машина остановилась у нашего дома, я вышел первым и сказал, что пойду прогуляться. Моя рука была на перевязи, и я все еще находился под действием обезболивающих, поэтому прошел совсем немного и, увидев в тени скамейку, опустился на нее.
— Тебе необязательно даже говорить ей.
Подняв голову, я увидел отца, стоящего напротив меня.
— Исчезнуть, ничего ей не сказав?
Он сел рядом со мной:
— Я понимаю, о чем ты думаешь. Ты или должен находиться с ней рядом двадцать четыре часа семь дней в неделю, или разбить ей сердце. Но мне кажется, что есть компромисс.
Я повернулся и посмотрел на него, отчаянно желая найти решение:
— Какой?
Глубоко вздохнув, отец заговорил:
— Ты не должен говорить об этом ни Мелвину, ни Маршаллу… никому.
Он полез в карман и, достав оттуда маленькую карту памяти, протянул ее мне. Я повертел ее в руках:
— И?..
— Адам Силверман не единственный, у кого есть собственный секретный код.
— Я все равно не понимаю.
Отец быстро огляделся по сторонам и продолжил:
— Это для меня. Я хочу сообщить тому, другому мне, из недалекого прошлого о последних событиях. Подумай о своей ветви времени, вспомни все. Ведь еще совсем недавно вы с Холли не были знакомы. А если она тебя не знает…
Я уставился на отца, не в состоянии вымолвить ни слова, а его план тяжелым камнем лег мне на сердце.
— Я даже не знаю, смогу ли я снова сменить свою основную базу.
Он кивнул:
— Тебе удавалось сделать это в самые важные моменты твоей жизни. Это только твое решение, но я понимаю, каково это, — терять близкого.
Мой мобильный телефон лежал на скамейке рядом со мной. Отец взял его и медленно вложил в мою руку:
— Позвони ей, но не прощайся. Тогда она не будет чувствовать ничего плохого.
Отец ушел, а я открыл телефон и стал смотреть на фотографию: мы с Холли на пляже всего пару дней назад. Пока я искал ее номер в памяти телефона, у меня перехватило горло. Она ответила через два гудка.
— Привет, ты все еще собираешься приехать сегодня утром? — спросила она.
Я собрался с силами и заставил себя говорить спокойно:
— Да, я уже выезжаю и скоро буду.
Она вздохнула с облегчением:
— Отлично!
Мне было очень больно слышать радость и желание в ее голосе. Я вынужден был откашляться, прежде чем продолжить. Разглядывая деревья перед собой, я постарался думать о жизни. О длинной и счастливой жизни Холли.
— Хол, послушай…
— Что?
— Я люблю тебя.
Слезы жгли мне глаза, и, казалось, я слышу в трубке, как ее губы растягиваются в улыбке.
— Я тоже тебя люблю. Скоро увидимся.
Нет, если я смогу сделать то, что запланировал.
— Пока, Холли.
Закрыв глаза, я попытался совершить полный прыжок в прошлое, в один из самых важных дней моей жизни. Чувства раздвоенности на этот раз не было, и я понял, что отец был прав. Если захотеть, я смогу это сделать.
Глава сорок третья
Воскресенье, 15 марта 2009 года,
17 часов 38 минут
Моя новая основная база. Мне удалось переместиться именно в то место и время, где я должен сейчас находиться. Я вошел в здание Молодежной Христианской Организации на Девяносто второй улице и обратился к секретарю:
— Мне нужно оставить записку для мистера Уэллборна.
— Да, пожалуйста, — она протянула мне лист бумаги и ручку.
