сняты сапоги, одежда…
Босых и раздетых людей, среди издевательств и оскорблений, погнали, подталкивая прикладами, в м. Таганчу, где заперли на ночь в такой тесноте, что негде было стоять, а недостаток воздуха доводил до обморока. Утром повели дальше, расстреливая по пути отстававших либо по слабости, либо за отсутствием обуви, отнятой накануне. Смертью героя пал вверенного мне батальона поручик Гладкевич, убитый на глазах у всех за слова: «Я думал, что сдаюсь честному противнику, а это оказалась банда». Пало от презренной руки сотника Семена Науменко и несколько братьев наших по оружию севцев, мученической кончиной запечатлевших свою преданность долгу. Мир честным, самоотверженным душам…
К ночи остатки отряда подошли к станции Корсунь и почти тотчас же были размещены по неочищенным даже от навоза вагонам, по 15 человек на вагон. У измученных, доведенных до отчаяния людей вновь мелькнула надежда. Сзади оставалось предательство и вероломство – впереди, быть может, проявится честность.
До Фастова поезд шел двое суток, три раза возвращаясь в Белую Церковь, чтобы только спасти жизнь пленным, с которыми встречные эшелоны грозили расправиться самосудом. За эти дни пищу дали один только раз. Конвой грабил в пять приемов, расстреливать собирались трижды, дважды подкатывая для этой цели к вагонам пулеметы… 30 декабря, наконец, удалось миновать Фастов, где от отряда были отделены и неизвестно куда отправлены наши доблестные, честные друзья князь Михаил Борисович Черкасский и Сергей Модестович Ратманов. Ко всеобщему изумлению поезд не повернул на Киев. Мелькнул Казятин, прошли несколько часов ожидания смерти в Бердичеве, лишь путем долгих уговоров удалось коменданту поезда убедить гарнизон Ровно пропустить эшелон и не расправляться с едущими самосудом… В Киверцах гайдамаки и сечевики отцепили паровоз и приставили к поезду свой караул, решив на собранном у самых вагонов митинге казнить всех офицеров на следующее утро. Всю ночь провел конвой в переговорах, всю ночь провели заключенные в молитве. К рассвету, когда всякая надежда, кроме надежды на Бога, исчезла, машинисту удалось обмануть бдительных часовых, внезапным маневром сцепиться с вагонами и увезти их под беспорядочным огнем часовых. Агония ожидания длилась 17 часов.
В Голлобах охрану эшелона приняли немцы. Явилась возможность отдохнуть от беспрерывных издевок и систематического в течение всего пути вооруженного грабежа. Явилась возможность утолить голод покупкой хлеба, а жажду водой, добытой без унижения. Открывалась новая страница в жизни каждого, и открывалась она под Новый год.
Перед бывшей у одного из офицеров полтавской святыней, иконой Козельшанской Божьей Матери, скорбно молилась дружная семья полтавцев об оставленных вдали близких, прося Бога помочь им преодолеть испытания и сохранить в Новом году дорогих людей, дав им поддержку в тяжелую минуту. Горяча была эта молитва о новом счастье.
Мысль о продолжении войны за Россию не покидала изгнанников ни на одно мгновение. В мечтах они видели себя снова на родной земле, снова с оружием в руках. Им верилось, что пребывание их в Германии ограничится проездом, что им хоть тут будет оказана помощь для того, чтобы добраться до Добровольческой армии. Крепка была эта вера в непоколебимость обязательства взаимной поддержки спаянного таким количеством за общее дело пролитой крови… Между тем 5 долгих месяцев провели полтавцы и товарищи их по несчастью в германских лагерях, мучительно бездействуя, в то время как Россия изнемогала в борьбе. Спасенные от смерти и гостеприимно принятые – как гости и друзья – чужой, вчера еще враждебной страной, избегнув голода благодаря поддержке союзников, они, высланные из родной земли, не могли добиться единственной помощи, которой добивались, – возможности присоединиться к борьбе за освобождение Родины. Много за это время было пережито разочарований, много испытано обманутых надежд. Никто не хотел понять их стремлений, какая-то сила, казалось, намеренно препятствовала осуществлению их мечты. Только взаимная поддержка и вера в помощь Божию спасала от отчаяния. Не в силах ждать, некоторые сделали попытку прорваться на Родину одиночным порядком, часть уехала на Мурман.
Без вестей и близких, одни на далекой чужбине, жили люди мечтой и воспоминаниями, толкаясь во все двери, чтобы найти ту, наконец, которая откроется в Россию. Наконец она была найдена, и полтавцы, усиленные группой славных защитников Киева с лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка штабс-ротмистром Леонтьевым[118] во главе, вопреки всем перешагнули ее порог, откликнувшись на призыв святлейшего князя Ливена[119]. Ни забот о личных выгодах, ни корыстных исканий не было у полтавцев и примкнувших к ним. Их воодушевляло лишь желание принести Родине посильную пользу, посвятить ей себя всецело, посвятив ей то единственное, что у них еще оставалось, – свои силы и жизнь. Рядовыми бойцами в составе 7-й роты 3-го батальона Ливенского отряда пролили они свою кровь за счастье своей страны, соперничая порывом и отвагой. Ныне в 3-м Ливенском полку, воспитывая и увлекая примером, поведут они с беззаветным мужеством и самопожертвованием своих солдат на борьбу за единую, неделимую Россию.
В. Милоданович[120]
«ПОЛТАВСКИЙ БОЙ» 27 НОЯБРЯ 1918 ГОДА[121]
11 ноября 1918 года окончилась Первая мировая война. За Германией должна была неминуемо пасть и Украина. Петлюра постарался больше всех, чтобы она перестала существовать как можно скорее, подняв свое восстание в наиболее критический для Украины момент.
На Левобережной Украине восстание началось с того, что Запорожская дивизия оставила противобольшевистский фронт севернее Белгорода и двинулась на Харьков. Там она без труда разоружила кадр 7-го украинского корпуса генерал-майора Лигнау[122] и затем повернула на Полтаву, где находился подобный же кадр 6-го корпуса под командой генерала от артиллерии Слюсаренко[123], бывшего командира 28-го корпуса русской армии. В Полтаве были расположены: штабы корпуса и 11-й пехотной дивизии; все три пехотных полка этой дивизии; 11-я артиллерийская бригада в составе тоже трех полков (бывших «отдельных дивизионов») тех же номеров, что и пехота; корпусная артиллерия: 6-й горный и 6-й гаубичный полки и, наконец, караульная рота для охраны складов.
31-й артиллерийский полк состоял главным образом из офицеров бывшей 9-й артиллерийской бригады (полтавской), 32-й – из 32-й артиллерийской бригады, «украинизированной» на фронте в конце 1917 года, 33-й полк был, насколько помню, сборный. 32-м полком командовал подполковник Ф.Н. Свешников[124], бывший командир 2-го дивизиона 32-й артиллерийской бригады, прочими – подполковники 9-й бригады. Добавлю, что 12-я дивизия нашего корпуса была в Лубнах.
Новая организация, основанная на «тройке», была, понятно, удачнее старой русской. Комиссия, ее разработавшая, приняла во внимание опыт войны (замечу, что членами этой комиссии были генералы Шайбле[125], Гернгросс[126],
