Не говоря ни слова, он начинает играть. У него длинные и тонкие пальцы, идеально подходящие для фортепиано. Они скользят по клавишам без колебаний.
Я узнаю мелодию. Это замедленная версия пьесы, которую я исполняла на витрине незадолго до поступления в Redwood Prep.
Неуверенность схватывает меня за горло, когда я понимаю, что вляпалась по уши. Я думала, что Датч прикоснется ко мне физически, но он стал намного темнее. Гораздо глубже. Потому что сегодня ему недостаточно просто взять мое тело. Он пытается затронуть мое сердце.
Пока он продолжает играть, я подхожу к пианино. Жужжание, которое я почувствовала между нами в лифте, переходит на новый уровень.
Склонив голову и закрыв глаза, он похож на ожившую скульптуру. Теплый. Магнитный. Живой. Он совсем не похож на холодного, несносного Датча, который бродит по коридорам Redwood Prep.
Сегодня его охрана ослаблена. Да, есть тьма. Но есть и кое-что еще. Сломленность. Пустота. Жажда большего. Он позволяет мне увидеть то, что скрывается под поверхностью.
Внутри меня что-то сдвигается.
— Я не знала, что ты умеешь играть на пианино. — Говорю я.
— Ты многого обо мне не знаешь. — Говорит он с тихим смешком.
Я ухмыляюсь.
— Ты будешь удивлен, насколько ты ошибаешься.
— Тогда скажи мне. За кого ты меня принимаешь? — Бросает он вызов.
— Тот, кто всегда добивается своего. — Я сажусь рядом с ним и начинаю дуэт. Мои пальцы вытягивают музыку, накладывая новый слой на мелодию, и произведение становится полным и призрачным. — Тот, кто не принимает отказа. — Добавляю я. Я думаю о том, как он поступил с мистером Маллизом и со мной. — Тот, кто не боится быть жестоким.
— Ты считаешь меня злым.
— Я думаю, что легче выбрать тьму, чем свет. — Я играю на темных клавишах, чтобы доказать свою точку зрения. — Таким образом, вместо того чтобы страдать, ты сам причиняешь боль.
Он убирает одну руку с клавиши, и я импульсивно заполняю недостающие ноты.
— Ты права. Я не очень хороший человек. — Глаза Датча горячо смотрят на мое лицо. — Но если во мне и остался какой-то свет, то он тянется к тебе.
В мои легкие врывается поток воздуха, и я поднимаю на него глаза, прерывая аккорд.
— Ты в моей голове. — Он держит одну руку на клавиатуре, встает и обнимает меня другой рукой, играя со мной между своих рук. — И что я ненавижу еще больше, — шепчет Датч мне в волосы, — так это то, что я не могу понять, нахожусь ли я в твоей голове.
Тошнотворное чувство сжимает мой живот. Потому что... это так.
Я понятия не имею, когда все начало меняться, но меня тянет к нему. К его сокрушенности. Может быть, какая-то темная, извращенная часть меня живет этим. Ей нравится, что даже такой богатый, красивый и обладающий всем миром на кончиках пальцев человек, как Датч, может быть сломлен жизнью.
— Скажи мне, что ты тоже этого не чувствуешь.
Его дыхание ударяется о раковину моего уха, посылая по моему позвоночнику волны желания.
Это вызов.
Мои брови напрягаются. — Ты, должно быть, очень популярен среди девушек, если так возвращаешь долги.
Его взгляд скользит к пианино. В его груди раздается негромкий смешок, и, поскольку он стоит прямо за моей спиной, я чувствую каждую вибрацию. Мое сердце делает странное сальто, но я сохраняю холодное выражение лица и сосредоточиваюсь на музыке.
Я играю тихо, выбирая свои собственные аккорды, а не те, что принадлежат этому произведению.
— Ни одна девушка не сравнится с тобой. — Говорит он с мрачной уверенностью.
Застигнутая врасплох откровенным признанием, я бросаю взгляд в его сторону.
— Теперь, когда твои сомнения развеяны, — продолжает он, проводя губами от моего уха к щеке, — у тебя есть ко мне еще вопросы?
Мое тело чувствует себя вялым. Я прижимаю пальцы к пианино, но уже забыла, какую песню мы играем. Все, о чем я могу думать, — это воспоминания о нашем последнем поцелуе. Жар его рта на моем. Грубые мозоли на моей чувствительной плоти. Влажный язык, скользнувший под воротник.
Он лжет.
Есть другая девушка.
Я.
Мое сердце замирает.
— Почему я?
Почему не «Каденс без макияжа»? Потому что ему нравятся рыжие головы? Или зеленоглазых? Потому что я — фантазия?
— Потому что твоя музыка говорит со мной. — Он оставляет одну руку на пианино, а другой вдавливает аккорд в мою спину. — Потому что, — он опускает руки ниже, — когда я слышу, как ты играешь, это заставляет меня чувствовать. Прошло чертовски много времени с тех пор, как я что-то чувствовал. Прошла целая вечность с тех пор, как я чувствовал все. — Его руки возвращаются к пианино, и он заканчивает ноту, которую я оставила висеть. — Ты заставляешь меня смотреть правде в глаза, даже если эта правда более жестока, чем я когда-либо мог быть.
Его прикосновения — это наркотик. Я таю в нем, ищу тепло его груди. Твердость его мышц. Обещание его поцелуя.
И все же я делаю полумертвую попытку сохранить контроль.
— Откуда мне знать, говоришь ли ты правду? — Спрашиваю я.
Его смех — низкий и захватывающий. Музыка снова переключается. Мои пальцы глубже впиваются в клавиши. Получается совсем другой звук. Он полон декаданса, как будто мы приближаемся к чему-то захватывающему, но опасному.
— Полагаю, тебе придется признать мой блеф. — Говорит он.
— А если бы я это сделала? — Я отворачиваю лицо в сторону, тяжело дыша.
Он опускается мне на плечо. Бросив пианино, его грубые пальцы хватают меня за подбородок.
Сердце колотится так, что кажется, оно вот-вот выскочит из груди.
Датч наклоняется и говорит прямо в мои губы. — Тогда мне придется показать тебе, как сильно я тебя хочу.
Я не осознаю, что задерживаю дыхание, пока его взгляд не опускается к моим губам, и я резко выдыхаю. Как только он видит мой рот, его янтарные глаза темнеют. Затем его губы прижимаются к моим.
Каждая жилка в моем теле оживает от ощущения его рта, ласкающего и дразнящего.
Мои руки полностью покидают клавиши и обхватывают его талию, чтобы притянуть ближе. Он замирает, задерживаясь, как будто хочет, чтобы я привыкла к его присутствию. Как будто он дает мне время оттолкнуть его, если это не совсем то, чего я хочу.
