Монкриф приподнял ее подбородок, легонько поцеловал в губы, подхватил, поставил на ноги и, на мгновение удержав, опять поцеловал, на сей раз в лоб.
– А теперь ты мне расскажешь?
Неожиданный вопрос удивил Кэтрин, и отчего-то ей снова захотелось плакать. В голову пришла странная мысль, вожделение больше не может заменить ей любовь.
Глава 27
– Да, Монкриф, – призналась она. – У нас не все ладно. – Кэтрин надолго замолчала и уставилась в пол. Наконец она подняла взгляд на мужа и резко спросила: – Почему у тебя в столе мои письма?
– А если я спрошу, как ты их нашла?
– Искала и нашла. – Было очевидно, что Кэтрин не собирается извиняться, и Монкриф решил, что сейчас не время обсуждать вторжение в его личные дела.
– Я думал отослать письма тебе, – сказал он, – но в последний момент вынул их из сундука Гарри.
– Почему?
Последние недели между супругами царила полная идиллия, но Монкриф чувствовал, что когда-нибудь придется за нее расплачиваться. Похоже, это время пришло.
Чем лучше Монкриф узнавал Кэтрин, тем больше убеждался, что недооценивал ее. Та женщина, которую он знал из писем, не могла так отчаянно целоваться, так весело хохотать. Та, из писем, страдала от одиночества, часто грустила, была подвержена унынию, и этим, возможно, тронула его душу. Но эта была иная. Она, как настоящая колдунья, заворожила его своим горящим взглядом, припухшими губами и разметавшимися локонами. Она словно бросала ему вызов и дарила не только душевный покой, но и более приземленные радости.
И вот наступила пора признаться ей в обмане. Монкриф боялся разрушить ту, еще не окрепшую, связь, которая возникла между ними в эти недели. Он не решился рассказать ей всю правду.
– Потому что Гарри не заслуживал тебя.
– И ты сохранил их.
– Да, – произнес он таким тоном, как будто подталкивал Кэтрин к следующему вопросу.
Кэтрин сделала движение рукой, которое странным образом копировало его собственный жест.
– Когда ты пошлешь Питера в Колстин-Холл, пожалуйста, попроси его привезти кое-что и для меня.
– Если хочешь, мы можем поехать туда сами.
– В этом нет нужды. – И, расправив плечи, Кэтрин повернулась, чтобы уйти. У двери она на мгновение замерла, и Монкрифу показалось, что она ждет извинений или дальнейшего объяснения, но он не сделал ни того, ни другого.
– Я пошлю Питера. Если он отправится прямо сейчас, то к вечеру вернется.
– Нужные мне документы находятся в библиотеке отца, – сообщила Кэтрин. – Во втором шкафу есть сейф. Кроме того, мне нужна шкатулка из его письменного стола.
– Я передам Питеру.
Кэтрин холодно кивнула. Женщина, которая только что смеялась вместе с ним, самозабвенно его любила, теперь исчезла. Перед Монкрифом стояла задумчивая незнакомка.
Неужели чувства Кэтрин изменились, потому что она нашла эти письма? Да, полная правда могла принести еще больший вред.
Кэтрин ушла. И Монкрифа вдруг осенила фантастическая идея. Интересно, что Кэтрин станет делать, если он решит заточить ее в башне? Устроит наверху будуар и не выпустит, пока она не признается, что любит его. Неплохая идея.
– Ты права, дочка. – Викарий вошел в дом, снял шарф и камзол. Отдал вещи горничной и махнул ей, чтобы она ушла. – Монкриф жив-здоров. Тот, кто стрелял в него, оказался плохим стрелком.
Волна облегчения заполнила душу Глинет, но ненадолго.
– Откуда ты узнал?
– Слуги в Колстин-Холле, моя дорогая девочка, по-прежнему нуждаются в наставлении. Ты бы удивилась, узнав, как много дурного совершается без хозяйского глаза. Повариха тревожится о младшей горничной, которая слишком много думает о груме. Сегодня вечером я успел поговорить со всеми. Из Балидона прислали человека за некоторыми вещами Кэтрин. Естественно, молодой человек много рассказывал о новом герцоге и герцогине.
На лице викария отразилась такая злобная радость, что Глинет встревожилась:
– Что ты задумал?
Несколько мгновений отец внимательно смотрел на Глинет, потом заявил:
– Пожалуй, я не стану тебе ничего рассказывать. Тебе и раньше случалось мне перечить. Это ведь ты, и никто иной, все время выливала овсяный отвар для Кэтрин.
Глинет потрясение пробормотала:
– Откуда ты знаешь?
– Небольшое умозаключение, Кэтрин давно умерла бы, если бы его принимала. Одного я не могу понять – почему ты ее защищаешь? Ведь она – жена твоего любовника.
Глинет опустила глаза на деревянную лошадку, которую выстругал для Робби сосед. Сын оставлял ее, где попало… Дважды Глинет чуть не упала, споткнувшись об эту игрушку. Нагнувшись, Глинет подняла лошадку и поставила на стол – Робби проснется, и будет играть.
Кэтрин с открытым сердцем предлагала ей дружбу, и Глинет, поначалу ненавидевшая женщину, на которой, женился. Гарри, вдруг стала ее жалеть.
Кэтрин никогда не знала Гарри по-настоящему.
– Оставь ее в покое, отец, – устало проговорила Глинет. – Оставь в покое их обоих. Мы и так проживем.
Викарий только отмахнулся. Таким же жестом он отпускал служанку.
– Не думай об этом, дочка. Я сам сделаю все, что нужно.
Вечером Питер вернулся в Балидон со шкатулками из Колстин-Холла. Бывший адъютант не стал оставлять их в библиотеке, а отнес в комнату к Кэтрин. Та поблагодарила молодого человека, поставила ящички на туалетный столик и несколько минут сидела и смотрела на них, опустив руки.
Первая из шкатулок была небольшой, но очень тяжелой, потому что ее нижний слой устилали золотые монеты. Здесь Кэтрин хранила случайные бумаги. Тут же оказались и рекомендации Глинет. Кэтрин их вынула и отложила в сторону для Монкрифа.
Вторая шкатулка была значительно больше. Ее специально сделали для хранения важных документов. Здесь была купчая на Колстин-Холл, план земельного надела, копия брачного контракта и завещание Гарри.
Кэтрин открыла шкатулку ключом, который всегда хранила у себя. Порылась среди бумаг и быстро нашла то, что искала, – документы, которые подписал Гарри, уезжая из Шотландии.
Кэтрин часто задумывалась, почему ее отец был так щедр с зятем, почему купил дорогой патент человеку, которого едва знал? Неужели он знал, что Гарри игрок, да еще и неверный муж?
В одной руке Кэтрин сейчас держала аптекарский пузырек с порошком, в другой – завещание Гарри. Гарри писал свои письма размашисто, буквы имели сильный наклон и едва помещались на странице. Почерк Монкрифа был мельче, ровнее и выдавал натуру более уравновешенную и сильную.
Если бы Кэтрин не сожгла те письма, она бы давно все поняла. Но и сейчас, глядя на подпись Гарри под завещанием, она сознавала, что видит этот почерк впервые.
Кэтрин стало трудно дышать. Она будто окаменела. Комната поплыла перед глазами.
