И Андрей тоже боялся — боялся, что нарвется на мерзавца, попытающегося спасти свою шкуру ценой доноса, или на отчаявшегося, потерявшего волю и разум человека…
Только мне и ещё двум-трём самым близким, самым надёжным, в самое ухо, едва слышным шепотом: — Бежать, бежать, надо… Перебить конвой, захватить оружие, пробиваться сквозь тайгу к границе… Ведь нас много, чего стоит эта свора без оружия?.. Перерезать провода… Пока дойдут вести из этих болот, мы будем уже далеко…
Увы! Не откликался никто. У всех были близкие — жёны, дети или родители. Все боялись за них. Боялись расплаты…
И не было сил — ведь все уже были почти доходягами… И всё ещё надеялись, всё надеялись на чудо и поворот истории…
Только бы дожить!.. Только бы дожить…
Дожил ли кто-нибудь?.. Дотянул ли?.. (до чего?)
Из тех, кого я знала, не выжил никто. С «Северного» ни один не вернулся…
Нет, ни о каком бунте нечего было и думать, но попытаться спастись — как угодно, с каким угодно риском, бежать вдвоём — всё равно, это меньший риск, чем оставаться. В этом был уверен Андрей. Так теперь думала и я.
Андрей припас кое-что из одежды, тщательно починил свои и мои ботинки, надевал на работу двое брюк и телогрейку. Хотя дни были ещё жаркими, но ночи начались прохладные — стоял конец августа.
На последнее бельё, он выменял маленький мешочек с солью, и носил его, как ладанку на груди.
— Скорей, надо скорей! — Но как «скорей»?..
Выбраться ночью из лагеря? Ночи стали уже тёмными, а электричества у нас не было, но расстояние от вышки до вышки небольшое — едва ли можно было бы подлезть под одну колючую проволоку, миновать пустую, без травинки полосу и пролезть под вторую проволоку — незамеченными.
А главное — собаки, которые бегали на цепях, скользящих по длинным проволокам вокруг зоны.
Нет, из лагеря уйти было почти, а верней, совсем невозможно.
Оставалось — с работы, может быть, просто в удачный момент, когда посчастливится незаметно скрыться.
Может быть, Андрею угостить конвоира настоящей папиросой из посылки, расположить к себе, и отпроситься на минутку вместе со мной — дело житейское, всякому понятное. И использовать эту минуту, бежать в чащу, залезть на дерево… переждать погоню… Но ведь и на бирже, где мы теперь работали, была собака. Разве она не возьмет след, не отыщет?..
Про наших собак рассказывали чудеса, что они и через три дня берут след. Особенно одна, какая-то знаменитая сука, которую самолётом привезли из Воркуты…
Правда, говорили и другое: если натереть подошвы махоркой — собака дуреет и след теряет. Полагаться на то, что говорят урки не очень-то надёжно, но на всякий случай, Андрей натирал подошвы наших ботинок махоркой.
Вернее же всего было ждать дождя. Правда, говорили, что знаменитая сука берет след и в дождь, но Владимир Николаевич Экк, наш друг из «преступного мира», этому не верил.
…Но проклятого дождя всё не было и не было. Жара спала, но дни стояли такие же ясные и синие.
Этапы на «Северный» по ночам уходили теперь ежедневно — человек по 40–50. Доходяг увозили на телегах. За ними выстраивали тех, кто ещё мог идти.
Из нашей компании взяли сразу двоих. И ещё довольно крепких — не в лазарет.
Когда утром мы узнали об этом, сердце у меня упало. В этот день я умоляла Андрея рискнуть и бежать одному. Мне казалось, что какой-то, хоть самый ничтожный шанс всё-таки есть Я могу занять конвоира, покурить с ним, отвлечь его разными «бабьими штучками» — женщин было слишком мало, и даже злобные ингуши — конвоиры были с нами поласковей, каждый облизывался на любую «бабу». За это время Андрей мог бы скрыться, ну а там — как Бог даст…
Андрей не хотел. Не мог. Каждый день он решал подождать ещё один, последний… Вдруг какая-нибудь случайность… Или, может быть, опять поведут на пожар… Или прольется, наконец, дождь…
Но скоро и этим надеждам пришёл конец.
Почему-то стали строго следить за тем, чтобы мы с Андреем не попадали в одну бригаду. И вот уже несколько дней мы были разъединены днем, и дрожали от страха вечером, не зная, увидимся ли мы ещё завтра утром.
Андрей еле доходил с работы до вахты, хотя это было недалеко. Еле передвигал отёкшие ноги.
Однажды он вернулся с работы в сильном ознобе — наощупь чувствовалось, что у него сильный жар. Я уговорила его пойти в лазарет.
— Присядьте, — сказал ему лекпом.
— Я могу только прилечь, — ответил ему Андрей и упал на пол.
Его положили в лазарет, и с души у меня немного отлегло — не возьмут же его в этап из лазарета! Не знаю, почему я была в этом уверена?.
Когда я вернулась с работы, я упросила нашего лекпома, в сущности симпатичного и доброго старика, только уж очень напуганного и дорожившего своим привилегированным медицинским положением, пустить меня к Андрею.
Он лежал в маленькой палате, где ещё лежало человека четыре.
Так странно было видеть его в чистой белой рубашке, на белой подушке, совсем бледного, пергаментного. А глаза его сияли мне навстречу такой радостью и счастьем, что чудо казалось здесь, рядом, что от одного этого взгляда всё вдруг рассеется, как ночной кошмар, и мы останемся вдвоём где-то в далёкой ночи…
До самого отбоя я сидела возле Андрея. Мы почти не говорили. Я гладила его сухие руки и потихоньку растирала отекшие ноги.
Ночью Андрея взяли…
Он пришёл на «Водораздел» ещё полный сил и энергии, живой, умный, смелый, решительный. Если бы не я, — он не стал бы дожидаться финала.
Он давно понял и предвидел, каким будет конец.
Когда от шоферов с «Северного» поползли слухи о машинах, увозивших людей на расстрел в оврагах, Андрей понял, что это — не лагерная «параша». Понял, и, может быть, спасся бы. А если не спасся, то хотя бы получил пулю вдогонку, и жизнь его оборвалась бы раньше, чем надежда…
Из-за меня он остался, из-за меня ослаб и дошёл. Из-за меня теперь сидит в изоляторе, ожидая, когда посадят на грузовик и повезут на расстрел…
Мне вдруг всё сделалось безразлично — жить или умереть, но только не доходить медленно, зная что страшный, одинокий конец все равно неизбежен…
Побег
На следующий день я бежала с лесобиржи… Да нет, не бежала — просто ушла, потихоньку, не спеша, без единой мысли в голове направилась в недалёкий лесок. Безо всяких предосторожностей пошла и пошла…
Я слышала подсознательно, как вдогонку мне кричала одна из работавших со мной женщин: — Женя, куда вы?!..
Как ни странно, конвоиры не обратили на меня внимания, вероятно решили, что я пошла за нуждой, или вообще не заметили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
