Но было в ее взгляде что-то еще…
«Ты знаешь, что это, Деймон».
Нет, не может быть, он этого не заслужил!
Но это было.
Деймон почувствовал, что туман набегает на его глаза, грозя пролиться слезами, что радость распирает его грудь.
— Я их открыл, Гвинет, — прошептал он и взял ее за руку. — Я открыл глаза.
Она дотронулась до его щеки и кротко улыбнулась:
— Да, ты открыл глаза, Деймон.
Он проглотил комок в горле и, не сводя с нее взгляда, спросил:
— Так что же ты хочешь мне сказать?
Улыбка Гвинет стала шире — это была чудесная улыбка. Улыбка ангела.
И вдруг она исчезла — грудь Деймона содрогнулась, и чувства, копившиеся в его душе годами, прорвались наружу — слезы хлынули из глаз, покатились по щекам и омочили подушку.
Он знал, что слова, которые она собиралась сказать, навсегда изменят его жизнь.
— Я хочу сказать тебе, Деймон… что я люблю тебя. Он привлек ее к себе.
— И я люблю тебя, Гвинет. Видит Бог, люблю!
Она обвила руками его шею, и он, уронив голову ей на плечо, разрыдался.
Выздоровление Морнингхолла шло быстро, чему явно способствовало его нетерпение. В восемь маркиз уже встал с постели, в девять с огромным аппетитом позавтракал, уничтожив солидную порцию бекона, яиц и тостов, а в одиннадцать он уже нежился в огромной ванне — впервые за несколько недель.
«Я хочу сказать тебе, Деймон… что я люблю тебя». О, эти слова все еще звучали у негов ушах, и сердце его неистово колотилось. У него возникло ощущение, что он вырвался на волю из какой-то мрачной темницы и впервые почувствовал вкус к жизни. Его прежняя жизнь, годы, проведенные на службе, даже ужасные раны, из-за которых он оказался в Морнингхолле, — все это осталось в прошлом, а в будущем была только она, Гвинет.
Голова у Деймона еще побаливала, но уже не так сильно. Когда же Робин, его новый камердинер, помог ему выбраться из ванны и облачиться в халат, Деймон почувствовал себя совершенно другим человеком. Он протер рукавом запотевшее зеркало и удостоверился, что нос его цел, а зубы на месте. Маркиз улыбнулся, и эта его улыбка даже не казалась демонической. Впрочем, голова у него все еще кружилась, когда он слишком резко поворачивался, но теперь он уже не боялся своего лица. Теперь он уже ничего не боялся, и это — главное.
Почему его покинул страх? Потому что он был на пороге смерти, но все-таки одолел ее? Или же что-то случилось с ним, пока он находился без сознания? Деймон улыбнулся.
Нет никакого сомнения: появившийся у него вкус к жизни и признание Гвинет сыграли роль большую, нежели что-либо другое.
Боже, ему не терпелось начать новую жизнь! Деймон отвернулся от зеркала. Робин ожидал его, держа наготове одежду — ту, что была на нем на плавучей тюрьме.
— Простите, милорд, — заметив недоуменный взгляд маркиза, сказал камердинер, — но леди Симмз привезла это с собой из Портсмута. Она решила, что вам понадобится…
— Она права. А где сейчас леди?
— Ожидает вас в желтой комнате, милорд, — ответил Робин.
— Сходи за ней и приведи ее сюда.
— Но я должен помочь вам одеться. Деймон улыбнулся.
— Ты мне больше поможешь, если приведешь леди. Гвинет появилась спустя пять минут, и ее фиалковые глаза засмеялись, когда она увидела Деймона, облаченного в просторную белую рубашку и бриджи. Волосы его были еще влажными и всклокоченными. Она приложила палец к губам, счастливо улыбаясь. Щеки ее порозовели. Деймон вскинул брови.
— Признайся, о чем ты сейчас подумала?
— Это трудно, милорд, мои мысли… слишком нескромные, чтобы выразить их словами.
— А как насчет действий? — пробормотал Деймон, устремляя на нее сверкающий взор.
— Они последуют, когда ты окончательно поправишься.
— Надеюсь, я сам способен судить о состоянии моего здоровья, дорогая сиделка.
Гвинет густо покраснела, однако мужественно выдержала его взгляд. Кровь Деймона вскипела. Разве она не знает, что он чувствует себя здоровым и сильным, как Атлант? Неужели она не знает: когда он видит ее в этом нежно-розовом платье, в нем просыпается желание и он начинает сходить с ума?
— Ну… посмотрим, как ты будешь себя чувствовать, — улыбнулась Гвинет.
— Да… посмотрим, — пробормотал Деймон, глядя на нее многозначительно. Он подошел к Гвинет, поднес к губам ее руку, и в ней тотчас же вспыхнуло желание. — А пока что меня ожидают кое-какие дела, — продолжал маркиз. — Я не был в этом доме больше десяти лет. — Он заглянул в глаза Гвинет. — Был бы весьма рад, если бы вы, миледи, согласились меня сопровождать.
— Сочту за честь… милорд.
Он предложил ей руку, и они отправились осматривать дом, в котором маркиз Морнингхолл не был уже много лет. Сколько раз в своих мечтах и в ночных кошмарах он совершал подобную прогулку! Сколько раз его ужасала даже мысль об этом! Но сейчас, медленно шагая по длинным гулким коридорам, по пустынным комнатам, глядя на старинные скульптуры, картины и гобелены, на открывающиеся из окон живописные пейзажи, он испытывал лишь волнение — ему казалось, что он заново родился. Ведь это был Морнингхолл-Эбби — его дом!
Да, он вернулся домой!
Деймон чуть ли не бежал к восточному крылу — ему хотелось, чтобы Гвинет увидела все как можно быстрее.
— Вот комната, где я играл в прятки со своей няней… А на этом подоконнике я любил сидеть и читать Платона и. Аристотеля… А по этому коридору я бегал наперегонки со своими кузенами… Кто первый добегал до тех колонн, тот побеждал…
Он вдруг умолк и нахмурился. Побледнел.
Они стояли в коридоре, и перед ними висел портрет матери Деймона. Казалось, она в упор смотрит на сына.
— Я… — Маркиз осекся. Сделав глубокий вдох, он провел рукой по волосам и отвел глаза от портрета. — Моя… моя мать.
Гвинет прильнула к Деймону, как бы желая защитить его.
— Я знаю. Я велела вынести портрет из спальни. Ты не помнишь?
Минувшие две недели были заполнены кошмарами и болью, и Деймон не мог отличить сновидения от яви. Но он прекрасно помнил, как Гвинет защищала его от доктора. И как она кричала, требуя, чтобы вынесли портрет.
Он посмотрел на Гвинет, и в его глазах светились нежность и любовь.
— Я никогда этого не забуду, — сказал Деймон и коснулся губами ее щеки.
Какое-то время они молчали.
— Наверное, ты считаешь меня трусом — ведь я столько лет избегал появляться в этом доме.
— Нет, любимый, — мягко возразила Гвинет. — Я никогда не считала тебя трусом. Ты победил свой страх.
У Деймона перехватило дыхание. Она всегда говорит правду. «Господи, неужели ты и в самом деле ниспослал мне любовь?»
Он смотрел на портрет покойной матери и мало-помалу начал осознавать, что его отпускает ужас, который преследовал его все эти годы. Перед ним была всего лишь комбинация красок, нанесенных кистью, — свидетельство прошлого, которое давно миновало и никогда больше не вернется. Он встретился лицом к лицу еще с одним монстром — и победил. Еще одно воспоминание благополучно ушло в прошлое. Пусть и медленно, но мрак в его душе рассеивался, и все ярче пробивался свет. Страх, связанный с матерью, теперь окончательно умер; и мать больше не довлела над ним. Отныне ему больше не будет мерещиться ее лицо во всех темных углах и закоулках дома. Не будет казаться, что стены вот-вот рухнут на него: отныне Морнингхолл-Эбби — просто дом, причем весьма большой, и этому дому требуется лишь одно — обрести душу.
