…А ведь так их, наверное, и учат: чуть что — в драку. Один раз побьют, второй побьют — на третий сам побьешь кого-то…
Гили даже слегка опешил от очевидности такой догадки: а ты думал, что воин сразу идет биться не меньше как за свой родной дом? Если воин — бонд, или, как говорил Берен, дан — тогда, наверное, да. А ежели он рохир или воин дружины? Тогда он бьется там, где ему велено, вовсе не всегда — за родную хату. А значит, он должен быть готов биться когда угодно, с кем угодно, где угодно… Да и повод значения не имеет. И не имеет значения, уцелеешь ты в драке или нет, и чем тебе грозит поражение — смертью или в худшем случае парой сломанных ребер.
Глаза Гили уже привыкли к темноте, и черты лица спящего хозяина он теперь различал, хоть и нечетко. Этой ночью Берен спал спокойно. И сам он во сне чем-то походил на эльфа — днем его лицо для этого было слишком подвижным. Герой… Судя по обмолвкам, Берен не считал себя кем-то особенным, да и ничего хорошего в своей жизни не видел. «Приключения — это какая-нибудь зараза все время норовит тебя убить. А ты ей мешаешь по мере сил». Отчего же это так волнует и завораживает тех, кто смотрит со стороны? Отчего Гили хочется заслужить его одобрение, словно он — отец или старший брат? На кого-кого, а на отца он вовсе не похож. Отец всю жизнь прожил, не поднимая головы от земли: эльфы, люди, орки — всем жрать надо, все хотят хлеба, а сколько его прибавится в мире, если поля засевать железом? Отец бы ни Берена, ни Гили не одобрил. Выжить, считал он — вот что главное. Были могучие эльфийские короли, вожди людей и гномов, сражавшиеся с Темным — где они все? А род фермеров так и не прерывался, пока не пришла черная хвороба. Что толку в песнях, которые бродяги поют по деревням, а дураки слушают? Холодно ли тебе от них, жарко ли, если ты лежишь в земле и черви глодают твои кости?
Но если память о тебе жива в песнях — может, не весь ты мертв?
Голова кругом…
Гили не мог и не решался заснуть, не приняв решения. До сих пор жизнь несла его как сухую щепку в половодье: вымело из деревни, протащило Андрамским трактом, прибило к Берену… Все шло больше-меньше само собой, он не выбирал своей судьбы, а вот сейчас впервые в жизни настало время это делать. Или он раз и навсегда скажет себе и миру — я маленький человек, и не хочу спрашивать с себя много. Или он решится стать больше, чем он был — но тогда не откусит ли он кусок, который не сможет проглотить?
С тобой рядом страшно и весело, — подумал он, глядя на Берена. Ты красивый и опасный, как снежная лавина. Если я выберу жизнь слуги, никогда уже не будет так страшно и весело, так красиво и опасно. Опасно и страшно — еще может быть, времена сейчас плохие. Но весело — это вряд ли. Не увижу я больше ни чужих краев, ни эльфийских диковинок. И вообще эльфов не увижу, наверное… А Айменел — такой славный парень, и Эллуин тоже ничего, и такой красивый у них язык, и такие дивные песни… Неужели — променяю все это на спокойствие?
Приняв решение, Гили вдруг почему-то почувствовал умиротворение и быстро заснул. И все же, промелькнуло в его мыслях напоследок, — почему ты не взял с собой вместо меня горского паренька, боевитого и охочего до драк?
* * *
— Ну и удивил же ты меня, свояк, — Хурин, кажется, так до конца и не отошел от потрясения. — Еще не было того, чтобы смертный посягал на такое великое сокровище нолдор…
— Я посягаю на великое сокровище синдар. На нолдорское сокровище посягает Тингол.
— Да. И он нам, выходит, тоже теперь не союзник… Истинно, Проклятье на этих камнях… — Хурин смотрел на Берена с глубоким сочувствием. — Как же все теперь перепуталось.
— Если бы у меня были дочь или сестра, я бы за честь посчитал отдать ее за тебя, — горячо добавил Хуор. — А Тингол не в меру горд, и это ему еще выйдет боком. Одного я не пойму: почему он просто не сказал тебе «нет» на твое сватовство — все было бы честней и благородней, чем посылать тебя к Морготу в пасть или на клинки феанорингов…
— Не мог он отказать, — ответил брату Хурин. — У эльфов нет такого закона, чтобы запрещать женщине выходить за того, кто ей люб. Зато можно хитро извернуться — и сделать дочь вдовой прежде свадьбы…
— А ты, свояк, меня раньше времени не хорони, — вдруг разозлился Берен. — Мне хватило удачи пережить многих своих врагов.
— На Моргота и сыновей Феанора никакой удачи не станет. По крайней мере, у смертного.
Они вышли за ворота, присоединившись к немногочисленным зрителям на песчаной площадке.
Солнце садилось.
…Айменел весь день учил Гили биться на шестах — чтобы тот, прежде чем свалиться, успел поставить противнику синяк-другой. Но когда поединщики сбросили рубашки, чтобы не пятнать их кровью, и встали напротив — вся наспех усвоенная наука вылетела у паренька из головы. Снова возникло разогнанное было упражнениями одеревенение, и слегка задрожали коленки.
Драка между мальчишками никому, кроме мальчишек, не была интересна. Даже рохиры этих двоих не пришли. Но зато здесь были Берен и правитель Дор-Ломина Хурин, и тяжелее ли от их присутствия, легче ли — Гили не знал.
Дважды палки сошлись с сухим деревянным треском, а на третий раз в боку Гили вспыхнул огонь, заставивший его упасть на колено. Зрители разочарованно загудели: слишком быстро и неинтересно.
«Хватит с меня!» — подумал парень, пытаясь вдохнуть, но что-то заставило его вскинуть палку в новом ударе, еще более слабом и неловком, чем предыдущий — и получить за это сторицей, хлестко и больно, поперек спины.
Этот удар повалил его, и многие сочли было, что поединок закончен: у деревенщины не хватит духу подняться и получить еще раз.
Гили сцепил зубы и встал. Кое-как увернулся от свистнувшей возле самого носа дубинки, отразил второй удар и неожиданно даже для себя сумел ткнуть противника концом палки в живот.
Арви согнулся, попятился, но не упал — снова бросился в атаку с удвоенной яростью, оба конца шеста совершили очень болезненную пробежку по рукам и плечам пытающегося обороняться новичка — Гили, загнанный под самую стену, оступился и упал во второй раз. Арви опустил шест на уровень бедер, выжидая: лежачего не бьют. Гили перевел дыхание, подтянул ноги под себя, нырком бросился в сторону, перекувырнулся через голову и встал, как ему казалось, очень быстро…
Арви развеял заблуждение: он просто позволил своему жалкому сопернику встать. Снова Гили пытался уворачиваться и отбивать удары — и снова белобрысый оруженосец оказывался быстрее, и на одно звонкое соударение шестов приходилось два глухих удара — попадание в тело.
Левая рука у Гили отнялась после одного из них. Паренек покосился в сторону — на своего лорда; Берен стоял все с таким же каменным лицом — ни слова одобрения, ни крика поддержки. Друзья подбадривали Арви, за Гили же не было никого… Закусив губу, он в отчаянии схватил шест одной правой и принялся лупить им наотмашь, не разбирая куда — самое удивительное то, что попал два раза, а на третий Арви, отбив удар, выбил шест из его рук. Не давая противнику времени на передышку, он принялся охаживать его со всех сторон: это лежачего бить нельзя, а безоружного, оказывается, можно!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
