Бык издал оглушительный вопль и рванулся вперед. Удерживающие его люди изо всех сил вцепились в веревки. Снова блеснул нож — на этот раз у горла животного. Марго отпрянула назад. «Боже, они же его убивают…»
Кровь стекала в ров в щели между досками. Бык рвался, ревел и хрипел, постепенно теряя силы. Марго в ужасе заткнула себе уши. Она никогда раньше не видела вблизи, как умирают животные, не могла себе представить, сколь жалобно они могут кричать. Это было ужасно, жестоко, чудовищно…
«Ты не в Миннесоте, Марго…»
Да. Это не ее время, это разведка. И все равно мучительная смерть жертвенного быка потрясла ее до глубины души. «На современных скотобойнях животных так долго не мучают», — повторяла она себе, чтобы как-то успокоиться. Но все равно ей было совершенно ясно, что теперь она не скоро захочет и не скоро сможет есть мясо…
Наконец бык опустился на колени и затих. Верховный жрец поднял вверх руку. В ней был зажат длинный, загнутый на конце предмет, похожий на ту трость, которая была в руке статуи Аттиса. И тут она поняла, что это такое. — Боже мой!
Ее восклицание потонуло в восторженном реве толпы. Снова зазвучали трубы, их звук показался пронзительным и диким в свете яркого апрельского дня. Молодые новообращенные, пошатываясь, вылезали изо рва, с ног до головы залитые кровью. Похоже было, что они пили эту кровь…
Спотыкаясь, они подходили к верховному жрецу, дотрагивались до зажатого у него в руке предмета и затем исчезали внутри храма. Вслед за ними в помещение вошли и жрицы. Последним исчез в дверях верховный жрец. И тогда все оставшиеся снаружи жрецы затянули ритмичный речитатив… Это продолжалось довольно долго.
Вдруг по донесшемуся из храма сигналу толпа разразилась приветственными криками. На пороге храма снова появился верховный жрец. Отрезанные гениталии несчастного быка по-прежнему были у него в руке.
У Марго голова пошла кругом. Она была совершенно сражена, напугана, измучена всей этой непристойной жестокостью, которая казалась ей совершенно бессмысленной.
Тут толпа во дворе затянула свой собственный речитатив. Судя по виду Малькольма, он снова напрягся, стараясь запомнить каждое слово. Марго заметила, что он приоткрыл клапан мешка, в котором был спрятан его личный журнал. Интересно, давно ли он начал звукозапись? В ладони гида блеснула миниатюрная цифровая видеокамера, с которой сигнал поступал прямо в кристаллы памяти его личного журнала.
Как уверенно и профессионально он себя ведет, несмотря на то что здесь происходят такие ужасы! Наверное, для него это не такая уж неожиданность, он не первый раз на такой церемонии.
«Нет, — неожиданно вспомнила она, — такое событие происходит в Риме впервые».
Так что неудивительно, что он отчаянно стремился попасть сюда, увидеть все это и записать как можно подробнее. Интересно, а сколько еще ученых приехало с этой группой? Наверное, ни одного, решила она, вспомнив, что все вопросы, задаваемые гидам, касались только лотереи Мессалины. Весьма возможно, что Малькольм был единственным в мире ученым, записавшим для истории шествие в честь бога Аттиса. При этой мысли ей стало обидно и стыдно, что она растерялась, поддалась неподобающим разведчику чувствам. В результате упустила такой случай, не догадалась включить и свою камеру…
— Малькольм, — прошептала она в ухо гиду, — а кто же они такие, Аттис и Кибела?
Гид, весь напрягшийся в ожидании чего-то, только цыкнул на нее.
Верховный жрец отвесил низкий поклон позолоченной статуе Кибелы, управляющей колесницей, запряженной львами. Отрезанный бычий член он положил прямо перед статуей и стал отступать назад, бичуя себя цепом и подвывая в такт.
Из храма начали выходить какие-то одуревшие, спотыкающиеся неофиты, поддерживаемые другими жрецами. В этот момент Малькольм заметил что-то, ускользнувшее от внимания Марго и понятное только ему, и облегченно выдохнул:
— А-ах…
Верховному жрецу поднесли корзину, полную тростниковых скипетров. Он по очереди вручил по одному каждому из вновь обращенных. А те с каким-то неестественным, преувеличенным отчаянием и яростью переламывали свой скипетр пополам, затем подходили к позолоченной священной сосне и аккуратно привязывали к ее ветвям перегнутый вдвое и сломанный скипетр. Это действо сопровождалось неразборчивым протяжным воем толпы и жрецов.
— Что они говорят? — потребовала ответа Марго. — Что они делают?
И снова Малькольм только шикнул на нее. Она стояла в центре обезумевшей толпы и изо всех сил старалась понять причины и смысл всего того безумия, свидетелем которого она оказалась. Но ни к какому осмысленному выводу прийти не смогла. «Да, я тот еще ученый!» Чтобы ей можно было хоть что-нибудь понять, у нее должны быть исходные знания, на которых строится объяснение. А у нее их нет…
И почему это никогда не бывает достаточно времени, чтобы как следует воплотить в жизнь мечту человека? Ведь для того, чтобы стать настоящим разведчиком, ей понадобятся годы и годы. Значит, та цель, ради которой она все это затевает, так и останется неосуществленной мечтой… Марго вздохнула и отогнала эту невыносимую мысль.
Тем временем жрецы вошли в храм и внесли туда все свои священные реликвии. Все. Представление окончилось. Толпа стала расходиться. Люди громко и возбужденно переговаривались, точно так же, как футбольные болельщики после матча, обсуждающие подвиги и промахи любимых игроков и команд.
Малькольм раскрыл свой мешок, спрятал туда цифровую камеру и снова тщательно завязал клапан. После этого он выпрямился и стал озираться, мигая, точь-в-точь как сонный английский спаниель, разбуженный ранним утром…
— Ну… — Его взгляд остановился на Марго. Румянец появился на щеках гида. — Слушай, мне кажется, у тебя был какой-то вопрос?
— Точнее сказать, три вопроса.
Она стояла, уперев руки в бедра, разглядывая его, а потом почему-то рассмеялась. Отчасти этим смехом она пыталась отогнать отвращение и ужас, вызванные всем увиденным.
— Ты так смешно выглядишь, когда растерян и не знаешь, что сказать. Ну так объясни, ради какого черта они всю эту гадость проделали? Я сама пыталась разобраться, но этот орешек мне не по зубам.
— Сегодняшний день здесь называют Черной пятницей. Считается, что это день гибели солнца, — начал свои объяснения Малькольм, показывая ей, по какой дороге они будут спускаться вниз со священного Палатинского холма. — Аттис — это солнечный бог, кастрированный и принесенный в жертву, чтобы оплодотворить Землю. Но после близости со своей матерью-супругой Кибелой он снова возрождается. Тауроболия — принесение в жертву быка — это необходимый очистительный ритуал.
— А что, те мальчишки действительно пили кровь этого бедного быка?
— Да, действительно. А потом каждый новопосвящаемый совокуплялся со жрицей Кибелы в храме Великой Матери. Я даже немножко удивился, что они не делали этого прямо во дворе. Насколько мне известно, в других районах империи священный брак осуществляется публично. — Он улыбнулся. — Однако римская мораль, в общем, гораздо строже вопреки всем тем глупостям, которые тебе показывают в плохих фильмах. Конечно, во время Гиларий — другое дело…
По спине Марго пробежала дрожь. Гиларий начнутся всего через два дня. И что же такого будет во время этого праздника? А ее семнадцатый день рождения попадал как раз на середину Гиларий. Н-да, она и мечтать не могла о лучшем подарке ко дню рождения.
— Ну так вот, после того как наши неофиты совокупились внутри храма со жрицами Кибелы, они символически кастрировали себя, переламывая те тростниковые скипетры, которые выдал им верховный жрец. Мне было интересно, как же они выйдут из положения с этой их традицией, — императорский указ запрещает совершать в Риме подобного рода ритуалы.
— Что ты хочешь сказать? Что ужасного в переламывании связки тростника?
Малькольм скорчил выразительную гримасу:
— Существует такое ритуальное требование — тот, кто хочет стать жрецом Аттиса, должен кастрировать себя и отрезанные органы немедленно предъявить богине Кибеле.
Марго так и замерла посреди улицы, ее чуть не стошнило.
— Марго, ты загородила всем дорогу!
Она снова зашагала, но с таким выражением на лице, что Малькольм не удержался от иронической улыбки.
— На самом деле это очень, очень распространенный миф в этой части света. И даже этим людям он уже кажется очень древним. Бог солнца, иногда его называют еще богом плодородия, вступает в близость с богиней-Матерью, когда она возрождается в виде луны. Или, по другим версиям, в виде земли. Согласно этому мифу, бог солнца правит как священный монарх, подвергается ритуальному убийству и затем возрождается вновь. И все это символизирует начало нового цикла времен года, нового цикла выращивания урожая.
