– Знаю, – так же скупо и односложно ответил гном и отошел к казарменному бараку, давая понять, что не стоит рассусоливать то, что и так понятно.
Флейта вдруг поняла: что-то произошло, притом поняла она это благодаря не хваленой женской интуиции, а тому случайному факту, что во время упорной борьбы с внутренним «я» и одолевающими ее страхами рассматривала не как обычно заостренные носки сапог, а дежуривших на стенах лучников. Спокойствие солдат мгновенно сменилось суетой, напряженное ожидание решительными и, как всегда, запоздалыми действиями. Маленькие человеческие фигурки заметались по стене и быстро побежали в сторону башен. В следующий миг раздался грозный рык огромного зверя, землю сотряс удар. Все, даже те из наемников, что находились от крепостной стены на расстоянии в несколько десятков шагов, причудливо взмахнули руками и согнули колени, пытаясь удержать равновесие. Стена взорвалась, два зубца мгновенно превратились в фонтан взмывших в небо осколков, каменный дождь оросил землю, и лишь по чистой случайности пострадало не более десяти человек, притом восемь из них были всего лишь ранены.
По толпе мечущихся в поисках укрытия людей пролетели два слова: «обстрел» и «требушет». Не сведущая в тонкостях осадного дела Флейта, конечно же, знала только первое, но поняла, что не стоит сидеть на открытом пространстве, тем более что огромный камень, вдруг прилетевший из-за стены, упал совсем рядом и, разрывая барабанные перепонки оглушительным воем, разметал в мелкую щепу довольно крепкий с виду деревянный сарай. В воздух взмыли обломки и барахтающие конечностями человеческие тела, беспомощные и непрочные, как тряпичные куклы.
– Сюда, дуреха, сюда, живее! – прокричала высунувшаяся из-за двери часовни голова в шлеме.
Бежавшая к птичнику Флейта, не снижая темпа, развернулась на ходу на девяносто градусов и быстро понеслась к кричавшему ей наемнику. Часовня находилась шагов на десять дальше, но зато ее стены были каменными, добротными, способными смягчить страшный удар и сулящими призрачный шанс выжить даже после прямого попадания.
Когда начался обстрел, Зингершульцо юркнул в пустой барак казармы и залез под кровать. Массивные доски пола ходили ходуном, а гвозди длиною в указательный палец подпрыгивали и с каждым новым толчком выходили на сантиметр-два из дыр. Снаружи слышались вопли, стоны и жуткое гудение, от которого можно было и оглохнуть, и сойти с ума. Пархавиэль крепко сжал уши ладонями и зажмурил глаза. «Если уж суждено погибнуть, так сразу, не мучаясь», – успокаивал себя гном, старавшийся в этот миг не думать ни о чем и неизвестно зачем принявшийся орать похабные махаканские песни из далекой караванной жизни.
Четвертый по счету толчок был особенно сильным, Пархавиэля подбросило вместе с кроватью вверх, а затем ударило об пол. Сквозь плотно прижатые пальцы в уши пробрались треск, хруст и чудовищный грохот. Стало нечем дышать, гном вдруг оказался в облаке поднявшейся пыли. Вокруг была темнота, Зингершульцо даже усомнился, открыл ли он глаза или только хотел, но не решился. Дубовые перекрытия и ножки кровати трещали, едва выдерживая тяжесть свалившихся на нее обломков. Не дождавшись, пока пол прекратил сотрясаться, гном заработал руками, стараясь как можно быстрее попасть наружу. Мысль, что кровать в конце концов сломается и весь этот хлам, под которым он оказался, повалится ему на хребет, придавала сил и не оставляла в голове места для сомнений. Только оказавшись наверху завала, Пархавиэль успокоился и оборвал на полуслове нескончаемую, многокуплетную и очень пошлую песенку про похождения человеческой красотки в подземельях Махакана.
От барака осталась лишь входная дверь, скрипя болтавшаяся на устоявшем косяке. Над грудами бесформенных обломков стояла и не хотела оседать пыль. Обливаясь слезами, чихая, царапаясь об острые края поломанных досок и не обращая внимания на все еще продолжавшиеся толчки, Пархавиэль стал выбираться из царства мусора, возникшего на месте вполне уютной казармы. За несколько минут обстрела площадка перед воротами замка изменилась до неузнаваемости. Обломки камней и досок, изуродованные трупы, конская упряжь, оружие и многое-многое другое были как будто хорошо перемешаны в огромном котле и высыпаны на землю неровным слоем. В главном строении замка зиял огромный проем, крепостная стена местами стала намного ниже, справа от ворот не хватало башни. Картина разрушений напомнила Пархавиэлю прежние, к счастью, давно уже ушедшие, кошмарные сны, когда на его глазах рушились и уходили под землю Целые гномьи города. Только сны были всего лишь снами, а замок Гифор рушился наяву.
Гул внезапно стих, тишина продлилась всего несколько секунд, а затем откуда-то издалека донесся приглушенный зов походной трубы. Ему вторили частая барабанная дробь и мелодия охотничьего рожка, раздавшаяся уже где-то неподалеку. «На стены!» – пронесся по воздуху многоголосый клич, и в клубах пыли появились тени. Вылезшие из укрытий люди спешили наверх, бежали, громыхая сапогами, по уцелевшим лестницам, карабкались по каменным уступам, нетерпеливо топтались возле узких входов в башни. Такого рвения Пархавиэлю давно не доводилось видеть, если быть точным, то со времен альмирского погрома, когда гномы отчаянно, остервенело защищали последнюю баррикаду, последний, оставшийся у них под ногами, клочок земли.
Облака пыли немного рассеялись, среди множества стальных и кожаных шлемов мелькнула знакомая Пархавиэлю лысина, украшенная кровоточащей ссадиной на затылке. Пират был ранен, но, как и остальные защитники замка, рвался в бой. Подхватив с земли топор с обломанной рукоятью и смахнув пот вперемешку с грязью со лба, Зингершульцо похромал к стене. Гном помнил о договоре с Артуром держаться вместе.
– Заступники небесные, да у них требушет! Да они нас сейчас… сотрут… в пыль превратят! – сквозь гул рассекающих воздух камней кричал Гилион, ударяя в такт словам стальной перчаткой по деревянным перилам.
– Спокойней, граф, спокойней! Поверь, у нас нет причин для беспокойства.
Стоявший на самом краю смотровой площадки замка Совер был невозмутим и спокоен, как будто падающие с неба камни не разрушали его родового замка и не убивали верных слуг. Всего один раз граф Карвол отвлекся от созерцания картины разрушений и то только для того, чтобы отдать распоряжения стоявшим позади на почтительном расстоянии посыльным.
– Ты что, ослеп?! Неужто не видишь, штурма не будет… незачем… они просто сровняют твой замок с землей!
Граф Гилион приблизился к другу и затряс его за плечо, вызвав несказанное удивление на лицах слуг, которые не то чтобы почитали, а боготворили хозяина.
– Успокойся, ты мне всех солдат перепугаешь. – Совер деликатно убрал ладонь графа со своего плеча. – Чтобы Гифор разрушить, не менее сотни выстрелов нужно сделать, а требушет один, к тому же старенький, вот-вот развалится. Сам посмотри, половина камней до стены не долетает, а точность какая! Косоглазый, криворукий орк с похмелья и то лучше метает!
В подтверждение слов невозмутимого хозяина замка очередной снаряд не долетел до крепостной стены более десятка шагов и, подняв фонтан брызг, грохнулся в ров. Дальнейших выстрелов не последовало, где-то вдалеке заунывно завыла труба.
– Ну вот и все, а теперь началась потеха! – почему-то обрадовался Совер и легким взмахом руки отдал приказ своему горнисту, то есть обычному охотнику с рожком, трубить сбор.
Окутанные клубами пыли руины ожили, защитники замка спешили на стены, а вдалеке, на расстоянии трех-четырех полетов стрелы, стали выстраиваться находившиеся до этого момента в леске войска противника.
– Я на стену! – сообщил Гилион, направляясь к лестнице.
Спокойствие и даже какая-то непонятная отрешенность Совера от происходящего бесила бывшего капитана. В этот миг графу Гилиону хотелось быть где угодно, хоть на плахе, хоть в пасти у льва, но только не здесь, не на смотровой площадке, где царили холодный расчет и незыблемая уверенность в правильности принимаемых решений.
– Иди к воротам, там стена сильнее разрушена, туда они и ударят! – посоветовал Совер, даже не повернув головы в сторону уходящего.
– Ты только глянь, как прут, красота, да и только! Ряды ровные, ножку тянут прям как на параде, морды сытые лоснятся да гордостью пылают!
– Нажрались, чай, вчера вечером, вот и рожи горят. Ты б вместо того чтоб впустую глазеть куда не просят, арбалет бы свой лучше проверил, а то, как в прошлый раз, механизм переклинит.
Пархавиэль никогда не жаловался на зрение, но, сколько ни прищуривался, так и не смог разглядеть лиц идущих в наступление. До шеренг противника было еще далеко; так далеко, что охотники еще не взяли в руки луков, не говоря уже о наемниках с их плохенькими арбалетами, скорострельными, но бьющими не далее чем на сотню шагов. Гном нервничал и постоянно плевал на ладони, готовясь к предстоящим финтам обломком рукояти с виду сносного топора. Ему уже давно не приходилось участвовать в настоящем сражении, тем более бок о бок с людьми, существами не коллективными и эгоистичными, не привыкшими подставлять плечо и прикрывать товарищу спину. Пархавиэль не тешил себя надеждой на дружескую поддержку. Когда враг полезет на стену, каждый из защитников будет сражаться сам по себе и уж до него, чужака-гнома, никому дела точно не будет.
