Но выслушай следующее:
Читая первое отделение спондеем, второе хореем, третие полудолгими, если так их назвать можно, кратко-долгими или долгократкими, то есть как просодия нашего языка требует, и ударяя сильно на последнем слоге сего отделения, читаешь в последнем две кратких и хорей. Сколь от сего произношения, то есть читая стопами по Клогаптокову наставлению, стих хорош, столь он дурен, если читаем его размером хореев и дактилий.
Как хорошо в первом стихе, после начальных спондеев и долгого ударения на конце третьего отделения, следуют четыре одинаково краткие в колеблется и полудлинные спондеи в страшно.
Во втором: в первом отделении дактиль и хорей, во втором столь поспешные пять почти равно кратких и в окончательном три долгие, из коих первая долга, но две последних посредством глухого о от ъ, за ним стоящего, столь же, кажется, тяжелы, как хребет горной.
Какой стих! я уверен, что и сам Ломоносов его бы похвалил. Не только в нем числительная красота, красота мерная времени, но и самая изразительная гармония, происходящая от повторения букв е и ѣ с д и п, сперва в запинательной стопе слова превознесется кратко-долгими, потом ямб с анапестом в окончательном отделении. Я знаю, что, кто бы более имел вкуса, не сказал бы: звезды поднебесные.
«[Коя] приводит в лед всю кровь, текущую в жилах».
Не порицай, пожалуй, слабого приводит вместо превращает: ибо первое тянется, мерзнет; а другое, с повторительными р после гласной, скорей сходствует с кипеньем воды на огне, нежели с охлаждением крови в жилах.
«И к воздержанию всех стремлений юности резвой».
Нет, кажется, уже нужды замечать красоту от повторений е и ѣ, и и ю, соединенно со скоростию слов воздержание, а паче стремлений, в средине стоящего.
Как томно! Или:
Какая легкость!
Четыре хороших стиха; после двух хореев, составляющих первое отделение, и запинание легкого спондея (помните, что я говорю о стопах, а не о стихе) второго отделения, шесть кратких, меж которых только три долгие; одну и первую из них произнести надлежит кратко, на вторую чуть опереться и сделать ударение на третие, при помощи повторительных сначала о, а на конце я, и и е, кажется, слышно песни не соловья, не снегиря и не малиновки или пеночки, но чечета, клеста, а может, и дикого чижа и щегленка. Раздробите второй стих и найдете, что его красота происходит от длинного первого отделения, где гласные а, о, о, ый льются, так сказать, в слове благовоиный, преломляемые мягкими только согласными, и препинаются плавно на слове дух; потом, прешед тихо дрожание второго отделения, окончавают точно так, что изражают. В третьем стихе посмотрите, сколь изразительны три первые отделения, а в четвертом два первые отделения, где посредством слогов: журч. чис. руч., которые один за одним следуют, не слышится ли то, что автор описывает? А в последнем отделении в слогах, звучностию похожих, и с ними гласное одинаковое па, да, ща, ка, мня, изражают будто падающие воды на камень.
П. Изъяснение твое изрядно, но или я ничего в сих стихах не слышу, или препятствует тому великое предубеждение.
Б. Вероятно последнее.
«[И] воздымало волны, катя огромны, что горы».
Если б не было нелепого что, то стих был бы очень хорош.
«Издали гор и холмов верхи пред взором мелькали».
Но таких примеров очень много, и, повторяя их, можно наскучить.
П. Еще немного.
Б. Выслушай следующий стих и особливо первую столь изразительную половину стиха:
«Дыбом подняв лев свою косматую гриву».
А все сие происходит от повторенного звука дыб — ом — под — няв — лев.
«Зев отворяет сухий и пылко пышущий жаром;Ярки лучи его верхи гор всех позлащали.Гора Ливана, коея верх, сквозь облаки,звезд достигнуть стремится.Вечный лед чело ея покрывает, не тая».
Сии два стиха, следуя один за одним и изображая две картины одного и того же предмета, суть хороший пример изразительныя гармонии:
«В нем не находишь теперь кроме печальных останковОт величия, уже грозяща падением громким».
Вот три стиха, в которых повторение гласной и делает один изящным, а два дурными:
«И мы видели там все страхи близкия смерти.Книга, держима им, была собрание имнов,Яви стези итти премудрости за светом».
Отчего же так первый хорош, а два другие дурны? Кажется, всё чародейство изразительной гармонии состоит в повторении единозвучной гласной, но с разными согласными. Во втором стихе в начале има, им и на конце ние, им несносную делают какофонию, так, как и в третьем стези итти… сти.
«Тайна и тиха мною всем овладела расслаба,Я возлюбил яд лестный, лился что из жилы в другую».
Какая сладость при дурном выборе слов; или какая легкость в следующем:
«Зрилась сия колесница лететь по наверхности водной».
А еще легче действительно, как нечто легкое, виющееся по ветру:
«И трепетались играньми ветра, вьясь, извиваясь».
Сказанного мною кажется уже довольно для доказательства, что в «Тилемахиде» находятся несколько стихов превосходных, несколько хороших, много посредственных и слабых, а нелепых столько, что счесть хотя их можно, но никто не возьмется оное сделать. Итак, скажем: «Тилемахида» есть творение человека, ученого в стихотворстве, но не имевшего о вкусе нималого понятия.
Поэзия
Песня*
Ужасный в сердце ад,Любовь меня терзает;Твой взглядДля сердца лютый яд,Веселье исчезает,Надежда погасает,Твой взгляд,Ах, лютый яд.
Несчастный, позабудь…Ах, если только можно,Забудь,Что ты когда-нибудьЛюбил ее неложно;И сердцу коль возможно,ЗабудьКогда-нибудь.
Нет, я ее люблю,Любить вовеки буду;Люблю,Терзанья все стерплю,[Ее не позабуду]И верен ей пребуду;Терплю,А всё люблю.
Ах, может быть, пройдетТерзанье и мученье;Пройдет,Когда любви предмет,Узнав мое терпенье,Скончав мое мученье,Придет,Любви предмет.
Любви моей венецХоть будет лишь презренье,ВенецСей жизни будь конец;Скончаю я терпенье,Прерву мое мученье;КонецМой будь венец.
Ах, как я счастлив был,Как счастлив я казался;Я мнил,В твоей душе я жил,Любовью наслаждался,Я ею величалсяИ мнил,Что счастлив был.
Всё было как во сне,Мечта уж миновалась,Ты мне,То вижу не во сне,Жестокая, смеялась,В любови притворяласьКо мне,Как бы во сне.
Моей кончиной злойНе будешь веселиться,РукойМоей, перед тобой,Меч остр во грудь вонзится.Моей кровь претворитсяРукойТебе в яд злой.
Первая половина 1770-х годов (?)
Творение мира*
Песнословие
Хор
Тако предвечная мысль, осеняясь собоюИ своего всемогущества во глубине,Тако вещала, егда все покрытые мглоюПервенственны семена, опочив в тишине,Действия чужды и жизни восторга лежали,Времени круга миры когда не измеряли.
Бог
Един повсюду и предвечен,Всесилен бог и бесконечен;Всегда я буду, есмь и был,Един везде вся исполняя,Себя в себе я заключая,Днесь всё во мне, во всем я жил.Но неужель всегда пребудуВсесилен мыслью, мыслью бог?И в недрах божества забудуТо, что б начати я возмог?Или любовь моя блаженнаВо мне пребудет невозженна,Безгласна, томна, лишь во мнеВсевечно жар ее пылая,Ужель, бесплодно истлевая,Пребудет божества во дне?Расширим себе пределы,Тьмой умножим божество,Совершим совета меры,Да явится вещество.
Хор
