На самой последней странице было всего одно задание: «Оцените в процентах, насколько честно вы ответили на вопросы анкеты». Я прикинул и нацарапал: «86 %». Заключительная строчка была такая: «Спасибо за сотрудничество».
АртемМне удалось поспать только три часа.
Потому что, когда ребята отправились на боковую, устроившись на полу в зале на Максовых одеялах, спальнике и огромной медвежьей шубе (хозяйскую кровать единолично заняла Венди), мне пришлось еще битый час утешать на кухне нашего хозяина. Макс сокрушался и ныл по поводу свалившегося на него сомнительного счастья стать магом, по поводу своей поломанной криминальной карьеры («образования приличного нет, сбережений нет, и работать со мной после сегодняшнего хрен кто захочет!») и много еще из-за чего. Я утешал его как мог, растолковывал преимущества нынешнего положения дел, убеждал, что дальше будет только лучше, веселее и интереснее, и не мог избавиться от противного ощущения, что лгу.
Я устал как бессменный часовой. Отдал бы все, что угодно, только бы упасть где-нибудь, хоть в коридоре, сунув под голову комок шмоток, и наконец вывалиться из реальности в сладкое вневременье, где тихо, темно и спокойно, где не убивают друзей и никто не подглядывает за тобой из прошлого. Если бы мне даже предложили прямо сейчас расстрел или плаху, только пообещав, что на том свете я немедленно получу постель и тишину, — согласился бы. Но вечное мое гипертрофированное чувство ответственности за всех и все сказало свое веское «нет» и усадило на кухне напротив несчастного Макса.
— А что, — Макс понизил голос до заговорщического шепота, — твои ребята — они все такое видят?
— Нет, из нас только Отто. Ну тот, в очках, ты помнишь…
— А почему он «Отто»? Типа кличка, как «Венди»?
— Нет, типа немец. Ну, из наших, ссыльных.
— А-а-а…
Тут я вспомнил, что Отто назвал Венди сенсором. Значит, она тоже видит. Надо бы при случае расспросить ее об этом.
— Наташу ловят из-за этого? — Он приложил палец к виску.
— Скорее ради этого.
— На меня тоже будет теперь охотиться Большая Контора?
— Вряд ли. Никто же не знает. Ты не светись до поры до времени, и все будет в порядке.
— Что значит «до поры»? Типа все равно рано или поздно засвечусь?
Я вздохнул и начал с самого начала. Ту самую историю, которую поведал однажды Дэну. Рассказывал, понимая, что, видимо, мне всю жизнь придется теперь исполнять роль сказителя-демиурга, эдакого Вяйнемейнена, излагая неофитам основы нового, нами зачатого мироустройства. Рано или поздно у меня это станет получаться складно и без запинки, а может, даже в рифму… И лет через семьдесят, будучи древним, сморщенным и замшелым старейшиной, я буду скрипуче исполнять юным магам все ту же песнь про то, как мир был устроен прежде, и что мы в нем изменили, чтобы стало, как есть.
Макс оказался удивительным слушателем. Редко моргая, он смотрел на меня, как дитя на экран с мультиками, своими дымчатыми серыми глазами, и в них отражалась вся моя сага. Я рассказал ему много больше, чем в свое время Дэну. Моментами я ловил себя на мысли, что и говорю все это Дэну, наверстывая прошлую недосказанность, заполняя пустоты собственного неведения, сцепляя звенья цепи событий воедино. Я ни на что не рассчитывал, уж во всяком случае на понимание и поддержку точно. Макс мог в любой момент преспокойно прервать меня хуком справа и сдать всю нашу революционную шарашку тому, кто больше за нас предложит.
Просто я чувствовал себя обязанным выложить перед ним всю правду.
— Я одного не пойму, — выждав небольшую паузу после того, как я закончил, сказал Макс. — Почему вы, ребята, до сих пор миром не правите?
— Знаешь, в последнее время меня подозрительно часто наводят на эту мысль. Боюсь, рано или поздно я задумаюсь над этим и, чего доброго, даже возьмусь. Да шучу я, Макс, фигня все это. Слова. Ну, скажем, у тебя есть возможность править миром. И что? Что дальше-то? Как ты будешь это делать? Как Наполеон? Как Гитлер? Или как Робин Гуд: отберешь у богатых, раздашь бедным?
— Скажешь тоже. Сам что-нибудь придумаю. Сам. Как Максим Юсупов.
— Ух ты, — поразился я, — какая у тебя фамилия-то… дворянская.
— А ты думал… — вздул грудь Макс. — Мои предки были ого-го!
— Вот и я про то. Предки, поди, по-французски изъяснялись, с царями-князьями были на короткой ноге, а ты, их благородный потомок, ПТУ кое-как с хвостами закончил и промышляешь черт-те чем. Ты хоть в курсе, зачем я был нужен Семену Тиграновичу?
— Золото делать, не зря ж он тебя Алхимиком окрестил.
— Золото, как же… Снежок и кислоту. И много еще всякой дряни, хватило бы всю Россию-матушку посадить на иглу и колеса. Тоже, знаешь ли, дорога к трону. Повелитель грез, спаситель от ломки, добрый доктор Айболит. Все тебя любят, ждут от тебя благодати, и вся многомиллионная армия торчков в любой момент к твоим услугам. Хорошая перспектива?
— Ты перегибаешь.
— Ничего я не перегибаю. Так и было бы. Ты вспомни вот что: всякая власть от Бога. Если Ему понадобится власть в моем лице, думаю, Он мне просигналит. Тогда и взвалю на себя этот крест и пойду казнить и миловать. А до тех пор — ни-ни.
— Тебя послушать, так выходит, что волшебники вроде нас ни на что в этом мире не годны, кроме как выступать в цирке.
— Почему же? Ты же слышал, о чем ребята рассказывали — для каждого нашлось дело. Ну, еще есть Венди с Отто… Но с ними все ясно: Венди надо на большую сцену, а Отто — в науку…
— А тебе-то самому?
Ох, как не хотел я, чтобы он задал мне этот вопрос.
— И мне дело найдется, — лаконично отмазался я.
— Вот всегда с тобой так, Артем. Вроде бы ты влез в эту историю — глубже некуда. Ломаешь вселенское устройство…
Я даже встрепенулся, настолько не ожидал услышать от этого хрестоматийного братка слово «вселенское». Впрочем, не ожидал я и того, что он окажется сенсором. На вид — стопроцентный телекинетик.
— …а сам хочешь остаться в стороне. Типа «я ни за что не отвечаю, сами управляйтесь, мое дело сторона». Ты хоть разумеешь, что так не бывает? Что это не по понятиям? Вот сделали вы меня ясновидящим (а я, заметь, не просил), и что теперь? Ты говоришь: погоди, Макс, привыкнешь, тебе понравится. Да кто тебе сказал? Не хочу я к этому привыкать. Мне и так жилось неплохо: бабки, девочки, приключения — все, что надо. Предкам дачу подарил, сестру замуж экспортировал в Швецию с приданым. А сейчас мне что делать? Давать объявление в газету: потомственный ясновидящий Макс, приворот денег с гарантией?!
— Знаешь, — прервал я его излияния, — достал ты меня своим нытьем. У меня телефончик Кузнецова есть, вот запиши, позвони и попросись на работу в Большую Контору. Он тебя примет, как родного, зачислит в отдел, и будет тебе счастье. Отпуск, льготы, пенсия по выслуге лет. Тащи ручку…
— Пошел ты, — вздохнул Макс. — Ладно, ты прав, хватит уже сопли размазывать. Пойдем соснем по часику, а потом рванем в город на разведку, разбираться с твоей картой.
— Давно бы так, — зевнул я.
Мы проглотили еще по рюмочке, закусив печеньем, намазанным горьким апельсиновым (с корочкой) джемом, и поплелись в зал, напоминавший теперь тюленье лежбище.
КузнецовЯ спохватился в одиннадцать — надо было срочно ехать в контору, меня ждал новобранец Ким.
Из машины позвонил дежурному на полигон, спросил, как наш заключенный пережил эту ночь.
— Все спокойно, — отрапортовал лейтенант Голиков, — спал, не шумел, летать по камере и биться о стены больше не пробовал, утром справил нужду, попросил сигарет. Принесли. Скурил три штуки под присмотром, от еды отказался. Вкатили дозу «колыбельного». Перестал курить, сидит, смотрит в стену, молчит. Лампочка у него в камере перегорела.
— Заменили? — строго спросил я.
— Никак нет, с минуты на минуту заменим, Столбун обещал заняться. А торопиться некуда, — хихикнул Голиков, — объекту все равно без разницы, темно там или светло.
— Ну-ну, — ответил я. — Только, зная Столбуна, могу предположить, что лампочку вкрутят послезавтра. Поторопи его.
— Так точно, — пообещал Голиков.
Второй звонок я сделал Медведеву, спросил про самочувствие, настроение и боевой дух. Медведев порадовал: не унывал, рвался на работу, обещал к полудню, самое позднее — к половине первого быть на полигоне; заодно расспросил меня, нет ли у конторы на примете способного лекаря отрастить ему новые пальцы. Почему-то он был уверен, что лекарь найдется, и его тело вновь обретет желанную симметрию. Я пообещал поискать. Настроение у Медведева сразу испортилось, и я поспешил отключиться.
В конторе первым делом я отдал Серебренникову анкету (тот расцвел, будто я принес ему подарок на день рождения), а потом побежал в свою прокуренную келью. На пороге кабинета меня ждал наш новенький. Мы уже встречались. Но даже если бы я видел его впервые, догадался бы, что передо мной телепат. Взгляд у них совершенно особенный. Слегка рассеянный. Как у Моны Лизы: вроде смотрит тебе в глаза, а думает о чем-то своем, поди пойми о чем. Я приготовился заслонить мысли, уверенный, что Ким не удержится от соблазна попробовать на мне свои силы, как было в прошлый раз, но он этого делать не стал, чем заслужил мою симпатию.
