– Подождите, – сказал Пацей, глядя ему в лицо и бледнея на глазах.
…Лемке, отвернувшись от Данила, негромко сказал:
– А ведь прав, сукин кот. Мы ни за что не успеем раскачать махину. И к президенту не прорвемся.
– А кто собрался к нему прорываться? – пожал плечами Данил. – Уж не я, по крайней мере.
Пятнадцать человек, не считая нас с тобой, некоторое количество транспортных средств, некоторое количество стволов… А кто сказал, что этого недостаточно? Дивизия против нас, что ли?
– Это точно, – отозвался эхом Лемке с тем же блеском в глазах, что давно уже настораживал Данила.
– Капитан, – сказал он, помолчав. – Я тебя умоляю, возьми себя в руки. И быстрее.
– Я спокоен.
– Ты танцуешь, – сказал Данил, – В старые времена это именно так и называлось.
– Кажется тебе.
– Нет. Капитан, соберись. Я в тебе не сомневаясь, но ты танцуешь… А это хреновый симптомчик, чуть ли не та самая пресловутая печать на челе. Ваську помнишь? А Хобота?
– Да ладно тебе, – сказал Лемке серьезно. – Я соберусь, Данил, соберусь…
Давай командуй.
– Магазины еще не закрыты, – сказал Данил. – Нужно в темпе достать хорошую фототехнику и, что здесь будет немного труднее, приличную порнографию.
Смачную, цветную, замысловатую…
Глава 6
ВОЛКИ БЕГУТ МОЛЧА
СТОЛИЦА, 09.00
Милицейский генерал-майор вышел из подъезда привычной, наработанной походкой: деловой и вместе с тем лишенной всякой суетливости. Легонько, порядка ради одернул парадный китель. До черной «Волги» с особыми номерами оставалось не более восьми шагов.
Пройти их генерал так и не смог. Неведомо откуда вынырнув, курчавый негр вьюном пошел вокруг него в лихой пляске, чем-то напоминавшей камаринскую, а частично и смахивавшей на здешнюю лявониху. Из одежды на нем имелся лишь веревочный поясок, кое-как прикрывавший срам гирляндой банановой кожуры правда, при особо азартных пируэтах кожура так и взметалась.
– Симба, бвана, симба! – самозабвенно орал негр. – Рамамба хара мамбуру, мамбуру! Моя Ма-самба пляшет самбу!
Генерал был скорее ошарашен – никаких других чувств пока что и не успел испытать. Свидетелей не было. Он растерянно покосился на водителя, уверенный, что тот поспешит моментально восстановить общественный порядок и субординацию, но водитель, такое впечатление, дремал, привалившись виском к полуопущенному стеклу.
На самом деле он был вырублен коротким мастерским ударом и должен был очнуться лишь через четверть часика. Знать этого генерал не мог – и затоптался, ощущая некую обидную, пожалуй что, и унизительную чуточку не правильность происходящего. С генералами, особенно милицейскими, так себя вести не положено.
Негр, однако, плевал на субординацию – извивался всем организмом, подлец, выкрикивая свои непонятные припевки.
Окончательно разъяриться генерал не успел. В мгновение ока сорвав крышку с пластикового желтого ведерка, негр широко размахнулся – ив лицо генералу, в грудь, в живот ударил вязкий густой поток кроваво-красного цвета, невыносимо резко пахнущий свежей краской (каковой и являлся).
Ослеп генерал мгновенно. Фуражка слетела, он попробовал было протереть глаза кулаками, но лишь усугубил этим ситуацию, взвыв от боли, намертво сжав веки, под которые словно песок насыпали. Закричав, наконец, в полный голос что-то непонятное ему самому, он не мог видеть, как негр опрометью кинулся за угол, так и не испачкавшись в краске. Вскочил в гостеприимно распахнутую для него дверцу «Москвича», прилег на заднее сиденье, чтобы никто не узрел.
Глядя в потолок «Москвича», Франсуа Петрович Пормазов, сугубый профессионал, осклабился в гнусно-довольной улыбке. Он снова сработал чисто – в переносном смысле, конечно, никак не в прямом.
Поставьте себя на место путчистов, которых, если сосчитать, довольно мало, которые сейчас под расстрельной статьей, которые, как положено любому путчисту, себя не помнят от напряжения, а нервы напоминают предельно натянутые гитарные струны, готовые пронзительно взвыть от легкого касания.
Теперь представьте, что человек, на которого возложена одна из ключевых ролей, не прибывает в нужное место в нужное время, а потому и не отдает необходимых приказов. Когда с ним срочно пытаются связаться, зажав нервы в кулаке, обеспокоенные соратнички, им преподносят следующую историю: Икс не смог приехать, потому что голый негр у подъезда облил его краской из ведра…
Интересно, кто-нибудь поверит в такую отговорку? Вряд ли. Ну, а за недоверием непосредственно следует растерянность, самые печальные предположения – вроде тех, не вздумал ли хитрый генерал соскочить с готового тронуться поезда? А далее, словно бы сама по себе, разгорается и тихая паника…
Именно так и произошло, даже быстрее, чем планировали Данил с Франсуа.
Милицейский сводный батальон – ни о чем и не подозревавший, понятно остался в месте прежней дислокации.
Столица, 09.00 Генеральская супруга, само собой, давно была строжайшим образом мужем проинструктирована насчет особой бдительности в открывании двери на звонок.
Однако в дверном глазке она узрела по ту сторону двери не мрачного грабителя с ломиком наперевес, а пожилую женщину со строгой прической, в очках в тонкой золотой оправе, к тому же на груди у звонившей красовались орден Красной Звезды и немалое число медалей. Не отдавая себе в том отчета, супруга моложавого армейского генерала подсознательно связала эту несомненную ветераншу какого-то из славных фронтов, то ли боевого, то ли трудового, с сегодняшним праздником.
И открыла дверь.
Пожилая ветеранша, вроде бы и не прилагая каких-то особенных усилий, в две секунды ухитрилась оттеснить хозяйку в глубь обширной прихожей – да что там, холла – и неумолимо надвинулась, а за ней, всхлипывая, то и дело промокая глаза платком, уныло тащилась довольно юная особа с явственно выпирающим под платьем животиком.
Ошеломленная генеральша, уже не пытаясь хоть что-то понять, отступила в комнату, оглянулась на последнюю линию обороны – законного супруга, как раз накинувшего на белоснежную крахмальную рубашку парадный армейский китель.
Справедливости ради следует отметить, что планок у него было поболее, нежели регалий у пожилой гостьи в золотых очках.
Он тоже не успел открыть рот, замер в странной позе, потянувшись за фуражкой к столу.
– Ну так как же, Игнась Петрович? – напористо заговорила пожилая орденоносица, подойдя почти вплотную. – Заранее знаю, что вы скажете: и снова вам некогда, и праздник сегодня, и на службу вам пора… Сколько ж можно, прости господи? Вы только посмотрите на девочку! И попробуйте прикинуть, на каком она месяце. – Она взяла генерала за лацкан отутюженного кителя, встряхнула с неженской силой и почти крикнула:
– Обрадовались, что больше нет ни парткомов, ни месткомов? По-вашему, и правду простому человеку найти негде? София, ты что молчишь?
Хныкающая девчонка проворно вступила:
– Игнась Петрович, вы ж сказали, что к праздникам непременно разведетесь со своей пилой… Я вам и поверила, дура… Вы не думайте, я бы ничего не сказала, тетя сама фотографии нашла…
Поскольку генерал видел эту парочку впервые, то, как всякий нормальный человек, решил на миг, что сошел с ума или просто еще не проснулся. Однако все чувства свидетельствовали, что вокруг самая доподлинная реальность. Вот только язык прирос к гортани. Не в силах повернуть голову, он смог лишь пробормотать:
– Карина, это недоразумение какое-то… И, не успев еще осознать произнесенные супругой слова, похолодел от самого тона:
– Так, и кто же тут пила, Игнасик? Опять?! Только на сей раз еще и с прибавлением? – Она, дрожа от сарказма и охотничьего азарта, указала наманикюренным пальчиком на задорно бугрившийся животик юной гостьи. – Ну, это уже переходит…
Генерал лихорадочно пытался придумать хотя бы парочку дельных, убедительных фраз и с ужасом убеждался, что не в состоянии ничего сообразить.
– Ошибаетесь, милочка, – спокойно и где-то даже величественно сказала генеральше пожилая гостья. Полезла в сумочку, вытащила пачку цветных фотографий и прямо-таки сунула их в руки Карине (надо добавить, отнюдь не старой и определения «пила», в общем, не заслуживавшей). – Вот это как раз всякие границы переходит. Узнаете, надеюсь? Позвольте полюбопытствовать, с вами ваш супруг, надеюсь, такого непотребства не учиняет? А с бедной неопытной девочкой, как видите, можно… Посмотрите на нее – ведь совсем ребенок… Встретился генерал, красивый, импозантный, красиво набрехал, что непременно женится… София, не плачь! Правду мы еще найдем!
Генеральша, задыхаясь от ярости, перебирала фотографии. Очень может быть, она слыхивала что-то про фотомонтаж, но была теперь не в том состоянии, чтобы рассуждать логично и здраво. Не осталось ничего, кроме бивших гейзером эмоций…
