Договорив, Саша поджала губы, как бы показывая, что больше извинений не будет. Но мне больше и не было надо. Глядя в ее глаза, чувствуя ее ладонь на своей, я потянулся к ней. Она тут же надавила мне на грудь, слегка отталкивая.
— Я же сказала: воняет как от пепельницы! Сначала в душ, а потом будем разводить ее на тройничок… Уж теперь-то не отвертится!
Ключ со щелчком провернулся в замке. Дверь отворилась, и мы вошли в квартиру, показавшуюся еще более темной, тихой и пустой, чем ночной город. Но эта пустота была обманчивой. Кеды Майи кувырком валялись в углу, сброшенные небрежно и, видимо, сердито.
— Ну ладно, — сказала Саша, тоже это отметив, — я, наверное, первая смою с себя этот вечер, а потом ты…
Явно давая мне время, она нырнула в ванную, а я направился вглубь темной квартиры, точно зная, что ни в спальне, ни в гостиной Майи не будет. Так уж сложилось, что в моем доме был только один уголок, куда она забивалась, когда дулась. Остановившись у двери своей комнаты, я немного подумал и снял с груди значок. Чертик насмешливо скалился — сейчас он казался плохим советчиком, под влиянием которого я вполне мог наговорить того, что станет необратимым.
Без значка вся тяжесть и грязь моего состояния разом рухнули мне на плечи. Пот, помада под майкой, по ощущениям уже разъедавшая кожу, усталость, ноющие царапины и ссадины, мерзкий табачный дым, пропитавший меня всего, который уже хотелось отскрести ногтями — все раздражало еще сильнее. Я уже даже не знал, как лучше, со значком или без него. Затолкав его в карман, я распахнул дверь. Как и думал, Майя сидела на моей кровати, насупившись и прижав ноги к груди, и даже голову не повернула, когда я вошел.
— И зачем ты все-таки туда поехала? — спросил я.
— Тебе помочь! — отрезала она.
Да просто обалденная помощь! Не сдержавшись, я с досадой хлопнул дверью. Не только сама подставилась, но и Сашу с собой привела!
— Я боялась, — Майя угрюмо покосилась на меня, — что они сделают так, что ты будешь думать обо мне плохо. И не просила тебя вмешиваться! Проще было самой сделать то, что им надо!
В ее голосе звучали упреки и обвинения — будто я, залезший в редкостную херню, чтобы ей помочь, был причиной всех ее бед.
— То есть, — нахмурился я, решив говорить максимально прямо, — если ты трахнешься с кем-то левым, я буду думать о тебе лучше?
— Ну ты же трахаешься с кем попало, — процедила она, — я же о тебе хуже не думаю!
Ответить на это было нечего. Однако это рассердило еще больше.
— Я тут узнал, — я скользнул глазами по хрупкой фигурке на кровати, которую сейчас хотелось не обнять, а хорошенько встряхнуть, — что у тебя был выбор между Виви и Лилит…
Майя вздрогнула и вцепилась в браслет на запястье.
— А как же, — продолжил я, — ее фамильяры — “гадкие, отвратительные люди”…
— Как я и думала, — зажмурилась она, — ты меня возненавидел!
Оставалось только похлопать такой способности: выворачивать разговор так, что я оказывался виноватым.
— Может, стоило рассказать мне это раньше?
— Ну да, — она резко распахнула глаза, — ну вот такой я человек! Отвратительный и гадкий! Это хотел услышать?!..
Кровать нервно скрипнула. Вскочив с нее, Майя молнией кинулась к двери.
— Но я же все-таки выбрала Лилит, — вдруг замерла она на пороге, спиной ко мне. — Потому что я не хотела никому завидовать, всего лишь хотела, чтобы у меня самой было все! Неужели это так плохо?..
Не дожидаясь ответа, она вылетела из комнаты и громко хлопнула дверью, которая уже скрипела так, словно собиралась сорваться с петель. Оставшись один, я раздраженно и устало прислонился к стене, чувствуя, что если пойду за ней, будет еще хуже. Из всех эмоций, которыми меня сегодня опоили, эмоции Майи были самыми горькими, невыносимо горькими — их я разделять не хотел.
Когда я наконец вышел в гостиную, из спальни доносились вполне отчетливые рыдания и всхлипы — судя по всему, там происходила настоящая истерика. У двери с полотенцем на плече, уже успевшая переодеться в пижаму, растерянно стояла Саша, прислушиваясь, но не спеша туда входить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А что случилось-то? — она поймала мой взгляд.
— Некоторым, — отрезал я, — надо учиться отвечать за свои поступки.
Рыдания с каждой секундой становились все громче. Стараясь не вслушиваться, я направился в ванную.
— Ну может, — бросила Саша мне вслед, — помягче надо было как-то?
Может быть. Вот только не особо хотелось быть мягким там, где меня могут ударить.
Распахнув дверь, я зашел в ванную. Взгляд машинально упал на зеркало — первое на моем пути за сегодняшний вечер, и меня чуть не вывернуло от собственного отражения. Твою ж… Я мысленно выругался, осматривая свой потасканный вид. Мне еще повезло, что они меня не бросили. Торопливо стянув одежду и сняв медальон, я залез под душ и включил воду. Хотелось смыть с себя усталость, раздражение и большего всего эту мерзкую губную помаду. Вода бежала по телу, унося вместе с собой красную грязь. Надпись, которую три ведьмы оставили мне на память, уже почти стерлась — кроме слова “мудила”. Оно же, казалось, въелось в кожу, как бы намекая, что, возможно, этим вечером я не во всем был прав. Стало мучительно не хватать значка — с ним меня такие мысли не посещали. Но с другой стороны — не делает ли он меня хуже? Ярко-красные капли стекали с тела и исчезали в черной бездне канализации. Вполне возможно, особенно если вспомнить, кто его хозяин.
Выйдя из ванной, я чувствовал себя заметно бодрее, чище и свежее. Вся квартира уже прочно пропиталась тишиной и темнотой: и гостиная, и спальня, и моя комната. Лишь из-под кухонной двери пробивалась тонкая полоска света. Я осторожно подошел к ней, ловя отголоски происходящего внутри разговора.
— Ну вот с чего ты это взяла? — спросила Саша мягким, успокаивающим тоном, какой от нее обычно не услышишь. — Как он может тебя ненавидеть?
— Я чувствую… — всхлипнула Майя в ответ. — У меня всегда так! Меня все ненавидят… Ты же тоже только рада будешь, если меня здесь не будет!
За дверью с громким щелчком выключился чайник.
— Может, поначалу, — все тем же тоном произнесла Саша, — я так и думала. Но сейчас меня все устраивает.
Следом раздался смачный всхлип.
— Что, — выдохнула Майя, пытаясь вернуть контроль над немного осипшим голосом, — и эти две тебя тоже устроили?
— Ну, — судя по звукам, в чашку полилась вода, — я думала, с ними все гораздо хуже. Держи!..
Что-то глухо шоркнуло — видимо, чашка поехала по столешнице, переходя из одних рук в другие.
— Не понимаю, — тихо и уже гораздо спокойнее заговорила Майя, — как ты можешь не ревновать?
— Ревновать — значит что-то терять. А я не думаю, что что-то теряю. Вот, например, он привел тебя. Так в итоге в этом больше плюсов, чем потерь…
Судя по звукам, Майя хмыкнула в чашку.
— Считай, что у нас клуб, — озорно продолжила Саша, — из всех, кто хочет с ним потрахаться! А я его председатель…
Вода вновь полилась, вероятно, наполняя еще одну чашку.
— Так что не вижу смысла ревновать. Я и так знаю, — уже серьезнее произнесла Саша, — что я для него особенная, с кем бы он ни трахался.
— Ну ты-то конечно… — пробурчала Майя.
— И ты тоже особенная, — Сашин голос стал елейно вкрадчивым, — иначе бы я не звала тебя на тройничок…
В тишине скрипнул стул.
— Отодвинься! — проворчала Майя.
— Ну вот опять! — наигранно обиженно воскликнула Саша. — А ведь вроде только поладили…
Следом за дверью раздался смех — еще не веселый, но уже и не горький. Какой бывает после ссоры, обиды и слез, когда словно вспоминаешь, что есть эмоции получше — и вместе со смехом уходят остатки горечи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— И что, — помедлив, Майя заговорила вновь, — даже ко мне не ревнуешь? Мы же его вроде как… делим…
В воздух взвился Сашин смешок, одновременно дразнящий и будоражащий — один из тех, который и делал ее девушкой номер один в рейтинге, на который мне сегодня намекали и который я бы не хотел не только озвучивать, но и вообще признавать, что он существует.
