А ведь было время, и не так давно, когда Харт не позволил бы Кимбе Раймеру водить себя за нос, когда ему хватило бы одного взгляда на Элдреда Джонаса и его друзей, чтобы выслать их на запад. Но все это было до того. как Харт потерял голову от серых глаз, высокой груди и плоского живота сэй Дельгадо.
Олив притушила лампу, задула фитиль и залезла в кровать, где и пролежала без сна чуть ли не до рассвета.
К часу ночи в зале приемов и, обеденном зале дворца мэра не осталось ни души, за исключением квартета уборщиц, которые молчаливо (и нервно) занимались своим делом под недремлющим оком Элдреда Джонаса. Когда одна подняла голову и увидела, что он покинул подоконник, где сидел и курил, то тут же известила об этом остальных, и те чуть расслабились. Но они не смели ни петь, ни смеяться. Il spectro[27], мужчина с синим гробом на руке, мог лишь отступить в тень. Возможно, он все еще приглядывал за ними.
К двум часам ушли и уборщицы. В это время прием в Гилеаде только выходил бы на пик, веселье достигало максимума, но Гилеад был далеко, не только в другом феоде, но в другом мире. А высший свет Внешней Дуги ложился спать рано.
В «Приют путников» представители высшего света не захаживали, а простой люд гулял под немигающим взглядом Сорви-Головы.
2
В одном конце салуна рыбаки в сапогах с завернутыми голенищами пили и играли по маленькой в «Следи за мной». Справа от них пустовал покерный столик, зато слева горластые мужики, в основном ковбои с ранчо, облепили «Аллею Сатаны», наблюдая, как кости скачут по бархату. В другом конце салуна Шеб Маккарди наяривал на своем инструменте, руки летали, пот градом катился по бледным щекам и шее. Рядом с ним, встав на скамью, трясла огромной грудью подвыпившая Красотуля и во весь голос горланила песню:
Давай иди ко мне, дружок, Иди скорее.
Амбар не заперт на замок, Вперед смелее.
В амбаре курочка живет И петушка весь вечер ждет, Ко мне скорее…
Шими остановился у пианино, с «верблюжьим» ведром в одной руке, улыбнулся Красотуле, попытался подпеть. Она, не сбившись с ритма, дала ему пинка, и Шими двинулся дальше, смеясь своим особенным смехом, пронзительным, но тем не менее не противным.
У стены играли в дартс. В кабинке шлюха, именовавшая себя графиней Джулией (особа королевской крови, изгнанная из Горлана, это вам не хухры-мухры), одновременно гоняла шкурку двум клиентам и при этом курила трубку. У стойки бара выпивали бродяги, погонщики, конюхи, возницы, плотники, бондари, рыбаки…
И еще двое мужчин, с револьверами на боку, оккупировавшие дальний конец стойки. Никто не решался составить им компанию, даже сесть вплотную. И не только потому, что из кобур грозно торчали рукоятки револьверов. Стрелковое оружие встречалось в Меджисе редко, но особо его не боялись. Да только по этой парочке чувствовалось, что весь день они провели за тяжелой работой, выполнять которую им очень не хотелось… и теперь искали малейшего повода затеять драку и снять накопившееся напряжение, отправив к праотцам какого-нибудь мужа новоиспеченной вдовы.
Бармен Стенли ставил им одну порцию виски за другой, не пытаясь завязать разговор, обходясь без дежурных фраз вроде «Жаркий выдался денек, не правда ли?». Он них несло потом, руки потемнели от сосновой смолы. Но смола не скрывала синие гробы, вытатуированные на правой руке каждого. Их приятель, хромоногий старик с женской прической, однако отсутствовал. По мнению Стенли, из трех Больших охотников за гробами Джонас был самым худшим, но и от этих двоих он не ждал ничего хорошего, поэтому старался держаться от них подальше. Вроде бы и остальные следовали его примеру. И при удаче все могло обойтись: парочка слишком устала, чтобы засиживаться допоздна.
Рейнолдс и Дипейп действительно устали, они провели весь день в СИТГО, маскируя цистерны с ничего не значащими для них словами ТЕКСАКО, СИТГО, САНОКО, ЭКССОН, выписанными на бортах. Они нарубили миллион сосновых ветвей и перетащили их с одного места на другое, но вот отправляться на боковую не собирались. Дипейп, возможно, и отправился, в компании Ее святейшества, но юную Красотулю (звали ее Герт Моггинс) выписали на пару ночей на ранчо.
— И она останется там на неделю, если будут хорошо платить, — мрачно изрек Дипейп, поправив очки.
— К черту ее, — буркнул Рейнолдс.
— Именно туда я бы ее и отправил, если б смог, но не могу.
— Пожалуй, пора перекусить, раз уж забесплатно. — Рейнолдс указал на другой конец стойки, куда поставили только что принесенную из кухни оловянную миску с дымящимися моллюсками. — Хочешь?
— Они похожи на улиток и так же медленно сползают в живот. Принеси мне лучше жареного мяса.
— Как скажешь, партнер. — И Рейнолдс двинулся к другому концу стойки. Люди широко расступались, давая ему пройти. Его плащ с шелковой подкладкой и то никого не задел.
Дипейп пребывал в особенно мрачном настроении: мало того что пахал как вол, так еще и Ее святейшество ублажала сейчас ковбоев на ранчо «Пиано». Он осушил стакан, поморщился от запаха сосновой смолы, которым пропахли его руки, протянул стакан Стенли Руису.
— Наполни, да побыстрее, собака! — гаркнул он. Пастуха, привалившегося к стойке спиной и задницей, от рыка Дипейпа бросило вперед. С этого все и началось.
Шими шел вдоль стойки, с «верблюжьим» ведром в руках. В более поздний час, когда народ начинал расходиться, в его обязанности входила уборка. А до того он кружил по залу с ведром, сливая все недопитое из стаканов. Этот коктейль выливался в кувшин, который Стенли держал за стойкой. Надпись на кувшине в достаточной мере соответствовала его содержимому — «ВЕРБЛЮЖЬЯ МОЧА». Двойная порция этого пойла стоила три пенни. Пили его лишь самые бедные да те, у кого еще горела душа, а на другое денег уже не осталось, однако каждый вечер желающих хватало. И у Стенли не возникало проблем с опорожнением кувшина. Иной раз на дне что-то и оставалось, но один вечер всегда сменялся другим. А с ним прибывали и новые жаждущие.
Но в этот раз Шими не удалось добраться до кувшина с «верблюжьей мочой», что стоял за стойкой. Он споткнулся о ногу пастуха, когда тот отпрянул от стойки, и, удивленно вскрикнув, упал на колени. Содержимое ведра выплеснулось вперед и, следуя Первому зловредному закону Сатаны (если какая-то неприятность может случиться, от нее никуда не денешься), окатило ноги Дипейпа, от колен и ниже, ядреным коктейлем из пива, грэфа и белой молнии.
Разговоры за стойкой разом стихли, замолчали и мужчины у стола, где шла игра в кости. Шеб повернулся, увидел Шими, стоящего на коленях перед Дипейпом, и перестал играть. Красотуля, которая, закрыв глаза, вкладывала в песню всю душу, проорала еще пару строк, прежде чем до нее дошло, что в салуне неестественно тихо, тут она перестала петь и открыла глаза. Потому что такая тишина предвещала только одно: сейчас кого-то убьют. И уж она, конечно, не хотела пропустить этого захватывающего события.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
