Только теперь я увидел, что творится на воздушном шаре моих друзей в чистых условиях, когда Катя не контролирует процесс воспарения.
– Что?! – подскочил Семен. – Ты все доводишь до абсурда, Андрей! Ты сам не веришь тому, что говоришь!
– Но как ты тогда можешь верить тому, что говоришь? То есть тому, что Христос кого-то спас? Ведь все его приверженцы остаются в гробах. Где Иоанн Златоуст, где Иоанн Кронштадтский? У меня хоть какое-то объяснение этому имеется, а у тебя и того нет...
– Нет, – упрямо мотал головой Семен. – Это абсурд. Ты и сам во все это не веришь. Ты просто смеешься надо мной.
– К тому же гипотеза двух Иисусов объясняет наличие двух изображений на туринской плащанице, – заявил Андрей, решивший, видимо, довести сегодня своего друга до обморока.
Семен вытаращил глаза. Он напряженно что-то соображал. Не дождавшись ответа, Андрей продолжил.
– Ты наверняка слышал, что на другой стороне туринской плащаницы недавно ученые обнаружили изображение другого лика, очень схожего с общеизвестным, но все же чем-то отличного...
– Ты серьезно хочешь сказать, что ученики использовали одно погребальное полотно дважды? – даже с какой-то жалостью в голосе спросил Семен.
– Если бы я думал, что имело место сознательное отождествление двух лиц, то такое предположение, при всей его странности, было бы вполне разумным. Но я думаю, что ученики одного Иисуса ничего не слышали о другом и не могли так поступить...
– Ну так как же это случилось?
– Если основное изображение человека мы имеем и спереди, и сзади, то есть он был явно завернут в этот саван, то у второго видна лишь лицевая часть... Иными словами, он находился снаружи савана. Объяснить это можно только одним образом: первый воскресший пришел приветствовать второго в момент его победы... Или, что тоже нельзя исключить, второй пришел поддержать первого в его решающий миг.
– Ну это уже слишком, – засмеялся Семен. – Твоя литературная теология на глазах превращается в остросюжетный триллер...
– Мне эта история с воскресениями, признаться, тоже не по сердцу, – поддержал я Семена. – Почему бы тебе, Андрей, не написать роман в духе того, как Маккоби всю эту историю представляет? Ну то есть, что Йешу ожидал, что на Масличной горе произойдет явление Господа и враг будет повергнут, так как об этом предсказано пророком Захарией… Пусть бы даже их и два было, этих Иисусов, которые ожидали этого избавления. Пойми, нельзя поверить, будто бы Йешу думал, что погибнет и в третий день воскреснет… Нет ничего такого в еврейской традиции.
– Зато есть в истории... – запальчиво воскликнул Андрей. – История подтвердила правоту церковного предания.
– Каким это образом?
– Видишь ли, между воскресением государства Израиль и воскресением Иисуса существует явная параллель. Воскресение Иисуса произошло через два дня после его смерти, точнее, на заре третьего дня, а воскресение Израиля – через два тысячелетия после завоевания Израиля Помпеем и потери государственной независимости, т.е. на заре третьего тысячелетия. А для Бога, как известно, тысяча лет – как один день! С Храмом, мне кажется, то же самое произойдет. Он будет восстановлен в третий день, как сказано: «Разрушьте Храм сей, и я в три дня воздвигну его»... Храм был разрушен в 70 году, значит, его восстановления можно ожидать по прошествии двух тысячелетий, в начале третьего, то есть в 70-х годах нашего века. Сразу после того как пробьет десять часов... Это ведь, кажется, 2073 год?
– Точно, – кивнул я. – Тогда начнется час Божественного суда.
– А пока, кстати, я бы посоветовал вам установить на горе Сион голографическое изображение Третьего Храма, в котором виртуальные священники смогут приносить в жертву виртуальных агнцев. Пусть люди постепенно привыкают.
- Да уж! – усмехнулся я. – Это будет настоящее светопреставление! Но ты, Андрей, мне кажется, уклонился. Я не услышал ответа, почему ты не хочешь описать свой роман, как Маккоби это представляет? Ведь его идею, что арест Йешу произошел на Суккот, а казнь – на Песах, ты легко смог бы обыграть.
– Да при всем желании, не могу я писать роман по Маккоби. Это невозможно, потому что я работаю не с теориями, пусть даже и самыми правдоподобными, а с наличным евангельским текстом, как его Святой Дух изложил. Согласно этому тексту, я очень извиняюсь, воскресения имели место, а бунта против римлян – не было.
– Так там еще написано, что евреи просили своего лютого врага распять для них их собственного Мессию. Ты что, и этот смехотворный поклеп сохранишь на правах священной коровы?
– По счастью, сами Евангелия позволяют эти обвинения дезавуировать. Существует не только исследование Маккоби, существует также книга Хаима Коэна, в которой вполне убедительно показывается, что евреи хотели избавить Иисуса из римских рук, а не казнить. Не бойся, грубых отклонений от действительности я не пропущу.
– Нет, ты мне все же скажи... Честно скажи, как ты веришь? – волновался Семен. – Ты можешь сказать честно?
– Ну правда, Семен. Я все уже сказал. Я верю в Благую весть, и в том, что в этой Вести вырисовывается еще один загадочный план, я усматриваю не противоречие, а дополнительную глубину. Поистине великое не может быть ни плоским, ни однозначным.
Семен ничего не ответил, только устало махнул рукой.
***
На другой день с утра мы с Сарит отправились показывать Давиду дом на Шаболовке, где я раньше жил, и другие места российской столицы, которые находил примечательными. Москва в целом выглядела краше и прибранней. Почти полностью исчезли матерные надписи на заборах, стенки на автобусных остановках в основном оставались целые, почти не попадались пьяные.
Давид остался на этот раз ночевать у папиной двоюродной сестры, а мы вернулись к Андрею. За ужином мы стали его расспрашивать о Кате.
– Она сейчас в одном подмосковном монастыре. Я, представьте, к ней иногда туда наезжаю. Порой мне даже удается ее оттуда вытянуть на прогулку. Но вообще-то ей недавно из-за меня нагоняй сделали, так что сейчас я взял небольшой тайм-аут.
– Так ты с ней, выходит, тесные отношения поддерживаешь?
– Устав монастыря этому не благоприятствует, приходится на всякие ухищрения идти, но сама Катя всегда мне рада. Спрашивает, когда я еще приеду. Ждет по-настоящему. Мы очень сдружились.
– Но ты, мне помнится, с пониманием к ее решению отнесся…
– Как тебе сказать? Это я с вами говорю как христианин, то есть доказываю, что монашество – это высокий идеал, но в присутствии Кати мой полемический заряд меняется на противоположный, и я склонен защищать как раз супружество. Я Кате объясняю, что есть мистики, которые утверждают, что браки заключаются даже в посмертии… Я не сказал ей, что сделаю ей в том мире предложение, но намекнул определенно…
– Ты знаешь, мы не поняли, в каком статусе сейчас Семен и Катя, они разведены? – спросила Сарит.
– Разведены? С какой стати они должны быть разведены? Они просто разошлись по монастырям.
– Нам Катя сказала, что Семен предлагал ей развестись, перед тем как рукополагаться. Но она не сказала, чем дело кончилось.
– Мне она ничего такого не говорила, – взволновался Андрей. – Ни она, ни Семен! Нет, нет, скорее никакого развода не было, иначе они бы мне сказали. Но это важный вопрос. Ведь Катя же обетов не давала пока, она на послушании там находится.
В этот самый момент раздался звонок. Андрей подошел к домофону.
– Это Катя! – растерянно улыбаясь, произнес он. – Просто галлюцинация какая-то!
Через минуту Катя стояла на пороге.
– Вот так визит! Так ты в Москве?
– Как видишь. Проходила мимо, дай, думаю, зайду.
Сарит извлекла из сумки лакомства, привезенные из Израиля. Она и покупала их специально для Кати, чтобы при случае в монастырь передать.
Андрей сиял и не отрывал взгляда от своей гостьи.
– Дорогая Катруся, садись, угощайся. Все эти продукты израильские, кошерные, приобретены на деньги налогоплательщиков.
– На чьи - на чьи? – опешил я. – Это мы все на наши кровные, заработанные деньги покупали...
– Вот я это и говорю. Ты что, разве налогов не платишь? Ты сам жаловался, что с тебя снимают 15 процентов. Так что ты и есть самый что ни на есть налогоплательщик.
Катя рассмеялась.
– Ты надолго отпросилась?
– Кажется, я совсем с ними распрощалась, – сказала Катя, бросив взгляд украдкой на Андрея. – Или правильнее сказать, они со мной распростились…
– Вот как? Неужели из-за меня? Но я ведь уже две недели не пел серенад под вашими окнами.
– Почти из-за тебя… Из-за той книги, которую ты мне подсунул. Ее заметили. Полгода назад, помнишь, у меня был с матушкой серьезный разговор. Меня тогда после тушения огней застукали за чтением Достоевского… А тут вообще Сведенборг! Словом, у меня был с матушкой очень серьезный разговор. Мне показалось, что последний.
