Так закончилось, не успев толком начаться, первое боевое задание лейтенанта Казаченко.
Но когда он узнал, кого нашёл в тот день в лесу, ничуть не расстроился.
Это была хорошая стажировка.
Интересная.
Cornet Obolensky
К завтраку Фёдор спустился хмурый. Заснуть этой ночью ему так и не удалось, все мысли были заняты предстоящей сегодня продажей алмазов, во время которой, как выяснилось, вполне может начаться стрельба. И стрельба не по ёлочке с надетыми на ветви бутылками, а по Сивцову с надетой на его бренное тело шубой. Мысль о шубе немного согрела душу страдальца.
«Если меня убьют, — подумал он, — и привезут тело для похорон домой, то-то все во дворе удивятся, какая у меня роскошная одежда. Особенно расстроится Евдокия Александровна».
Тут же Фёдор вспомнил, что все соседи сейчас считают его бандитом и потому нисколько не удивятся такому наряду, подумаешь, невидаль — мёртвый бандит в мехах. Сивцов снова опечалился и вышел в холл.
Все уже завтракали, только Гиббон сидел в стороне на диване и что-то стругал ножом.
— Садись, Быня, а то остынет всё, — поприветствовал его Турист. — Чё-то ты суровый сегодня…
— Не выспался, — буркнул Фёдор, двигая к себе тарелку. — А чего там Гиббон мастерит? Весь пол в каких-то щепках.
— Дубину себе строгает, — охотно объяснил Чибис, намазывая булку паштетом. — Часа два уже страдает, даже не завтракал ещё.
— Зачем ему дубина? — удивлённо покосился в сторону Гиббона Сивцов. — Для самообороны, что ли?
— Да нет, — хохотнул Турист. — Он себе второй день уже собирался костыль новый вырезать, старый-то он закинул куда-то по пьянке. В лес ему лень было хромать, так он за поленницей нашёл какую-то корягу страшенную, в руку, наверное, толщиной. Мы ему говорим: сходи в лес, отрежь себе палку какую надо. А он: ничё, говорит, эту обстругаю так, что загляденье получится! Вот и стругает второй час тупым ножом. Миллиметра два, наверное, уже сточил, скульптор хренов.
— Нормальная палка будет, — подал голос с дивана Гиббон. — Не слушай их, Фёдор Юрьевич.
— Ты ж её в случае стрельбы отбрасывать в сторону собирался, — напомнил Кислый. — А эту корягу не отбрасывать надо, а кантовать впятером, с перекурами.
За столом довольно заржали, «скульптор» же, с трудом поднявшись с дивана, погрозил всем свежеоструганной суковатой палицей.
— Ладно, ладно, — успокаивающе поднял руки к верху Турист. — Успокойся, Добрынюшка. Иди лучше кваску испей! Или чем там богатырей принято с печи подымать?
— С какой ещё печи? — не понял Гиббон, осторожно присаживаясь к столу и прислоняя свою палку к стулу. — Я с дивана иду.
— Сказок, что ли, не слушал в детстве? — удивился Кислый. — Там этот, Илья Муромец, кажется, сидел на печи тридцать лет и ещё три года…
— Нормально ему припаяли, — присвистнул Гиббон. — А последний «трёшник» за что? За побег?
— Он ходить не мог, балда, — объяснил рассказчик. — Хромал, как ты. Только на обе ноги и на тридцать три года дольше, понял?
— А дальше? — заинтересовался инвалид.
— Потом к нему в дом зашли эти… как их… короче, калеки какие-то перехожие, что ли…
— Чё у тебя за сказка? — обиделся Гиббон. — Все больные какие-то! Тот инвалид, эти калеки… Чего они — с войны все вернулись?
— Да не калеки, а калики перехожие, — поправил спорщиков Сивцов.
— А кто это? — поинтересовался Турист.
— Ну, — Фёдор неопределённо пошевелил пальцами, — были такие старички в древности. Ходили по домам, видимо. На печи заглядывали…
— Домушники, — догадался Чибис. — Во попал чувак! К нему хату обчищать пришли, а он с печи слезть не может. Ну, прикол!
— Чего дальше-то было? — поторопил Кислого заинтригованный таким оборотом дела Гиббон. — Рассказывай уже.
— Ну, зашли они, значит, — с готовностью продолжил сказочник, — калики эти в дом. Глядь, а на печи — хозяин сидит.
— Во, облом, — прокомментировал Турист. — Теперь они его, по идее, по маковке тюкнуть должны и связать. А если совсем беспредельщики, то и замочить могут.
— А их чё, на инвалида этого кто-то навёл, что ли? — поинтересовался Чибис. — У таких обычно дома и нет ни хрена…
— Не знаю, — отмахнулся Кислый. — Об этом ничего не говорится. А говорится о том, что попросили они Илью Муромца принести им кваску испить, якобы с дорожки дальней.
— А, знаю, — обрадовался Турист. — Есть такие. Бабы в основном: представятся, что из собеса, попросят попить принести, а потом — бац! — ни их, ни денег. Пенсионеров в основном шмонают, шалашовки.
— Да нет, это не бабы были, — отмахнулся Кислый. — Говорят же тебе — калики. Ну и попросили они попить, кваску холодненького. А Илья им и говорит: вы чё, дедушки, не просекаете разве, что у меня ноги не ходячие? Меня, говорит, даже в армейку по этому счастливому случаю не загребли, а вы хотите, чтобы я для вас в подпол лез? Совсем, говорит, рамсы попутали?
— Молодец, чувак, — похвалил Илью Чибис. — Здорово отбрил бакланов. Только я не понял — они ж у него, кажется, квасу просили?
— Ну, — подтвердил Кислый.
— А за каким хреном он в подпол лезть собрался?
Рассказчик пожал плечами.
— Раньше холодильников не было, — снова разъяснил слушателям Сивцов. — Вот все продукты и хранили в подвале. И квас тоже.
— Вот жизнь была, — расстроился за предков Гиббон. — С похмелья захотел рассольчику холодненького попить, полез в подпол — и убился на фиг. Не то, что сейчас. Прогресс, твою мать.
Присутствующие сочувственно выслушали сентенцию на столь животрепещущую тему, немного помолчали и снова обратились взорами к Кислому.
— Короче отказался Муромец, — продолжил тот своё повествование. — Послал их на три русские буквы и лёг поудобней. А старички от этого к себе пренебрежения совсем разволновались: неси, говорят, сука, нам квасу и всё тут! Такую вонь подняли, что Илюша плюнул, слез с печи, достал им кваску, подождал, пока старые хрычи напьются, да погнал их пинками до самой околицы!
— И чего? — открыл рот Гиббон.
— Всё. Дальше он начал ходить, как ни в чём не бывало, и стал самым известным русским богатырём. Илья Муромец, не слышал, что ли?
— Слышал, — сказал Гиббон. — А при чём тут я?
— Как при чём? — удивился Турист. — Ты у нас тоже ходишь плохо, вот я тебе и сказал: иди, мол, кваску испей. А ты затупил, как тормоз предпоследний. Пришлось тебе, муфлону, целую сказку сначала рассказывать.
— Хреновая какая-то у вас сказка, — пробормотал уязвлённый Гиббон, усаживаясь поудобней. — И квасу тоже нет. Ни квасу, ни водки, — он обиженно засопел и усиленно заработал челюстями.
Некоторое время завтракали в тишине.
— Турист, — вспомнил вдруг Фёдор. — Ты придумал, что нам сделать с Поршнем, чтобы он чего-нибудь не выкинул сегодня?
— Нет, — признался Турист и посмотрел на апатично жующего Поршня. — Даже в голову ничего не приходит. А у тебя как?
— Вроде есть одна идея, — скромно потупился Сивцов. — Кажется, нормально должно сработать…
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался и Чибис. — Интересно. Не хотелось бы, чтоб из-за него нас всех перестреляли.
— Он ведь у нас от спиртного совсем спокойный становится? — уточнил Фёдор. — А больше всего коньяк любит?
— Любил, — поправил его Турист. — А сейчас так… Но, по крайней мере, не выплёвывает, как водку.
— Ну и отлично, — приободрился Сивцов. — Засунем ему под одежду плоскую бутылочку коньяка, ну, скажем, во внутренний карман. В неё вставим гибкую трубку или шланг, который через воротник выведем ему в рот. Пусть себе стоит сзади и коньяк потягивает.
— Классно! — восхитился хитроумным планом Турист. — Я так и знал, Быня, что ты что-нибудь придумаешь. Светлая у тебя всё-таки голова! Только вот где бы нам взять гибкую трубочку? Коньяк-то есть, в трехсотграммовых бутылках…
— В аптечке можно покопаться, — подкинул идею Чибис. — Там вроде есть что-то — то ли жгуты, то ли трубки какие-то…
— Давайте, — одобрил Турист. — Копайтесь. А я пока Фёдору Юрьичу штуку одну любопытную покажу.
— Какую? — немедленно заинтересовался Фёдор Юрьич.
— У тебя граната где? — полюбопытствовал Турист. — Которую я тебе вчера дал?
— В к-комнате, — побледнел Сивцов. — А что?
— Пойдём, — велел его неугомонный друг. — Мне тоже одна идея в голову пришла.
Граната была обнаружена после долгих совместных поисков в самом дальнем углу платяного шкафа.
— Чего разбрасываешь оружие? — пробормотал Турист, беря лимонку в руку. — У тебя стакан в комнате есть?
Фёдор непонимающе кивнул на прикроватную тумбочку, на которой стоял обычный тонкостенный стакан.
— Смотри, — азартно пробормотал изобретатель, выдёргивая из гранаты чеку.
Сивцов сдавленно ахнул и закрыл глаза.
