Савелий улыбнулся: вот откуда появился «дружочек»!
— Это и был Егор! Голос такой ласковый, добрый. — Барин голос предательски дрогнул. — И захотелось мне рассказать все ему, не знаю почему… А он улыбнулся так по-доброму и говорит: «Когда деньги теряешь — не горе, горе, когда человека теряешь!» Вот уж точно сказал. — Она помолчала немного, смахнула набежавшую слезу и продолжила: — Потом достает и протягиваете мне деньги: «Разбогатеешь, — говорит, — отдашь!» Это уж потом я узнала, что он мне все деньги отдал, которые были у него: стипендию получил в тот день… Ночами потом подрабатывал…
— Как он погиб, в Афганистане? — спросил вдруг Савелий.
— Если бы… — Она вздохнула. — Глупо погиб, несправедливо… Медведь задрал… Сам-то он никогда не охотился, ружье носил так, на всякий случай. Видно, и погиб потому, что не смог выстрелить в последний момент… Карабин в стороне лежал — переломанный пополам… Схватился со зверюгой, а в руках — один нож… только и смог, что ухо ему отхватить. Так и остались мы сиротами…
— Мы?
— С дочуркой… Так и не увидел ее Егор: я тогда беременна была. Никогда себе не прощу, что не пришла в тот момент к нему на помощь! — Заметив его недоумение. Варя еще больше разнервничалась. — Господи! Да я же предчувствовала все!.. Или чувствовала… Даже не чувствовала, а видела. Не знаю, как и объяснить. Ну, видела, как во сне, что ли… И как он с медведем схватился… и как ружье пополам… Видела и уговаривала себя: кажется, мерещится… Дура! До сих пор не могу понять всего этого.
— Вы знаете, Варя, я читал об этом. — Савелий наморщился, припоминая. — Близкие люди иногда не только видят на расстоянии то, что происходит с родными людьми, но иногда даже и беду предчувствуют.
Они помолчали, думая каждый о своем, потом он спросил: А дочка где сейчас?
— В Артеке. Мой сводный брат вожатым работает там — по комсомольской путевке, вот и удалось в порядке исключения Егоринку с ним отправить. Нормальным-то путем таких маленьких туда не берут.
— Егоринка? — улыбнулся Савелий. — Какое славное имя: словно ручеек журчит… Егоринка… — повторил он. — А вы, значит, решили здесь остаться?
— Егор очень любил тайгу, жил ею… И меня заставил полюбить… Да и как можно не любить ее!.. Сама-то я из Ленинграда… Поначалу трудно было, скучала по городу, по работе — фельдшером работала на «Скорой», — по друзьям, а потом… Сейчас я в представить себя не могу без тайги: в Питер приеду, и через неделю назад тянет, не хватает чего-то… Да и как не любить тайгу? — воодушевлено повторила она. — Она же все дает человеку еду, одежду, жилье… Здесь можно увидеть целые театральные представления… Да-да, улыбайтесь, самые настоящие спектакли, поставленные обитателями тайги!
Варя настолько увлеклась рассказом, что глаза ее заблестели, щеки зарумянились.
— Вот поправитесь и сами увидите.
— Увидел уже — печально вздохнул он.
— Ну, допустим, в том, что случилось с вами, сами виноваты, и никто, кроме нас: не нужно было в таком изголодавшемся состоянии по деревьям лазать! Да еще после пьяных ягодок… — съязвила Варвара.
— Откуда… — начал он, но запнулся и подозрительно уставился на нее. — Вы что, наблюдали, подсматривали за мной?
— Чудак человек! — добродушно рассмеялась Варя. — Если бы я подсматривала за вами, как вы выразились, то мне бы сейчас не пришлось вас врачевать!.. По вашим автографам прочитала. Очень уж вы любите свои следы оставлять: и на дереве, и на траве, и дочиста обглоданный куст…
— Здорово! — не удержался от восхищения Савелий. — Неужели всему этому вас обучил Егор?
— И он, и тайга, и охотник тот. — Она нахмурилась. — Антоном его зовут. — Она внимательно посмотрела на Савелия, неон никак не отреагировал на это имя, и Варя продолжила: — Многое и самой пришлось постигать… А все-таки давно не видно Антона: обычно по несколько раз в месяц захаживал — то свежатинки какой занесет, то ягодок или кореньев каких, а тут около года носу не кажет… Не случилось ли чего? Ведь его однажды Мишка спас.
Услышав, что заговорили о нем, пес тут же поднял голову и посмотрел на Савелия, потом на хозяйку. Варя ласково потрепала его за ухо.
— Антон тогда под, лед провалился и как-то сумел выбраться, а до ближайшего зимовья — километров сорок! Спички промокли, сам вмиг льдом покрылся, что ледяная статуя: мороз-то под сорок! До зимовья — сорок! Мороз — с-орок! Кругом — сорок! А Мишка часто в тайгу убегает, порезвиться… он, видно, и наткнулся на эту ледяную статую. Мишка никогда больше суток не пропадает в тайге, а тут нет и нет — совсем пропала собака, как сквозь землю провалилась. Егор уж думал, что задрал медведь, а недели через три они и заявляются вдвоем с Антоном. Вот тогда-то и узнали все про нашего Милку!.. А как он с Егоринкой нянчился! Поверьте, лучше всякой няньки? Помощничек ты мой! Варя снова потрепала пса за ухо.
— Хороший песик! Хороший Мишутка!.. Хора… Ой! — всплеснула она руками. — Совсем заболталась! Настьку-то давно пора доить… Да и вас, должно, утомила.
— Что вы? — искренне воскликнул Савелий. — Нисколечко! — Затем тихо произнес: — Спасибо тебе, Варя! Огромное тебе спасибо?
— Да за что же, Господи!
— За все! За то, что спасла! Зато, что верность хранишь! — Его голос вдруг дрогнул.
Девушка задумчиво посмотрела ему в глаза, медленно подошла ближе, постояла рядом и неожиданно даже для себя самой ласково провела пальцами по его волосам. Вздрогнув от этого прикосновения, Савелий хотел что-то сказать, но Вари уже не было…
Не показалось ли ему это нежное прикосновение? Не выдал ли он желаемое за действительное? Хотя… Ну прикоснулась, ну и что? Что с того? Жалеет, видно, как всякого больного, убогого…
Савелий взглянул, на Мишку, который тоже поднялся на ноги и посмотрел на него, потом на дверь, где скрылась его хозяйка, снова на Савелия, вильнул хвостом, ткнулся ему в руку холодным носом, словно извиняясь, и важной походкой отправился за Варей.
ГОВОРКОВА Я БЕРУ НА СЕБЯ
Белый «Мерседес», умело лавируя среда огромного скопления стоящих легковых машин на огороженной площадке перед Лужниками, припарковался на свободном месте у плотных кустов аллеи. За рулем сидел Владимир Андреевич и нетерпеливо поглядывал в зеркало заднего вида. Ждать долго не пришлось: вскоре подошел тот самый полковник милиции, который приезжал к нему на виллу. Сейчас он был одет в темно-серый костюм и ничем не отличался от окружающих. Ни слова не говоря, он сел на заднее сиденье «Мерседеса».
— Итак? — нетерпеливо буркнул Владимир Андреевич.
— Скорее всего. Говорков жив!
— Ну?
— Поиски безрезультатны: как в воду канул!.. Все осложнилось тем, что у него… точнее у них, есть карта.
— Какая карта?
— Таежник один нарисовал, кличка Браконьер, Антон Родин… — Он вытащил из кармана пиджака кусок материи. — Вот, точная копия. Дело в том, что у него в тайге несколько тайников-убежищ, с провизией, оружием, одеждой…
Владимир Андреевич молчал, угрюмо рассматривая карту-самоделку. Молчал так долго, что полковник начал нетерпеливо поглядывать на часы.
— Ты что, спешишь?
— Нет-нет, что ты! — сразу возразил он. — Есть одно дело, но не спешное, подождет!
— Вот именно. Насколько точно все это?
— Точнее не бывает!
— Сколько лет Браконьеру?
— Трешник дали!
— Возраст спрашиваю, а не срок!
— Шестьдесят семь… А что?
— По-моему, пожил свое… — Владимир Андреевич посмотрел на полковника в упор. — Как думаешь?
— Но…
— Ты можешь гарантировать, что он еще кому-нибудь не нарисует эту карту? — Он зло прищурился.
— Нет, конечно… — вздохнул полковник. — Попробую…
— Пробовать жену свою будешь! Понял?
— Хорошо, все будет в норме!.. Адвокатша в розыске… — осторожно проговорил он.
— А что это ты разволновался? Успокойся, ее-то не найдут! — ухмыльнулся Владимир Андреевич. — Всех ее клиентов проработали?
— Всех, кто был записан книге приемов и кого удалось восстановить… ничего существенного… Все, кто проходил по делу Говоркова, взяты, находятся под следствием…
— За них-то я не переживаю… — задумчиво проговорил он. — Разве только за Бриджит… Учти, она тоже на твоей совести… Ты живешь, пока я живу, помни об этом!
— Разумеется… — поспешно согласился полковник.
— Говоркова я возьму на себя… — Владимир Андреевич задумчиво посмотрел еще раз на карту и сунул ее в карман.
— А что ты так «заботишься» о нем? Он же вроде молчит.
— Молчит? Я эту породу знаю… Сегодня молчит, а завтра — заговорит! Его дружок перед смертью угрожать мне стал!.. А если он успел трекнуть своему приятелю? Береженого и Бог бережет! Я не могу рисковать! А ты и подавно! Понял? — с угрозой, но ехидно улыбаясь проговорил Владимир Андреевич. — Или, может, я сгущаю?
— Если судить по адвокатше, у которой я нашел в записях твою фамилию, то… Все-таки у тебя дьявольская интуиция, Володя.
