На следующий день Мюрат вновь возглавил авангард и двинулся вслед за русской армией, которая ночью оставила поле битвы и отходила к Москве. Не задержавшись в русской столице, неаполитанский король последовал за Кутузовым и к концу сентября остановился недалеко от Тарутина, куда отошли русские войска. А затем была ретирада наполеоновских войск из России, после которой от четырех кавалерийских корпусов Мюрата почти ничего не сталось.
«Храбрейшим из королей и королем храбрецов» называл его сам Бонапарт. Мюрат мог проскакать между вертящимися крыльями ветряной мельницы, не слезать с седла и не спать по нескольку суток, броситься в самую гущу врагов, в часы затишья пригласить для дружеской беседы неприятельского генерала, выехать на переговоры с противником куда угодно, не боясь подвоха, отпустить из плена воина-героя. Первым подойдя после Бородинского сражения к Москве и пообещав генералу Милорадовичу не мешать выходу русских войск из города, Мюрат сдержал свое слово. В разгар сражений он для ободрения подчиненных иногда садился пообедать на передовой линии под огнем. Готовя однажды атаку своей конницы на близлежащий город, Мюрат сказал артиллеристам: «Мне кажется, что пушки, установленные на стенах, нас могут встретить очень сильным огнем». «Не беспокойтесь, – ответил командир батареи, – если они откроют огонь, мы через 10 минут заставим их замолчать». Мюрат не на шутку рассердился: «А нельзя ли за 10 минут до того?!»
Безумные фиглярские наряды, которые маршал придумывал себе сам, делали его незаменимым на всякого рода торжествах, но шокировали парижское общество. В этом Мюрат превосходил других наполеоновских полководцев-пижонов Ланна, Нея и самого Бертье!
В свою самую знаменитую атаку под заснеженно-морозным Эйлау этот «красавец-павлин в 32-й степени» бесстрашно летел в ослепительно белом мундире с золотым шитьем, поверх которого был элегантно наброшен темно-зеленый, цвета бутылочного стекла, меховой полушубок, на голове красовалась роскошная малиновая шапка с меховой опушкой и пером цапли, на ногах алели сапоги.
Порой Бонапарт, предпочитавший неброскость в одежде, взвивался от увиденного и грозно орал на «короля храбрецов»: «Немедленно переоденьтесь в строевую форму, а то вы смахиваете на циркача Франкони!»
Мюрат страшно обижался, но дамы по-прежнему визжали и «в воздух чепчики бросали» при виде разодетого молодца-гасконца.
Во время похода на Москву в 1812 г. за Мюратом следовал гигантский багаж, в котором нашлось место даже духам. Имелся также полный штат камердинеров, конюхов, пажей, лакеев и лучших парижских поваров. Именно тогда костюм маршала достиг апогея «живописности»: огромная шляпа с бархатными отворотами, расшитыми золотым галуном, с очень высокой белой тульей, окруженной трехцветным султаном роскошных страусовых перьев, прикрепленных большими алмазами; зеленая бархатная расшитая золотом накидка; под ней небесно-голубой мундир с золотым шитьем и такими же широкими петлицами; алые панталоны с золотыми лампасами; желтые сапоги с красными каблуками! Когда французская армия стала отступать, с началом русских морозов Мюрат отчаянно мерз в этой живописной одежде, но «форс мороза не боится», и он продолжал сохранять щегольской вид! Лишь импозантную шляпу этот герой мелодрамы заменил на шапку из черного бархата. Его позолоченная сабля и золотой ремень сверкали бриллиантами, как и пистолеты, торчавшие из усыпанной самоцветами кобуры, сияли золотом, рубинами, изумрудами и сапфирами. Когда Мюрат гарцевал на одном из 60 великолепных скакунов, взятых им с собой в поход, конь под ним щеголял попоной из тигровой или леопардовой шкуры, золотой уздечкой и золотыми стременами.
...
Между прочим , Иоахим не был примитивным воякой. Он тонко чувствовал живопись и, став неаполитанским королем, увлекся коллекционированием произведений искусства, его собрание украсили работы Рафаэля, Микеланджело, Пуссена и других старинных и современных ему живописцев.
В облике Мюрата было что-то такое, что производило впечатление на каждого. Своим величественным видом он напоминал… актера, играющего роли королей. Маршал умел красиво говорить, но порой его солдатские выражения выдавали низкое происхождение. Больше всего он любил в присутствии женщин рассказывать о своих кавалерийских подвигах, в особенности как он первым вступал в покоренные города. Любимой темой было взятие прусского Любека. Порой Мюрат так увлекался описанием кровавых подробностей, что кое-кто из жеманно-кокетливых красоток по-настоящему падал в обморок. Галантный «король храбрецов» тут же принимался собственноручно приводить дамочку в чувство, и нередко так завязывался быстротечный «огневой контакт», столь любимый дамами той поры, когда «эти душки-военные» сегодня были подле них, а завтра долг службы уносил их за тридевять земель, порой навсегда! Мюрат усвоил истинно королевскую манеру говорить, будучи вполне уверенным, что его слушают если не с удовольствием, то обязательно с почтительным вниманием.
Над ним можно было смеяться и называть его помесью павлина и клоуна, но не восхищаться им в бою было просто нельзя. Сидя в седле так, как это дано лишь немногим мужчинам, с развевающимися кудрявыми волосами, он выглядел и вел себя так, как будто только что вылетел на поле боя галопом со страниц какого-нибудь рыцарского романа XIV в. Недаром сам Наполеон так отзывался о нем: «В поле он был настоящим рыцарем и дон-кихотом!
В кабинете – хвастуном без ума и решительности!» Если с популярным литературным героем д’Артаньяном во французский разговорный язык вошло выражение «гасконада», то с выходом на авансцену Европы знаменитого наполеоновского маршала Мюрата эта идиома закрепилась навсегда!
Бессменный командир конницы, маршал немало сделал для того, чтобы она стала самой мощной в Западной Европе, причем особое внимание уделил тяжелой кавалерии (кирасиры и карабинеры), чья огромная ударная сила превращала ее в один из главных козырей наполеоновской армии. Безусловно, Мюрат был лучшим кавалерийским генералом Европы своего времени. Не зря ему, впереди всех несшемуся в атаку, Наполеон доверял руководить самыми крупными соединениями кавалерии. Это были не только дивизии, но и целые корпуса тяжелой, средней (драгуны и конные егеря) и легкой (гусары и уланы) конницы. Такой мощной и многочисленной кавалерией кроме Франции в Европе обладала тогда только Российская империя, но большую часть ее конницы составляла легкая, преимущественно казачья. Не раз Мюрату удавалось взламывать лобовыми ударами своей кавалерии боевые порядки врага, совершать фланговые обходы и удачно преследовать отступавшего противника. Особо любил он схватки с казаками, из которых никогда не возвращался без окровавленной сабли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
