- А ваши короли, христианские владыки, не помогут?
- Не слышно. Это лучше нас монахи знают. С нами доминиканские монахи едут. У них и письмо к вашей милости.
- Какое?
- Не знаем: это их дело. Но, слышно, от короля.
Младший из генуэзцев, менее терпеливый и еще равнодушный к делам королей, к осадам городов и войнам, еще не понявший, что торговля и войны, купцы и короли, как две руки, связаны общей грудью, единым сердцем и одной головой, сказал:
- О великий государь! У нас хороший товар. Хорошему покупателю мы можем показать редкостнейшие вещи!
Тимуру уже не терпелось остаться одному и разобраться во всем этом ворохе вестей.
- Завтра я посмотрю. Завтра я позову вас.
Он отпустил их и, упершись в подушку, задумался. Светильники вынесли. Осталась гореть лишь одна свеча.
Продолжая думать о Баязете, в ответ каким-то своим мыслям, он сказал:
- То-то!
Он думал о Баязете. Много собралось вестей за этот вечер. Но все они укрепляли уверенность, что одним рывком победы у Баязета не выхватишь. К такому врагу надо исподволь подбираться. Исподволь и хорошенько собравшись с силами!
Измученное многими днями безудержного пути, бессонными ночами, да и всем нынешним долгим днем, тело отказывалось повиноваться Тимуру, - оно так отяжелело, так хотело тепла и покоя, что руку поднять не было сил...
Воины придвинули ему подушки. Накинули на него стеганый шерстяной халат...
И наконец тихая, похожая на далекую песню, полудрема овладела им.
"Хорошо бы позвать певца, чтобы пел какой-нибудь неторопливый, мудрый макам под тихий плеск струн".
Но сил не было даже приказать, чтобы привели певца.
Замерцало что-то мирное, светлое, подобное морю... Корабли...
- Корабли Баязета!.. Сперва на Константинополь, а потом... Трапезунт... Письмо! От кого? Письмо откуда?
Еще не успели отойти воины, укрывавшие его халатом, а он уже стоял, скинув халат, откатив подушку, и кричал:
- Где Шах-Мелик? Сюда его! И в этой... как ее?.. Трапезной, что ли?.. Настелить ковры. Свечи туда! Все там прибрать. Скорей!
Шах-Мелик, еще занимавшийся армянским выкупом, замешкался.
Тимур снова послал за ним, нетерпеливо расхаживая по келье, как тигр по клетке.
Шах-Мелик явился, идя усталой, хотя и почтительной поступью. Тимур в гневе сам пошел ему навстречу: он не терпел, чтобы, получив его приказание, полководцы выступали степенно - они должны были бежать, а сев в седло, мчаться! Война не терпит медлительных людей. Никакой подвиг не свершается неторопливо. Победа подобна степному жеребцу, - ее надо обскакать, чтобы заарканить. И чтобы заарканить на всем скаку, у нее по глазам надо понять, куда она кинется, куда вильнет. Кто хочет побеждать, должен быть неутомим, стремителен, знать, чего хочет. И не медля кидаться на то, что хочет взять!
- Где был?
Удивленный Шах-Мелик кивал куда-то за дверь:
- Там!..
- Где эти... как их. Где они?
- Взяли свой выкуп. Восемь десятков я велел выпустить. Они спешили уйти... Только молодой, - опять книги...
- Какой выкуп? Я тебе о тех, что из Трапезунта.
- Но они уже были здесь.
- Монахи! Монахи с письмом...
- Купцов подняли с постелей, привели. А монахам сказано: быть здесь к утру. Я сказал монахам: "Повелитель устал. Придите завтра к утру".
- Ты пускаешь слух о нашей усталости? А? Баязету нужна наша усталость, наша болезнь: он спокойнее будет! А? У монахов письмо!
- Призвать их?
- В трапезную. Чтоб видели: мы бодрствуем. И светильники туда, ковры... и созвать... Кто тут у нас?
- Царевичи в походе, государь. Еще не вернулись.
- И сейчас же! Я иду туда. Зови монахов, веди их туда ко мне!
Он пошел бодро, молодо вскинув плечи. Только раз, переходя двор, поскользнулся на свежем снегу, но устоял на ногах и еще быстрее кинулся к дверям трапезной.
Длинный, узкий каменной тяжести стол был отодвинут к стене. Каменный пол застелили нарядными ширванскими коврами. Десять светильников стояли, образуя неширокий проход, как в саду между цветущими кустами.
В глубине поставили походное седалище, иранское, по черному лаку расписанное золотистыми листьями и розовыми соловьями.
Тимур один вошел и прошелся по ковру между светильниками.
Он ясно представил, как сейчас войдут эти монахи, поднятые с постели, заспанные, испуганные внезапным вызовом, после того как их отослали спокойно спать. Как будут стоять, тоже заспанные, его соратники и кто-то прочитает письмо... От кого? Он еще не знал, не успел узнать, кто ему послал письмо - друг или враг.
Он подумал:
"Всем покажется, будто это письмо столь необходимо, что каких-то проезжих монахов он принимает, как королевских послов, и столь им рад, что не смог подождать до утра...
А монахам небось уже подали оседланных лошадей, они уселись в седла и теперь едут сюда по ночному городу, окруженные факельщиками, охраной, напоказ всему городу, на глазах у всего войска.
Хорошо, что люди давно спят! Хорошо, что не сбежится народ любоваться, приветствовать и потом разгласить по всей округе, что повелителю привезли письмо... От кого?
Для победы нужна быстрота, но не спешка. Нет, нет, не спешка".
Твердой походкой Тимур вышел из трапезной. У дверей стоял Шах-Мелик, ожидавший соратников, чтобы их расставить в должном виде, и монахов, чтобы их встретить и ввести к повелителю.
Тимур вышел, говоря:
- Убери все это. Чтоб никаких следов от этих приготовлений! И людей отпусти, чтоб никаких глаз, никаких ушей... Монахов - ко мне в келью. И никаких людей!
Он вернулся к себе. Не келья - темная пещера или бедная юрта в пустынной степи, - горела лишь одна свеча. Жесткое походное ложе небольшой ковер, узенький тюфячок на ковре. Да пара потертых кожаных подушек...
Он велел оставить одну эту свечу и опустился возле подушек.
От кого бы ни было это письмо, оно послано из-за спины Баязета. Нельзя ничего обдумать, если не знать, что там, за спиной у Баязета. Но это должно остаться никому не ведомым, то, что пишут оттуда... Кто бы ни писал.
Он согнул ногу, подправил под колено полу халата и, глядя на пламень свечи, вслушивался в каждый голос, в каждый звук со двора... Что там, за спиной Баязета?..
Женоподобные - безусые, безбородые - лица доминиканцев возникли перед Тимуром почти внезапно. Монахи ступали неслышно, черные плащи соединяли их с той тьмой, откуда они вступили в слабый круг света.
Двое.
На головах черные капюшоны. Из-под черных плащей поблескивают белизной перехваченные желтыми веревками рясы.
Один бледноват, и на лице - пятна синевы там, где хотелось расти усам и бороде. Смиренно опускает глаза и длинными, но узловатыми пальцами перебирает длинную-длинную нить четок.
"Небось в дороге такие четки хороши, коня хлестать!" - покосился Тимур.
Другой, скрестив пальцы на животе, хотя и не был толст, выпятил грудь и, отрасти он себе бороду, выглядел бы отпетым разбойником, каковых немало повидал Тимур на своем веку. Лицо чуть отвернул в сторону, а глаза скосил, словно ожидая удара шпаги, готовый на мгновенный ответный удар.
Между упершимся в подушку восседающим на полу повелителем и рослыми доминиканцами стоял Шах-Мелик.
Больше здесь никого не было.
Доминиканцы направлялись в Султанию, к султанийскому епископу. Они не ожидали встретить Тимура здесь: в Константинополе им сообщили, что он еще в Султании. В Трапезунте они узнали, что он в Шемахе. Лишь по дороге сюда до них дошел слух, что великий амир находится впереди своих войск.
- Зачем вам надо было знать, где я нахожусь?
Похожий на разбойника монах склонил голову еще более влево, выслушал вопрос Тимура и, не сводя с него цепких глаз, без запинки пересказал слова повелителя латынью.
Первый монах ответил густым, как басы органа, тягучим голосом:
- Скажи, брат Сандро: мы обязаны вручить великому амиру письма всемилостивейшего короля нашего.
Сандро перевел и добавил от себя:
- Из сего следует, сколь бессмыслен был бы наш дальнейший путь, когда брат Франциск затем и свершает сей путь, чтобы вручить письма.
Брат Франциск ловко перекинул четки в левую руку, быстро достал из складок плаща два скатанных трубочками пергамента, и Шах-Мелик принял их из его руки.
Но чтобы прочитать их, он отдал оба свитка брату Сандро. Не сгибая шеи, Сандро резко поклонился одной только головой и вскрыл первое послание.
Это оказалось обращение Карла Шестого Валуа, короля Франции, к великому амиру Темирбею с просьбой отнестись с доверием к брату Франциску Сатру, коему поручено передать письмо короля и на словах рассказать о событиях, о коих епископ Иоанн в Султании еще не мог сообщить великому амиру, ибо Иоанн сам услышит о них лишь от заслуживающего доверия брата Франциска. Заслуживает доверия и брат Сандро, прежде находившийся в Султании и ныне снова возвращающийся туда для вящей связи между Францией и епископом султанийским, а также для попечения о купцах из Генуи и Венеции, бывающих в землях великого амира.
