Внешне он совершенно не походил на своих родителей. Они были высокими блондинами, с возрастом несколько располневшими, а Дэвид был смуглым, худым и жилистым. Родители посмеивались и предсказывали, что с годами он станет похож на них, и это переполняло его ужасом. К пятнадцати годам он стал выказывать по отношению к родителям такую холодность, которая уже бросалась в глаза. Их привязанность к нему не уменьшилась, но когда он уехал в университет Брайама Янга, они испытали облегчение.
Он вырос красивым парнем, с черными блестящими волосами. У него было типично американское лицо, прямой нос, большеватый рот, слегка выступающий вперед подбородок. Фотографии не могли отразить постоянно меняющегося выражения его лица. Поначалу он мог показаться вам просто весьма оживленным. Маленький моторчик все время приводил в движение его губы, нос, глаза. Когда он говорил, его руки находились в постоянном движении, голос неожиданно менял высоту в самых незначительных местах. А в иных случаях он впадал в апатию, переходившую в угрюмость.
В колледже его живость и ум привлекали других студентов. Однако он бывал чуть более эксцентричным, чем следовало, порой вел себя грубо и даже оскорбительно, и почти всегда свысока.
Правда же заключалась в том, что Дэвид Джатни горел от желания прославиться, стать героем, чтобы весь мир узнал, какой он особенный.
С женщинами он вел себя застенчиво, доверительно, и поначалу это помогало ему одерживать победы. Многие находили его интересным и у него случались небольшие любовные связи, которые никогда не длились долго. Постепенно он от женщин отдалялся, спустя несколько недель его оживленность и юмор иссякали, и он погружался в себя. Даже в моменты полового акта он был словно отгорожен от своей партнерши, как будто не хотел терять контроль над своим телом. Главной причиной для провала в любовных отношениях было то, что он отказывался обожать женщину, даже в процессе ухаживания. Пытаясь изо всех сил полюбить, он напоминал лакея, старающегося получить щедрые чаевые.
Его всегда интересовала политика и общественные отношения. Подобно большинству молодых людей, он презирал власть в любой ее форме, на занятиях он уяснил для себя, что вся история человечества – просто-напрсто бесконечная война между могущественной элитой и беспомощным большинством. Он жаждал прославиться, чтобы оказаться среди могущественных.
Никого не удивляло, когда его избрали Главным Охотником в игре, ежегодно разыгрываемой в университете Брайама Янга, и что именно его хитрый план привел к победе. Он внимательно наблюдал за изготовлением картонной фигуры, столь напоминающей Кеннеди.
Во время стрельбы в это изображение и потом на банкете Дэвид почувствовал отвращение к студенческой жизни. Пришло время делать карьеру. Он всю жизнь писал стихи, вел дневник, в котором, по его мнению, мог проявить свое остроумие и интеллект. Поскольку он был уверен, что станет знаменитым, то в дневнике, рассчитанном на потомков, не следовало скромничать. Вот он и записал там: «Я бросаю колледж, узнав все, чему они могли научить меня. Завтра я уезжаю в Калифорнию делать карьеру в мире кино».
Когда Дэвид Джатни приехал в Лос-Анджелес он не знал там ни души. Его это устраивало, ему нравилось чувствовать себя одиноким. Не неся никакой ответственности перед другими, он сможет сосредоточиться на своих мыслях, сможет постичь мир. Первую ночь он провел в маленькой комнатушке в мотеле, а потом снял однокомнатную квартиру в Санта-Монике, которая оказалась дешевле, чем он предполагал. Нашел он эту квартиру благодаря доброй немолодой женщине, официантке в кафе, где он съел свой первый в Калифорнии завтрак.
Дэвид Джатни ел очень скромно – стакан апельсинового сока, гренки и кофе. Официантка заметила, что он изучает в газете страницу с объявлениями о сдаче жилья, и она спросила, не ищет ли он квартиру. И он ответил, что да, ищет. На клочке бумаги она написала номер телефона и сказала ему, что там имеется однокомнатная квартира, и плата в разумных пределах, потому что жители Санта-Моники, ведя длительную войну с владельцами недвижимой собственности, добились закона, жестко контролирующего арендную плату за жилье. Санта-Моника оказалась замечательным городом, от него до Венецианского побережья и набережной всего несколько минут, а там масса развлечений.
Поначалу Джатни отнесся к этому предложению с подозрением. С чего вдруг эта незнакомая женщина заботится о его благополучии? Она выглядела немолодой, но от нее веяло сексом. Конечно, она стара, ей, по крайней мере, сорок. Но она вроде и не пыталась завлечь его, и когда он уходил, весело с ним попрощалась.
Ему еще предстояло узнать, что для жителей Калифорнии это обычное поведение, так как вечное сияние солнца смягчает их сердца. Дело в том, что ей ничего не стоило оказать эту услугу.
Джатни приехал сюда из Юты на машине, подаренной родителями во время учебы в колледже. Машина была его единственным достоянием, если не считать оставшейся в Юте гитары, на которой он когда-то учился играть. Важнее была портативная машинка, на которой он печатал свой дневник, свои стихи, рассказы и романы. Теперь, добравшись до Калифорнии, он попробует написать сценарий.
Все устраивалось с необыкновенной легкостью. Он снял маленькую квартиру с душем, но без ванны. Она выглядела игрушечной с цветастыми занавесками на единственном окне и репродукциями знаменитых картин на стенах. Квартирка располагалась в одном из двухэтажных домов позади Монтана-авеню, и он мог ставить в аллее свою машину. Ему очень повезло.
Последующие две недели он потратил на прогулки по Венецианскому берегу и набережной, на поездки в Малибу, чтобы поглазеть, как живут богатые знаменитости. Он прижимался лицом к забору из стальных колец, отгораживающему поселок Малибу от общественного пляжа, и заглядывал сквозь него. Там виднелся длинный ряд пляжных домиков, тянувшийся к северу. Каждый такой домик стоил три миллиона долларов и больше, а выглядел, как обычная сельская лачуга. В штате Юта такие домики стоят не больше двадцати тысяч. Но здесь имелся песчаный пляж, багрового цвета океан, ослепительное небо и горы вдоль всего Тихоокеанского побережья. Когда-нибудь он будет сидеть на балконе одного их этих домиков и любоваться океаном.
По ночам в своей игрушечной квартирке он предавался мечтаниям о том, что будет делать, когда станет богатым и знаменитым. Постоянно фантазируя, он лежал без сна до утра. Это были одинокие и до странности счастливые дни.
Дэвид позвонил родителям, чтобы сообщить свой новый адрес, и отец продиктовал ему номер телефона друга его детства, кинопродюсера, Дина Хокена. Джатни выждал неделю, а потом позвонил и попал на секретаршу, которая попросила его подождать. Через несколько минут она взяла трубку и сообщила, что мистера Хокена нет на месте. Джатни понимал, что она врет, что его просто отшили, и обозлился на отца за его глупость. Но когда она спросила номер его телефона, он дал его. Он все еще валялся в постели, предаваясь сердитым мыслям, когда спустя час телефон зазвонил. Секретарша Дина Хокена спросила, может ли он завтра в одиннадцать утра быть в офисе у мистера Хокена. Услышав положительный ответ, она сообщила, что оставит ему пропуск, чтобы он смог проехать на территорию студии.
Повесив трубку, Дэвид Джатни сам удивился охватившей его радости. Человек, которого он никогда не видел, уважил школьную дружбу. Потом Дэвид устыдился этого унизительного чувства благодарности. Конечно, человек этот большая шишка и время его очень дорого, но прием в одиннадцать утра означает, что Дэвида не приглашают на ленч. Будет короткая вежливая встреча, чтобы хозяин не чувствовал себя виноватым, чтобы его родственники в Юте могли узнать, что он не зазнался. Просто вежливый жест, который ничего не стоит.
Однако следующий день обернулся совершенно иначе, чем он предполагал. Офис Дина Хокена располагался в длинном низком здании на территории студии и производил сильное впечатление. В большом холле, где на стенах висели плакаты фильмов прошлых лет, сидела девушка-секретарь, ведавшая приемом посетителей. Далее, проходя еще через две приемные, вы попадали в самый большой и величественный кабинет. Он был великолепно обставлен, с глубокими креслами, диванами, стены увешаны коврами и картинами-подлинниками. Здесь же находился бар с большим холодильником, в углу стоял рабочий письменный стол, крытый кожей. Над столом висела большая фотография, на которой Дин Хокен пожимал руку Фрэнсису Кеннеди. Был там еще кофейный столик, заваленный журналами и рукописями. Хозяин кабинета отсутствовал.
Девушка, сопровождавшая Джатни, сказала:
– Мистер Хокен будет через десять минут. Могу я предложить вам что-нибудь выпить или кофе?
Джатни вежливо отказался. Он заметил, что молоденькая секретарша бросила на него оценивающий взгляд, и пустил в ход свой самый чарующий голос. Он знал, что произвел хорошее впечатление. Он всегда нравился женщинам с первого взгляда, и только когда они узнавали его получше, он переставал им нравиться. А может это происходило потому, что они переставали ему нравиться, когда он узнавал их получше.
