Я рассказываю о радужном мире начальника концлагеря, у которого уютный дом и сарай с пушистыми кроликами. Мы говорим о той реальности, которую он моделирует вокруг себя, чтобы не замечать черного мира концлагеря.
— Давайте так, — говорит Паша, всерьез решивший не давать мне вести урок. — Мне это неинтересно. Я предпочитаю русскую литературу, обогащающую мой духовный мир.
— Расскажите, пожалуйста, Паша, про свой духовный мир.
— Ценностей у меня крайне много. Гуманизм, например.
— А что такое гуманизм?
— Человеколюбие. Высшая ценность — жизнь человека.
— А вы не находитесь в той позиции, когда можно выбирать — жить человеку или нет. Поэтому ваше человеколюбие должно выражаться в чем-то другом. Например — и в первую очередь — в уважении к окружающим вас людям. Сегодня вы проявили очень мало уважения ко мне.
— Я бы уважал ваше мнение, если бы вы достигли чего-то большего, чем стать учителем.
Мой подбородок медленно ползет вниз. Я всего лишь по заданию редакции играю в учителя и имею все основания не принимать слова Паши на свой счет. Но я не могу справиться с обидой.
— А что значит «достичь», Паша?
— Стать выдающимся человеком в области политики, экономики или культуры.
— Но я… не могу, я ведь учитель… И неужели вы действительно вот так свысока смотрите на своих учителей?
— Мы знаем мало известных имен учителей.
Урок пятый. Жизнь за сосиску
Я сижу перед пустыми стульями. В класс входит девочка из третьего яруса, садится на свое место и смотрит на меня.
— Скажите, если на вашу родину нападут, что вы будете делать? — спрашивает она. — Вы откажетесь от своей идеи?
— Мне хотелось бы думать, что я такая же, как 509-й, — нехотя отвечаю я. — Но я совсем не знаю, как я поступлю.
— А я тупо взяла бы автомат и всех фашистов перестреляла. Я умею стрелять, у меня дома патронов на месяц хватит…
Звонок. Я в плохом расположении духа, и это каким-то образом передается ребятам, они не шумят.
— Сонечка, вы вынесли что-нибудь из наших уроков?
— Я поняла, что первое — это нужно любить людей, а до этого не знала. — Если бы она не говорила так серьезно, я бы подумала, что она надо мной издевается. — А еще я поняла, что нацизм — это плохо.
— Давайте подводить итог, — я встаю перед классом, держа в руке карандаш. Мне больше не хочется быть учителем. — Знаете, когда читаешь воспоминания бывших узников, просто невозможно поверить, что обычный человек из хрупких костей и мягкой плоти способен перенести все эти мучения. И самое ужасное вовсе не то, что им приходилось голодать, что их били, а то, что рядом с ними постоянно умирали. А когда ты постоянно видишь рядом смерть, выжить еще тяжелей. Ну правда, человек — это такая ничтожная букашка! Но в нем все равно живет искорка жизни, — я перевожу дыхание, класс внимательно слушает. — Помните, мы читали про начальника лагеря, который ест сосиски и постоянно говорит себе: «Ну, я же замечательный начальник, в моем лагере люди не умирают в таких количествах, как в других». Мы говорили о людях, которые переступили черту. Мы говорили, что на месте первого концлагеря написано «Никогда больше». Самое главное, что есть у человека, — это выбор. Да, ваша жизнь светла, прекрасна, и это здорово. И, конечно, было негуманно заставлять вас читать про концлагерь, но… Война ведь была! И эти люди — они были и страдали, и мы должны читать о них, чтобы пережить хотя бы миллиардную долю того, что они пережили. И тогда у нас появится надежда, что действительно никогда больше.
Я заканчиваю. Взмахнув карандашом, я дирижирую классом — направляю его острие в сторону того ученика, который должен говорить. Время бежит, я не замечаю его.
— Начальник лагеря ест сосиски, — мой карандаш рубит воздух, — а у 509-го — ад. Ну, и зачем так мучиться? Сосиска или идея?!
— Мы все выберем сосиску, — говорит девочка с Burberry.
— Не все готовы отказаться от своего мировоззрения, от дела всей жизни, — не соглашается Петя.
— У вас есть такое дело, такая идея?! — спрашиваю я, и Петя отрицательно качает головой.
— Мне сложно судить, — не выдерживает Паша, который весь урок меня игнорировал. — Если у тебя нет такой сильной идеи, как у Джордано Бруно, идеи настоящей, за которую не жалко пойти на костер, тогда сложно судить.
— Паша, вы смотрели «Властелина колец»? Помните, что отвечает маг, когда Фродо говорит: надо было убить Горлума?
— Ты можешь возвращать жизнь? — подсказывает класс.
— Тогда не спеши ее забирать! Жизнь — это то единственное, что мы не можем вернуть. И когда люди вступают в такие близкие взаимоотношения со смертью, решают, кому жить, а кому нет, в глубине души они знают, что это все когда-нибудь закончится и их будут судить.
Когда до конца урока остается десять минут, я прошу ребят рассказать, кем они хотят стать. Паша — журналистом, Никита — миллиардером, Петя еще не решил, отличница в туфельках — журналистом или дипломатом, отличница в очках — медиком. Сонечка — маркетологом. Многие из них уедут за границу учиться на юристов и экономистов.
— А кем вы хотели стать в детстве?
— Машинистом. Ветеринаром. Наездницей. Разведчиком. Фигуристкой.
Никита хотел стать бабочкой, чтобы сидеть на маках. Стать учителем никто не хотел и не хочет.
— Я должна вам кое-что сказать, — начинаю я. Остается пять минут. — Я не учитель, я журналист.
Они не удивляются, не возмущаются, просто сидят и выжидательно смотрят на меня, как смотрели на первом уроке.
— Нас разыграли, — говорит кто-то. — О нас напишут плохую статью.
— Это Паша говорил о евреях с осуждением, — заявляет Никита, — а я — только с восхищением. А вы решили, что я нацист. А вообще вы на нас не орали, и это подозрительно.
— А еще учителя не задают так много вопросов, — замечает кто-то.
— А еще они более харизматично с нами общаются, — злобно бросает Паша. — Я по-прежнему считаю, что в книге сделан слишком большой акцент на евреях.
— Паша, я очень рада, что вы честный.
Родина не дала им идеи, которую они не смогли бы променять на сосиску. Но будь она у Паши, мне кажется, он сражался бы за нее до конца. Я стою у стола и киваю ребятам, когда они говорят «до свидания» или «спасибо».
Несостоявшиеся разведчики, ветеринары и машинисты исчезают в коридоре. Их детские мечты представляются мне маленькими искорками жизни, которые не сможет загасить даже учеба в Лондоне. И окажись они в тех же условиях, что и 509-й, Бухер и Рут Холланд, многие из них смогут выжить. В одной руке я сжимаю карандаш, в другой — листки с текстом романа, и мне хочется верить, что лет через десять им захочется перечитать эту книгу.
Нет, я не верю в это. Я в этом уверена.
ИНТЕРВЬЮ
В этот раздел вошли лучшие интервью Марины Ахмедовой, в числе которых разговоры с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым и дагестанским боевиком, с депутатом «Единой России», спортсменкой Алиной Кабаевой и оппозиционным политиком Ильёй Пономарёвым, с телеведущей Тиной Канделаки и учителем литературы из Кемерово Андреем Мазуром… Раскрываясь, собеседники рассказывают Марине Ахмедовой то, чего не рассказали бы ни одному другому журналисту.
Разговор с драконом
Почему дагестанские боевики готовы выйти из леса и сдаться.
От редакции журнала «Русский репортёр»: Этот материал был подготовлен больше года назад. Тогда редакция не видела целесообразности в его публикации. Не считала возможным давать слово героям этого репортажа, которые являются действующими боевиками, они уже больше десяти лет в лесном подполье, то есть, скорее всего, они убивают или участвуют в убийствах, оправдывая злодеяния верой в Аллаха. Но обстоятельства изменились. В Дагестане — республике, где был подготовлен этот репортаж — за полтора года сменились ключевые политические фигуры. Был отправлен в отставку президент республики и сын когда-то бессменного руководителя Дагестана Магомедали Магомедова — Магомедсалам Магомедов. А на днях случилось то, чего никто из местных жителей не ожидал: в своем кабинете был арестован и отправлен на вертолете в Москву мэр Махачкалы Саид Амиров, которого за несменяемость и живучесть прозвали «бессмертным». Вскоре после ареста Амирова с нашим корреспондентом связались люди, выступавшие посредниками между ней и героями репортажа. Это была их вторая попытка выйти на связь после того, как интервью было взято. Несколько месяцев назад ей была передана информация о том, что кто-то занимается поиском киллера среди «лесных» и предлагает за устранение и.о. президента Рамазана Абдулатипова пятьсот тысяч долларов. Сейчас действующие лица репортажа снова вышли на связь и заявили о своем желании сложить оружие. Они объясняют свою позицию тем, что, по их словам, в республике появился человек, которому они считают возможным доверять и кому эта группа хотела бы сдаться. И теперь редакция «РР» решила, что если есть шанс на уменьшение насилия в Дагестане, то можно пойти на риск публикации, потому что теперь никакие куски репортажа не могут быть воспрняты как пропаганда взглядов боевиков — скорее, это портрет людей, которые, видимо, сделали много зла, но теперь устали от войны. К тому же этот репортаж — шаг к пониманию психологии «лесных», и когда герои говорят искренне, и когда явно врут, они показывают механизмы, которые движут насилием на Северном Кавказе.
