– Только что… – чуть не плача отозвалась тётя фира. – Тридцать восемь и два…
– Тетрациклин принимали?
– Два раза… уже не помогает, наверное… Бывший медработник, сама она болеть и лечиться решительно не умела.
– Два раза! Сказано же в сопроводиловке, по две таблетки через каждые четыре часа… А кушали что?
– Да я… не хотелось мне…
– Ну и очень плохо, – авторитетно заявил Снегирёв. – Пустой живот с таблетками – самое распоследнее дело. Сейчас что-нибудь изобразим…
Он принёс воды и, невзирая на поздний час, запустил электрический чайник, потом вытащил недавно купленный тостер. Тётя Фира с пробудившимся интересом следила за приготовлениями. У Софочки в квартире тоже был тостер, так что всю прелесть поджаристых ломтиков она оценила уже давно.
– Тётя Фира, а что у вас с телефоном? – раскупоривая нарезку, спросил Снегирёв. – Я когда последний раз вам звонил, прервалось что-то…
– Да это ж всё Валя, сосед… – вздохнула болящая. – Аппарат себе ставил, мастера с телефонной станции привёл, тот и нахимичил там что-то… Теперь когда захочет, в любой разговор влезет, а то вовсе отключит… Гриша эту коробочку у двери как-то открыл, посмотрел, говорит – надо опять же мастера, самим тут не подступиться… А мастер, ему платить надо…
– Ясно, – кивнул Снегирёв.
Часа в два ночи Валя запихнул в видеомагнитофон очередную кассету, врубил пуск и даже не сразу расслышал стук в дверь. Однако стук настойчиво повторился, привлекая внимание. Ругнувшись, Валя остановил ленту (благо до дела там ещё не дошло, одни титры и полисмен, крадущийся среди ящиков) – и нехотя пошёл открывать.
– Ну, кто там ещё?
На пороге стоял Алексей Снегирёв, «жидовкин» жилец.
– Извини, Валя, – сказал он, – ты бы не привернул чуточку звук? У Эсфири Самуиловны температура высокая…
– Да иди ты на хрен!!! – совершенно чистосердечно возмутился Валя Новомосковских. Он был, блин, в конце концов на своей территории. И имел полное право у себя дома расслабиться и отдохнуть, причём так, как сам сочтёт нужным. В кои-то веки раз выпроводив киндера и Витю к её подруге на дачу… То есть выкусите и не звездите. Особенно некоторые старухи, которым давно уже прогулы ставят на кладбище. Пускай катится колбасой в свой Израиль! А нет, так сидит смирно и не возникает!! Свою жизнь прожила, теперь чужую надо заесть!!!
Дверь с треском захлопнулась у Снегирёва перед носом, а Валя вернулся к дивану, разыскал укатившийся дистанционник и снова нажал пуск. С экрана опять зазвучала тревожная музыка, продолжились титры, и красивый молодой полицейский отправился дальше по лабиринтам захламлённого склада, держа возле щеки пистолет…
Когда послышался резкий треск, Валя даже не сразу сообразил, что донёсся он не из динамиков телевизора, а со стороны двери. Но судьбе было угодно, чтобы накладная проушина замка вместе с вырванными шурупами отлетела прямо к его ногам, и Валя изумлённо поднял глаза.
Снегирёва он увидел уже посередине комнаты. Тот пересекал её каким-то странным, плывущим движением, которое Валин немного осоловелый взгляд никак не мог разделить на шаги.
– Э-э, ты куда… – начал было Валя, но Алексей уже стоял около телевизора. Короткий рывок – и шнур от видеомагнитофона вылетел из гнёзд. Картинка на экране вздрогнула и исчезла. Прекратился и звук.
Холодный ветерок происходившего частично повыдул у Вали из головы пивные пары…
– Да я тебя, в натуре!.. – заорал он, ища ногами домашние тапочки и собираясь подняться. – А ну положь, грох твою мать!..
Снегирёв обернулся – не как нормальные люди, а этак нехорошо, всем корпусом, – и молча ощерился, показывая ровные зубы. Тут до Вали дошло, что угрозы в адрес жильца были, мягко говоря, ошибочны, и вставать расхотелось. Алексей же перехватил шнур и ещё одним рывком сдёрнул с него две головки. Бросил их на пол… и вышел из комнаты, притворив за собой дверь.
Видюшник продолжал крутиться, но толку с этого было немного. Валя поднял оторванные штекеры, зачем-то подёргал уцелевшие и понял, что досматривать боевик придётся в другой раз. Паяльника у него не было, да и разбираться, что тут куда…
Когда он выглянул в коридор, там, как и следовало ожидать, никого не было. Потом открылась «жидовкина» дверь, и Снегирёв появился опять, на сей раз – с небольшой отвёрткой в руках. Он не обратил на Валю никакого внимания. Прямо проследовал ко входной двери квартиры, забрался на табуретку и полез в телефонную коробочку на стене.
Валя катал в потной ладони бесполезные «колокольчики» и ни к селу ни к городу вспоминал россказни о кожном зрении, слышанные когда-то. Он рассеянно попробовал определить, где красный, где белый. Никакой разницы не ощущалось.
Тонкая отвёртка поблёскивала и мелькала, отворачивая и заворачивая маленькие серебристые винтики, цветные проводки быстро менялись местами. Валя стал ждать, чтобы Снегирёв что-нибудь уронил, но скоро осознал: не дождётся.
– Какого, ё… Это что ты там делаешь? – с мрачной обречённостью спросил он наконец. – Ещё и телефон мне отключаешь?..
– Ну… уж так-то зачем… – не оборачиваясь, проворчал Алексей. – Я разве живоглот какой? Наоборот, все в порядок тут привожу…
Котик Васька, лежавший у хозяйки в ногах, со жгучим любопытством следил за приготовлениями к позднему ужину. Когда Алексей принёс две большие чашки и в каждую высыпал по пакетику «быстросупа», Васька легко вспрыгнул на столик и сунул усатую мордочку прямо ему под руки.
– Брысь! – рявкнул Снегирёв. Кот мгновенно перелетел назад на диван, но любопытство превозмогло – полминуты спустя он опять вторгся в запретную зону. Сдобный запах из тостера влёк его неудержимо.
Алексей сцапал кота (увернуться Васькиных хвалёных рефлексов непостижимым образом не хватало) и подкинул преступника к четырёхметровому потолку. Происходило это далеко не впервые. Котишка знал, что его непременно подхватят и падать на пол ни в коем случае не придётся, – однако заорать было дело святое, и Васька, переворачиваясь в воздухе, взвыл так, словно его вытряхивали из шкуры.
– Алёша, оставьте котёночка!.. – дрожащим голосом вступилась за питомца Эсфирь Самуиловна. Она не связывала тишину, неожиданно наступившую за стеной, с пятиминутным отсутствием Алексея. – Ему, бедному, и так сегодня досталось…
Снегирёв подхватил кота и устроил у себя на руках. Васька тут же прекратил изображать жертву произвола: блаженно заурчал и зажмурился, подставляя для чесания шейку.
– Не уследила я сегодня за ним… – трагически продолжала тётя Фира. – Выскочил в коридор… а там, видно, на кухню… Или, может, в комнату к кому забежал… Он же маленький, ему всё интересно… И его, вы только представьте, Алёша… его водой кто-то облил… Весь мокренький прибежал, еле отогрела… не заболел бы теперь… – Тётя Фира разыскала под подушкой платок и горестно высморкалась: – Я даже догадываюсь, кто именно мог сделать такую жестокость над несчастным животным… – И сбилась от волнения с правильного русского языка: – Алёша, среди здесь завёлся садист!..
– Не «среди здесь», тётя Фира, а «между тут»!.. – безо всякого пиетета к её несчастью захохотал Снегирёв. – Тётя Фира, дорогая моя, он же у вас норвежский лесной. Мы что с вами в книжке читали? Его предки в дождь и в снег по двору за крысами бегали. В непромокаемых шубах!..
Он спустил кота с рук, и тот как ни в чём не бывало опять запрыгнул на столик. В это время тостер звонко щёлкнул, выдавая два румяных сухарика. От неожиданного звука Васька взлетел на полметра в воздух и на всякий случай скрылся под шкафом.
– Да что вы мне говорите, Алёша… – заплакала убитая горем хозяйка. – Посмотрите, какой пугливый сделался… теперь всего будет бояться, людям доверять перестанет… Вы никогда не слышали, ветеринарные невропатологи у нас есть?..
Снегирёв разлил по чашкам кипяток, заваривая супчик, потом усадил тётю Фиру и поставил ей на колени поднос:
– Пейте, пока не остыло.
В списках не значился
– Есть пальчики! Есть, родимые!.. Дубинин вихрем влетел в кабинет.
– Застрелю, – пообещала Пиновская. – Или сама застрелюсь!..
– В любом порядке, Мариночка. Дивный дукатик вы для нас раздобыли, такой разговорчивый!.. И Васин незабвенный отметился, и нарвские полицаи, и Виленкин, куда ж без него… Но главное, главное…
Пиновская зорко прищурилась:
– Никак Скунса нашли?..
Дубинин запустил все десять пальцев в остатки шевелюры, видимо стараясь придать ей сходство с лысеющей щеткой.
– Значит, так. Француз. Он же Сорокин Пётр Фёдорович, тридцать пятого года рождения, четырежды судимый, преступный авторитет. На свободе уже семь лет… Специализируется на хищении и контрабандном вывозе за границу антиквариата, икон, произведений искусства. Кличка дана за любовь играть утонченного интеллигента…
– Пока всё сходится.
– Если считать, что дукат действительно виленкинский и был у него украден. В списке ведь не значился…
