Николая II не надо было убеждать в необходимости вносить коррективы в управленческую систему государства; по всей видимости, он принимал такое решение не под впечатлением откровений Ермолова (кстати, тот вскоре получил отставку). В феврале 1905 года император неожиданно переносит все работы по намеченным преобразованиям из виттевского Комитета министров в совещание под руководством Д.М. Сольского. То есть, ему как исполняющему обязанности Председателя Государственного совета (великий князь Михаил Николаевич серьезно болел), теперь поручалось собирать министров и координировать всю работу. В своих мемуарах Витте утверждает, что высочайшее решение всех очень смутило[858]. Хотя в действительности не ясно чему здесь смущаться: собственно кому как не человеку, олицетворявшему правительственный либерализм в России, следовало бы адресовать работы по подготовке конституционного акта. Данный шаг выглядел естественным для всей бюрократии, давно и прекрасно осведомленной о взглядах Сольского. Наоборот, удивляет виттевское утверждение, что этим жестом государь продемонстрировал полное безразличие к реформам[859]. Заметно, что Витте уже быстро вжился в роль лидера политической модернизации, которая без его руководящего начала была просто-напросто обречена.
Верховная власть, передав преобразовательные бразды в руки Д.М. Сольского, 18 февраля 1905 года обнародовала указ о подаче в Совет министров конституционных проектов от общественных сил и частных лиц, что являлось предложением для всех желающих высказаться по поводу намечаемых изменений в политическом строе[860]. Однако, как известно, это событие было омрачено убийством Московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича (5 февраля 1905 года). Это давало повод утверждать, что лишь боязнь за свою жизнь (т.е. уже подобрались к императорской фамилии) заставила царя пойти на ненавистный ему шаг – публично заявить о подготовке конституции. Такие мнения находились в русле логики, обозначившейся в декабре 1904 года, когда указ о политических реформах от 12 декабря стал подаваться как победа либералов-земцев. Власть всеми силами желала избавиться от последствий доверительных исканий П.Н. Святополка-Мирского. Поэтому теперь указ о подаче конституционных проектов предварил специальный Манифест об искоренении крамолы в стране, изданный тем же днем. Он прямо предостерегал «ослепленных гордынею» вождей мятежного движения, которые посягают на устои государства, освященные православной церковью и историей[861]. Самостоятельное рассмотрение этих актов действительно производит противоречивое впечатление. Однако, их обнародование одним днем позволяет говорить, что они рассчитаны, прежде всего, на совокупное восприятие. В самом деле, затронутые в них темы вряд ли целесообразно было бы излагать в рамках одного документа. Избранная форма – два единовременных акта – выглядела более подходящей для прозвучавшего месседжа: общественное обсуждение вопроса о привлечении выборных к государственному управлению состоится, но исключительно по доброй воле самой власти, а не по чьему-либо требованию. Кстати, именно в таком духе убеждал действовать Николая II его кузен – германский император Вильгельм II. Как он писал вдовствующей императрице Марии Федоровне, политическое реформирование необходимо систематическое и постепенное, но только «не соглашение с мятежниками»[862].
Таким образом, правительство пыталось вывести общественное обсуждение на монархическо-конституционные рельсы, по которым и собиралось следовать дальше. Дискуссии о политических преобразованиях притягивали внимание всех слоев общества, но явно не укладывались в обозначенные властью рамки. Особенно это ощущалось в Москве, утверждавшейся в роли оппозиционного центра. В городе в домах Ю.А. Новосильцева, князей Павла и Петра Долгоруких недалеко от Храма Христа Спасителя регулярно собирались земцы: здесь обсуждали переустройство страны, устраивались земские съезды, куда более правые дворяне-земцы уже перестали появляться[863]. Подобные мероприятия проводились и в купеческих особняках. Как сообщали очевидцы, «масса людей захвачена этим, везде и всюду только и разговоров, что об этих собраниях»[864]. Среди интеллигенции популярностью пользовались встречи у известной купчихи В.А. Морозовой на Воздвиженке. Будущий кадет А.А. Кизеветтер вспоминал, что «этот дом вообще играл важную роль в общественной жизни», либеральная профессура и журналистика многим были ему обязаны[865]. Ежедневно сюда стекались до трехсот человек, которые, помимо теоретических дебатов, планировали создание комитета пропаганды с целью свержения самодержавия. Раздавались призывы вынудить Николая II отречься от престола с передачей прав малолетнему наследнику, а в случае отказа – истребить царскую фамилию[866]. В мае 1905 года в стенах этого дома проходил учредительный съезд Союза союзов. Лидеры земского движения считали, что здесь собирались, как деликатно выразился князь П.Д. Долгорукий:
«элементы с наиболее отзывчивым темпераментом... до последнего времени воспитывавшиеся на конспиративных нелегальных организациях»[867].
Еще одно излюбленное место радикальной публики – особняк М.К. Морозовой (невестки В.А. Морозовой) на Смоленском бульваре[868]. В здешних дебатах отметились многие известные в будущем деятели Государственной думы. Здесь состоялась и громкая политическая дуэль П.Н. Милюкова и А.И. Гучкова по польскому вопросу, ставшая впоследствии «первой чертой водораздела между кадетами и октябристами»[869].
Конечно, в совещаниях, собираемых Д.М. Сольским, обсуждение политических преобразований проходило более сдержано. Неутомимый Витте появлялся на этих заседаниях, чему никто не препятствовал. Решающего же значения его деятельность в деле подготовки конституционного акта в апреле-июле 1905 года не имела, что он собственно и подтверждает (правда слишком категорично: «без всякого моего, сколько бы то ни было активного участия»)[870]. Тем не менее, его присутствие на совещаниях запомнилось горячим отстаиванием идеи о широком привлечении в будущую Государственную думу представителей крестьянства и призывами не устранять от выборов евреев[871]. Но положение Витте в эти месяцы было неопределенным: в марте закрыт комитет о нуждах сельскохозяйственной промышленности, который он возглавлял. Как тогда говорили осведомленные люди:
«между Государем и Витте идет дуэль; не решаясь его прямо сместить Государь ждет, когда-де он подаст в отставку, а тот не хочет, удаляйте если хотите силою»[872].
Основная же работа легла на плечи Сольского; однако этим сюжетам, в отличие от всего, что связано с тем же Витте, в литературе уделяется крайне мало внимания. В частности, по-прежнему за скобками даже постсоветских исследований остаются контакты лидера правительственного либерализма, каковым являлся Сольский, с ключевыми фигурами земского движения.
Как известно, группой ученых-юристов во главе с С.А. Муромцевым был подготовлен свой вариант конституции, опубликованный в «Русских ведомостях» к открытию земского съезда в начале июля 1905 года[873]. Хорошо известно мнение, что его разработка стала упреждающим действием на ожидающееся обнародование Конституции с совещательной думой, разработанной у Министра внутренних дел А.Г. Булыгина. Как откровенно признавался И.И. Петрункевич, «важно заменить чем-нибудь проект Булыгина»[874]. Но только этими тактическими целями отнюдь не исчерпывается значение земской разработки. Исследователи характеризуют этот документ в качестве теоретической основы последующего конституционного движения в России[875]. Содержательная суть проекта Муромцева заключалась в эволюционном переходе от абсолютизма к конституционной монархии. Он вместе с другими авторами считал целесообразным введение нового государственного порядка сверху, т.е речь шла исключительно об октроированной конституции. Проект предусматривал учреждение Государственной думы, состоящей из двух палат – народного представительства и земской. Если первая избиралась бы всем населением страны, то вторая – земскими губернскими собраниями и городскими думами. В этом контексте монархическая власть, приобретая ограниченный характер, в тоже время выступала бы верховным гарантом права и законности[876]. Однако не стоит думать, что Муромцев недооценивал важность конституционного строительства и значение трансформации государственного строя. Он неизменно подчеркивал: после государя, первое лицо в государстве – это Председатель Государственной думы. Особое отношение вызывала у него и декларация политических прав личности и общества; соответствующий раздел прописан подробно и тщательно[877]. Это определяло новые взаимоотношения властей со своими подданными. Можно сказать, что Основной закон, предложенный либеральными юристами, предлагался в качестве инструмента освобождения от «крепостного права» имперского чиновничества.
