Оливия вспомнила похороны Нельсона. Тогда Филипп о чем-то долго говорил с обворожительной незнакомкой. Спросив о ней у сына, она узнала, что это внучатая племянница Флоры Пуйоль, художница Изабель де Луна. Во взгляде Филиппа отразилась тогда боль разбитого сердца – реакция на отверженную любовь.
Оливия попивала вино в библиотеке, когда наконец появился Филипп.
– Прости, что я опоздал. С тех пор как умер Нельсон, мне кажется, я тяну бизнес за двоих.
Налив сыну каберне, Оливия посмотрела на него и вдруг увидела, как красив ее мальчик. Впрочем, в свои сорок четыре года он казался бы моложе, если бы не сеть морщинок в уголках глаз. И отнюдь не беззаботная улыбка. Волосы его по-прежнему были темными и густыми, хотя кое-где уже проглядывала седина. Оливия подумала, что с ее состоянием и капиталом, который Филипп унаследовал от Нельсона, он наверняка может считаться одним из самых завидных женихов в мире.
– Твоя коллекция потрясла меня, Филипп, – сказала она. Поскольку Оливия сама была страстным и знающим коллекционером, Филипп высоко оценил ее комплимент. – К тому же она невероятно обширная.
– Имея таких родителей, я был бы полным идиотом, если бы собирал негодные вещи.
Он улыбнулся, невольно признавая, что чувствует себя спокойно и комфортно рядом с ней. Их отношения постепенно становились ближе и прочнее.
– Как обстоят дела с твоим новым предприятием? – спросила Оливия.
– Отлично! Скай просто потрясающа! – воскликнул он с восхищением. – Разумеется, она многое взяла и от Рихтера, и от Глинчера, с которыми работала, но лишь единицы вправе похвастаться таким умением вести дела. – Он задумался, затем продолжил: – Помимо деловой хватки, она обладает тонким пониманием отношений в мире художников, что большая редкость: продавец должен понимать не только покупателей-богачей, но и тех, кто зависит от него материально, кто предоставляет товар. Скай именно такова. Она никогда не позволит себе уронить достоинство в погоне за прибылью. Она уважает себя и тех, кто у нее выставляется, потому ее галерея пользуется популярностью.
– Тебе повезло. Я слышала, что галереи закрываются одна за другой.
Филипп пригубил вино и задумчиво проговорил:
– Да, начался настоящий бум, и в то же время многие коллекционеры покинули рынок.
– Например, такие как я, – печально отозвалась Оливия. – Мы с Джеем привыкли ходить по галереям и покупать то, что нам нравится, но нынешние цены нам не по зубам. Мы, так сказать, принадлежим к низам коллекционеров.
– К сожалению, – покачал головой Филипп, – рынок вынуждены покинуть те, кто давно занимается собирательством. Именно поэтому я опираюсь на Скай. Она открывала галерею в трудное время, но риск не испугал ее. Благодаря своей причастности к богеме ей удалось собрать вокруг себя людей – художников и покупателей, – которые теперь находят друг друга под крышей ее галереи.
– Судя по всему, ты действительно ей доверяешь.
Филипп молча кивнул.
– Я наблюдал за ней еще в галерее Рихтера. Прежде чем вложить деньги в это предприятие, я выяснил у Скай, как она предполагает вести дела, – продолжал Филипп невозмутимо. – Она ответила: «Чтобы преуспеть, нужно любить искусство, а не деньги», а потом процитировала Андрэ Эммериха: «Хороший посредник произведения искусства не продает; он позволяет публике приобретать их». Мне это понравилось.
Оливия порадовалась, что Филипп не огрубел, приобретая жизненный опыт, и в то же время не возгордился. У него по-прежнему душа романтика.
– Похоже, Скай особенно благоволит Изабель де Луна, – лукаво улыбнулась Оливия. – Впрочем, ты, судя по всему, тоже.
– Для женщины, которая давным-давно оставила материнские заботы, ты невероятно проницательна, – рассмеялся Филипп.
– Спасибо, дорогой. А теперь перестань ерничать и расскажи, что у тебя с этой потрясающей женщиной.
– Абсолютно ничего, – грустно улыбнулся Филипп.
– Ты ее любишь?
– Да.
– А она тебя?
– Думаю, тоже.
– Так в чем же дело?
– Я допустил ошибку. Потом принес извинения и с тех пор делаю все, чтобы исправиться. Но тут дело в другом. – Он поморщился, коснувшись в разговоре загадки, которую был не в силах разрешить. Оливия вопросительно взглянула на сына. – Она говорит, что любви недостаточно, что ей необходимо чувствовать себя в безопасности. – Тень отчаяния легла на его лицо. – Но если я не понимаю, чего она боится, то как же мне защитить ее?
Оливия поднялась с кушетки и стала прохаживаться по комнате взад и вперед. Филипп в полном недоумении застыл на месте. Вдруг Оливия остановилась и бросила на сына печальный взгляд.
– Я оставила тебя когда-то потому, что мне нужно было почувствовать себя в безопасности. Меня слишком часто били, обижали, унижали. Я любила тебя с рождения и до сего дня. Но этого было недостаточно. Мне хотелось ощутить себя защищенной. Не понимаешь?
Филипп молча смотрел на расстроенную женщину, которая пыталась раскрыть ему тайну своей души. Он сделал шаг навстречу Оливии и заключил ее в объятия.
– Ребенок, который продолжает жить во мне, никогда не поймет, почему мать его бросила, – сказал он, усаживая ее на кушетку. – Но взрослый мужчина, которым я стал, не может этого не понять.
– Спасибо, – сквозь слезы улыбнулась Оливия и крепко сжала руку сына. – Жаль Изабель, но ей самой надо справиться с той опасностью, что ей угрожает.
– По-моему, она не знает, в чем она заключается, – ответил Филипп. Они с Флорой говорили о тех демонах, которые терзают душу Изабель, во время его последнего визита. Флора тоже просила его потерпеть и дать Изабель время во всем разобраться.
– А ты не спрашивай ее ни о чем, – отозвалась Оливия. – Просто по возможности будь рядом. И в один прекрасный день сквозь пелену страха она увидит и примет твою любовь, а затем и поверит тебе.
Нина покинула офис Филиппа Медины с радостной улыбкой на лице. Он предложил ей за «Истинные цвета» громадную сумму – пятьсот тысяч долларов, как она и ожидала. Нина ответила, что обдумает его предложение. При мысли о том, как небрежно эти слова слетели с ее уст, она приходила в неописуемый восторг. Ей ведь никогда не забыть того, как грубо Филипп отказал ей от места!
Их встреча прошла в атмосфере холодной, деловой учтивости и взаимной подозрительности. Нина поняла, что Филипп потрясен ее близкими отношениями с Изабель, но постарался ничем себя не выдать. Он повел себя как настоящий джентльмен и не заставил ее замолчать, хотя именно это она и предполагала.
Впрочем, не важно. Филипп, стоящий во главе «Медина паблишинг», дал Нине прекрасный козырь. Энтони не отреагировал бы на любой другой издательский дом, но Медину он не проигнорирует. Что бы ни лежало в основе их напряженных отношений, это на руку Нине, и она готова воспользоваться ситуацией. Единственная проблема состоит в том, чтобы завершить сделку как можно скорее. Бринна становилась слишком навязчивой. Пару недель назад эта стерва снова потребовала денег. Когда Нина отказалась, та пригрозила связаться с Филом Донахью и Опрой Уинфри.
– Звони кому хочешь, мне наплевать, – ответила Нина, чтобы спровоцировать Бринну. – Скажешь хоть слово – и окажешься под колесами товарного поезда. Понятно?
Очевидно, Бринна поняла ее, потому что Нине она больше не надоедала, и та не натыкалась на газетные заголовки типа «Давно потерянная мать Нины Дэвис». Бездонное брюхо насытилось. На какое-то время.
Разгадав замысловатую шараду Нины, Энтони добился следующего: из друга превратился во врага и попал в фокус очередной изыскательской экспедиции Дэвис в Бостон. Копаясь в ее прошлом, он вызвал у нее интерес к своему, поднял множество вопросов, которые до сих пор оставались без ответа. Используя личное обаяние и старые удостоверения, Нина получила доступ к отделу хранения справочного материла «Бостон геральд» и провела много часов в кабине для индивидуальной работы, изучая микрофильмы с записью отчетов социологов о ситуации конца тридцатых – начала сороковых годов.
Она обнаружила там десятки фотографий деда Энтони, который разрезал ленты, провозглашал тосты на благотворительных обедах, принимал сановников, занимающих высокие посты, получал бесчисленные награды и медали от благодарных сограждан. Отец Энтони, Альберт, тоже оставил след в истории, но фотографировался либо один, либо в компании «неизвестных спутниц».
В 1942 году Альберт Гартвик женился на Жаклин Кеннелон. Ему было сорок семь, ей – двадцать. Он был потомком одной из самых известных семей в Бостоне. Она выросла в многодетной семье ирландского бизнесмена средней руки, который занимался изданием книг по садоводству, декорированию и кулинарии.
– А она и впрямь была красива, – задумчиво вымолвила Нина, рассматривая свадебную фотографию привлекательной брюнетки. – Слишком красива, чтобы выйти замуж за того, кто настолько старше.
