Как же, черт возьми, объехать этот драндулет?!
Ей вдруг захотелось повернуть обратно, к материнскому дому. Дарлин не успела еще ничего решить, когда внезапно услышала за спиной какой-то звук. Сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди, но сразу успокоилось, когда, оглянувшись, она разглядела сквозь завесу дождя очертания знакомой фигуры.
– Я так и подумала, что это твоя машина! – закричала Дарлин. – Что это ты бросаешь ее посреди дороги? Из-за проклятого дождя ничего не видно, я чуть в нее не врезалась. Если бы я повредила такую машину, Младший содрал бы с меня шкуру живьем!
– Я избавлю его от этой неприятной обязанности. Дарлин не успела ничего понять, когда сокрушительный удар по голове сбил ее с ног.
Раздался оглушительный раскат грома, свет несколько раз мигнул и погас окончательно. Но Кэролайн заранее приготовила в каждой комнате керосиновые лампы и свечи.
Она не возражала ни против грома, ни против темноты. Даже надеялась, что откажет и телефонная линия, устав отвечать на звонки сочувствующих и любопытных, которые осаждали ее весь день напролет. Единственное, чего она слегка опасалась, – это наткнуться на ухмыляющийся призрак Остина Хэттингера.
Кэролайн с порога наблюдала за грозой, а Никудышник жался где-то в углу и скулил. Да, спектакль был потрясающий! Одинокие деревья не могли стать преградой для ветра, и он завывал на равнине, гремел задвижками окон, сотрясал стекла. А ей было достаточно смотреть, восхищаться и знать, что за спиной сухой, освещенный керосиновыми лампами дом, готовый принять ее в свои хранительные объятия.
Интересно, как бы отнесся добрый доктор Паламо к тому, что она теперь больше ни от чего не убегает и не прячется? Впервые за всю свою жизнь она делает только одно – живет!
Впрочем, это было не совсем так: сегодня утром она попыталась кое от чего спрятаться. Она приняла секс, но отвергла душевную близость с Такером. А все потому, что хотела ощутить себя живой и одновременно боялась чувствовать.
Стало прохладно – впервые за все время ее пребывания здесь. Кэролайн потерла руки и сказала себе, что секса для них обоих оказалось достаточно. Он хотел ее, она хотела его. И не о чем тут беспокоиться.
Кэролайн закрыла глаза и глубоко вдохнула напитанный озоном воздух. Удивительно хорошо! Грянул гром, щенок жалобно пискнул, и Кэролайн рассмеялась.
– Ладно, Никудышник, теперь я тебя буду спасать. Песик оказался в гостиной: забился под софу так, что только нос торчал из-под оборки чехла. Бормоча что-то утешительное, она взяла его, как ребенка, на руки и стала укачивать.
– Это ненадолго. Грозы долгими не бывают. Иногда они накатывают, чтобы встряхнуть нас и напомнить, как приятны спокойные, тихие времена. А как насчет музыки? Мне бы хотелось сейчас поиграть.
Кэролайн посадила щенка на стул и достала скрипку.
– Что-нибудь страстное, – прошептала она и пробежалась смычком по струнам. – Что-нибудь страстное, под стать настроению!
Кэролайн начала с Чайковского, потом плавно перешла к Девятой Бетховена, а затем попыталась воспроизвести и одну из песенок, которым ее научил Джим. Закончила она своей собственной интерпретацией «Госпожи Мадонны».
Сумерки перешли в полную темноту, когда она опустила скрипку, и почти тотчас же раздался стук во входную дверь. Кэролайн сильно вздрогнула, а Никудышник сиганул из комнаты, взбежал наверх и укрылся под кроватью в спальне.
– Да, надо его отослать в школу собаководства, чтобы он научился, как вести себя в боевой обстановке, – пробормотала Кэролайн.
Отложив скрипку, она вышла в коридор. Через дверное стекло на нее глазел Такер.
Кэролайн почувствовала, что у нее внезапно задрожали руки, и нахмурилась.
– В такую дурную погоду надо сидеть дома!
– Знаю.
– Ты не собираешься войти?
– Пока нет.
Она подошла поближе. С волос у него текло, как утром после душа, хотя от машины до крыльца бежать было совсем недалеко, – И давно ты здесь стоишь?
– Я подъехал как раз тогда, когда ты от этой музыки высоколобых перешла к «Собаке с солью на хвосте». Ведь это была «Собака», да?
Кэролайн мимолетно улыбнулась:
– Да, меня Джим научил. Мы с ним обмениваемся опытом.
– Я слышал, Тоби очень этому рад. И уже присматривает для мальчишки дешевую скрипку.
– У него талант, – ответила она и вдруг ощутила всю нелепость ситуации. Почему, собственно, они обсуждают дела Джима через дверь? – А у меня погасло электричество…
– Знаю. Выйди на минутку, Кэролайн. Она заколебалась. Вид у Такера был такой серьезный, такой решительный…
– Что-нибудь случилось?
– Нет. По крайней мере, я ни о чем таком не слышал. – Он нажал на ручку, но Кэролайн с некоторых пор стала запирать дверь. – Выйди.
– Хорошо.
И она вышла, чувствуя, что нервы натянуты, как струна.
– Я хочу кое о чем тебя спросить. Сегодня утром…
– А пива ты не хочешь? – Она отступила назад, коснувшись рукой двери. – Я вчера купила несколько банок.
– Кэролайн, – его глаза блеснули в темноте, и она замерла на месте. – Кэролайн, почему ты не позволила мне дотронуться до тебя?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – она нервно провела рукой по волосам. – По-моему, я как раз позволила тебе. Разве мы не занимались с тобой любовью вон на той кушетке?
– Мы занимались сексом, Кэролайн, а это огромная разница. Царственный взгляд, которым она его удостоила, едва не заставил Такера усмехнуться.
– Если ты приехал сюда, чтобы критиковать мое исполнительское мастерство…
– Я не критикую, я спрашиваю. – Он подошел к ней поближе, но остановился, не коснувшись. – Однако ты уже ответила на мой вопрос. Это было именно исполнение. Может быть, ты просто хотела этим доказать себе и другим, что ты жива? Видит бог, это тебе действительно нужно и по веской причине. Но я хочу спросить: это все, чего ты хочешь? Ведь я могу дать тебе больше, гораздо больше. И чувствую потребность дать это тебе. Если примешь…
– Я не знаю, Такер, – искренне сказала она. – Честное слово, не знаю, смогу ли я это принять.
– Я могу сейчас уехать, чтобы ты обдумала мои слова. Если же не хочешь, тебе достаточно впустить меня в дом. – Он дотронулся до ее щеки. – Просто впусти меня, Кэролайн.
«Нет, он имеет в виду не только дом», – поняла она. Он хочет, чтобы она впустила его в свое сокровенное естество – и физически и эмоционально. Кэролайн на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла их снова, увидела, что он все так же пристально смотрит на нее, ожидая ответа.
– Знаешь, я не очень-то люблю зарекаться… Напряженную линию его губ смягчила улыбка.
– Но черт возьми, миленькая, я тоже не люблю!
Она сделала глубокий вдох и, открыв дверь настежь, сказала:
– Я предпочла бы, чтобы ты вошел.
Такер облегченно вздохнул и, едва перешагнув через порог, схватил ее в объятия, оторвав от пола.
– Такер…
– Достаточно я разыгрывал тут Ретта Батлера!
Поцелуем он предотвратил возможные возражения. Ей-богу, сегодня она не станет вспоминать ни о Луисе, ни о ком-нибудь другом.
– Ты совсем промок, – сказала она и опустила голову ему на плечо.
– Ничего, я предоставлю тебе возможность раздеть меня. Кэролайн рассмеялась. "Как с ним легко! – подумала она. – Если сказать себе: «Ну и пусть».
На стенах плясали тени от свечи. Жара, запертая в комнате на весь день, казалась теперь приятной и знакомой, как старый друг. Ветер шевелил старые кружевные занавески, в спальне пахло свечами, лавандой и дождем, деловито барабанящим по железной крыше.
Поддразнивая Кэролайн мелкими, частыми поцелуями, Такер опустил ее на постель. Кончиками пальцев он легко провел по се лицу, шее, груди, ласково снимая напряжение, и услышал благодарный вздох. Где-то далеко проворчал затихающий гром: гроза уходила на восток. Губы Такера прижались к ее губам, и она растворилась в ощущении покоя и радости, которые он ей предлагал.
