Подружившись с моими любимцами, Фрэн настояла на том, чтобы мы сели на балконе. Я сказал, что там слишком холодно, но она возразила: нет, это как весенний день. Я уже забыл, что такое настоящий холод. Открыв ей балконную застекленную дверь, я пошел в спальню, чтобы одеться потеплей.
Возвращаясь к ней, я ощутил, какая оглушающая пустота царит в доме, оглушительней, чем в первую мою ночь в нем. Когда я вышел на балкон, мне показалось, что эта пустота поселилась во всем вокруг: знаменитый залив, город, это нагромождение домов, расползающихся за его пределы, сам древний Везувий – все было необычно громадным и мрачным. Как при смене декораций между действиями, все потеряло свое очарование.
Поначалу разговор не клеился, мы избегали того, что было у каждого на душе. Ее школьный приятель, который, путешествуя по Европе, проезжал Неаполь, заметил меня в моем «моргане» и сообщил об этом Фрэн. Когда она прибыла сюда, найти меня не составляло труда. Кажется, все знали обо мне.
– Как это они тебя называют?
– Scrittore.
– Что это значит?
– Писатель. Это из-за той безделицы, над которой я работаю. Что-то вроде мемуаров.
Мой голос был незнакомым и фальшивым, слишком моим, словно на дешевом магнитофоне звучала старая запись. Голос Фрэн тоже звучал неестественно. Мы продолжали в том же духе, неловко обходя главное, пока Фрэн, чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу, не полезла в сумку за пачкой английских сигарет. Замедленным движением поднесла зажигалку и закурила, затем села и выжидательно посмотрела на меня. Я не сразу сообразил: она ждет, что я ее отругаю. Ей было не понять, что давний гнев тут не может вспыхнуть, как не может спичка вспыхнуть в вакууме.
– Так ты не возражаешь, что я курю? – наконец спросила она.
– Нет, а почему я должен возражать? Ты уже взрослая.
– Вот как! – Фрэн выглядела слегка обиженной. – Знаешь, я до сих пор и травку покуриваю.
Я озадаченно посмотрел на нее: почему она сочла, что нужно объявить мне это? Она получила свободу, которой всегда так жаждала, и вот теперь, когда я ушел из ее жизни, пытается заставить меня, как встарь, сыграть роль тирана.
– Ну и прекрасно, – сказал я беспечно. – Кури что хочешь.
Опять воцарилось молчание, еще более неловкое, чем прежде. В конце концов я понял, что дальше откладывать нельзя. Живот снова свело судорогой. Сердце бешено билось. Словно вид морской дали мог меня успокоить, я отвернулся от Фрэн и устремил взгляд на залив. Казалось, пустота волн набросилась на меня.
– Как Элен? – спокойно спросил я.
– Она больше не живет с Россом, если ты это имеешь в виду.
Это был странный момент. Фрэн наклонилась ко мне через стол и, не скрываясь, вглядывалась в мое лицо. Мои любимцы, бывшие тут же на балконе, тоже, как оказалось, внимательно смотрели на меня, словно понимали важность сказанного. Я отвернулся и смотрел на море, позабыв обо всех них. Я был ошеломлен, как никогда в жизни, тем, что во мне ничто не шевельнулось.
Любой нормальный муж почувствовал бы что-то, ну там внезапное волнение, пусть и слабое, при таком известии. Я не почувствовал ничего. Шли мгновения, и это ощущение становилось ужасным. Я был как слепой, который проснулся и, шаря вокруг себя, обнаружил, что из спальни вынесли всю мебель. Я ждал, охваченный отчаянием. Потом до меня постепенно дошло, что не только мебель вынесли, но и сами стены снесли. Все здание жизни исчезло бесследно. Наконец я понял, до какой степени превратил себя в изгнанника.
Фрэн продолжала изучающе смотреть на меня.
– Почему? – не оборачиваясь, спросил я.
– Они ужасно не ладили. Думаю, Росс слишком привык жить по своему распорядку. Мама мешала ему работать. Он постоянно был страшно раздражен, похлеще тебя, и она в конце концов просто этого не вынесла.
– Понимаю. А как наш юный Кристофер?
Последовала пауза.
– У него все прекрасно. – В ее голосе слышалось разочарование оттого, что я так быстро сменил тему. – Вернулся в университет, в аспирантуру, пишет что-то по философии. И обручился с Кэролайн. Ну, ты знаешь ее, она еще работала в книжном магазине.
– Хорошо, – сказал я равнодушно. – Они подходят друг другу.
Какое-то время я заставлял ее продолжать болтать в том же духе: рассказывать новости, провести короткую экскурсию по моему прошлому. Я спросил о старых знакомых и знакомых местах. Все ее ответы не вызывали во мне никакого отклика, но я продолжал спрашивать, прощупывая, насколько простерлась пустота. Все это время я чувствовал, что Фрэн хочется вернуться к разговору об Элен и мне. Наконец я решил, что хватит, пора кончать с этим.
– Так почему, – спросил я, поворачиваясь к ней, – ты проделала такой неблизкий путь, приехала сюда?
Фрэн глубоко вдохнула и сказала:
– Чтобы попросить тебя вернуться в Англию. – Я молчал. Подождав секунду, она продолжила: – Послушай, то, как мама и Росс поступили с тобой, было жестоко, но я совершенно точно знаю, что сейчас они оба сожалеют об этом. Вот настоящая причина, почему они не смогли жить вместе. Думаю, они просто чувствуют себя слишком виноватыми.
Фрэн все представляла себе неправильно. Она видела во мне жертву, человека, которого предали собственная жена и лучший друг, вынужденного покинуть свою страну и дом. Она никоим образом не могла узнать, как моя собственная душевная опустошенность еще много лет назад иссушила и дружбу, и супружескую жизнь.
– Не нужно им чувствовать себя виноватыми, – устало сказал я. – Им не в чем упрекать себя.
– Если ты действительно так считаешь, – настаивала Фрэн, и я никогда не видел, чтобы она смотрела так прямо и по-взрослому, – возвращайся и попытайся начать все сначала. Конечно, мама именно так не сказала, но я знаю, что она очень бы обрадовалась, если бы ты вернулся. Видел бы ты ее лицо, когда она услышала, что мне сообщили, где ты находишься. Как если бы…
– Я не собираюсь возвращаться в Англию. Ни при каких обстоятельствах.
Мой. категорический тон заставил ее замолчать на секунду. Потом она заговорила снова, более спокойно.
– Если не хочешь делать этого ради мамы, сделай ради меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне тебя не хватает, пап. Без тебя жизнь не та.
Впервые за всю нашу встречу во мне шевельнулось чувство, какое должен был бы испытывать человек, отец, и из переполняющей меня тьмы всплыл на краткий миг ее образ. Белокурая прядка упала на лицо Фрэн, когда она говорила, и я был поражен ее красотой. Я поймал себя на том, что пытаюсь представить себе чувства молодого человека, слушающего признание такой вот девушки, что она его любит. Любой юноша, услышав от нее такие слова, был бы на седьмом небе от счастья.
Образ исчез во тьме. Мгновение промелькнуло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
