Пемпер сидел за машинкой больше часа, но в конце концов оставил место, где предстояло появиться его имени. Хотя такой исход не являлся для него фатальной неожиданностью. Среди друзей Штерна ходили осторожные разговоры, что Шиндлер прикидывает, как тем или иным образом переместить отсюда побольше людей, но сегодня вечером слухи из Заблоче больше не имели для него значения. Метек печатал; в каждом отчете он оставил место для своей собственной смерти. И все эти воспоминания о преступных копирках коменданта, которые он старательно берег в памяти - все пошло прахом из-за пустой строчки, которую ему пришлось оставить.
Когда оба текста были выверены до последнего слова, он вернулся на виллу. Амон заставил его ждать у высокого окна, пока сидя перечитывал документы. Пемпер прикидывал, какая надпись появится на его трупе: «Так умирают еврейские большевики!»?
Наконец Амон подошел к окну.
- Можешь идти спать, - сказал он.
- Герр комендант?
- Я сказал, можешь идти спать.
Пемпер ушел. Он стал чувствовать почву под ногами. После того, что ему довелось увидеть, Амон не должен был оставлять его в живых. Но может быть, комендант утомился и решил покончить с ним попозже. А тем временем день жизни - все равно жизнь.
Пустое место, как потом выяснилось, было отведено для одного старика-заключенного, который по глупости своей попытался договориться с такими людьми, как Йон и Хайар, дав им знать, что у него есть кошелек с драгоценными камнями, спрятанными где-то вне лагеря. Когда измотанный Пемпер засыпал в своем бараке, Амон, пригласив старика на виллу. Предложил ему жизнь в обмен на алмазы, а после того, как старик показал место их хранения, его, конечно же, тут же расстреляли, и его имя было вписано в отчеты Коппе и в Ораниенбург, где стало известно, как решительно была подавлена искра бунта.
Глава 30
Приказы, исходящие из ОКН (Верховного командования армии) продолжали ложиться на стол к Оскару. В силу складывающейся военной ситуации, как сообщил Оскару начальник отдела боеприпасов, концлагерь Плачув и соответственно его отделение на «Эмалии» нуждаются в перемещении. Заключенных с «Эмалии» следует вернуть в Плачув, где они будут ожидать соответствующего распоряжения. Самому Оскару предписывалось, как можно скорее свернуть свою производственную деятельность в Заблоче, оставив лишь необходимое количество технического персонала, чтобы законсервировать предприятие. Для получения дальнейших инструкций ему следует обращаться в эвакуационный отдел ОКН, в Берлин.
Первой реакцией Оскара была холодная ярость. Он представил себе некоего молодого чиновника, который пытается препятствовать его замыслам - какой-то человечек в Берлине, не догадывающийся, что хлеб с черного рынка связал воедино Оскара и его заключенных, думает, что владелец завода может просто открыть ворота предприятия, позволив, чтобы у него забрали всех рабочих. Но больше всего его вывело из себя уклончивое выражение «перемещение». Генерал-губернатор Франк в этом смысле куда честнее, он дал откровенно понять это в своем недавнем выступлении. «Когда мы одержим окончательную победу в войне, я убежден, что поляки, украинцы и весь тот мусор, что сейчас болтается под ногами, будет превращен в котлетный фарш; словом, мы поступим с ними, как нам заблагорассудится». Франк, по крайней мере, имел смелость называть вещи своими именами. В Берлине же писали «перемещение» и считали, что умыли руки.
Амон отлично знал, какой в нем заключен смысл, и во время очередного визита Оскара в Плачув, откровенно поведал ему об этом. Все мужчины Плачува будут переведены в Гросс-Розен, женщины - в Аушвиц. Гросс-Розен представлял собой обширный район каменоломен в Нижней Силезии. Компания «Германские земляные и каменные работы», предприятие СС с отделениями по всей Польше, Германии и на завоеванных территориях, использовала заключенных из Гросс-Розена. Процессы же в Аушвице подчинялись более простым и современным схемам.
Когда новости о закрытии дошли до завода и стали обсуждаться в бараках, кое-кто из людей Шиндлера понял, что пришел конец их спасительному убежищу.
Перльманы, чья дочь рискнула своими арийскими документами, чтобы попросить за них, связывали уже узлы из одеял, с философским спокойствием разговаривали со своими соседями по бараку. «Эмалия» дала им год покоя год сытной еды, год нормального существования. Может, этого более чем достаточно. И теперь их ждет смерть, от которой некуда деться. Эта обреченность ясно чувствовалась в тоне их голосов.
Спокойно воспринимал все происходящее и рабби Левертов. Дела его с Амоном не были закончены - и наконец тот добрался до него. Эдит Либгольд, которую в первые же дни гетто Банкер определил в ночную смену, обратила внимание, что хотя Оскар продолжает часами вести серьезные разговоры со своими еврейскими мастерами, он уже не общается с рабочими и не дает головокружительных обещаний. Может, приказы из Берлина расстроили и обескуражили его, как и всех прочих. Так что он больше не мог играть роль пророка, которым он был во время их первой встречи три года назад.
Ближе к концу лета, когда заключенные продолжали увязывать свои вещи, готовясь отправляться в Плачув, между ними стали ходить слухи, что, мол, Оскар ведет переговоры о выкупе их всех. Он упомянул об этом Гарде; он сказал Банкеру. Да, некоторым и самим почудилось нечто подобное в его спокойной уверенности, в его манере невнятно, по-стариковски бурчать. Но когда вы поднимались по Иерусалимской, мимо административного корпуса, с изумлением новичка встречая команды бурлаков из каменоломни, воспоминания об обещаниях очередным грузом ложились на душу.
Вернулась в Плачув и семья Горовитцев. Их отец, Долек, в прошлом году перетащил их на «Эмалию», но все вернулось на круги своя и для шестилетнего Рихарда, и для его матери Регины. Нюся, которой минуло уже одиннадцать лет, принялась опять подравнивать щетину для щеток, и из окна она видела вереницы грузовиков, ползущих на горку с австрийским фортом и жирный черный дым крематория, тянущийся над холмом. В Плачуве все было как и год назад, когда они покинули его. И она была не в состоянии представить, что когда-нибудь ему придет конец.
Но ее отец верил, что Оскар составляет список своих людей, который поможет извлечь их отсюда. Список Оскара, как многие считали, был уже не просто перечислением имен. Это был СПИСОК. Он был волшебной колесницей, полог которой укроет их.
Обдумав идею, как бы вместе с ними забрать и евреев из Кракова, Оскар как-то вечером заявился на виллу Амона. Стояла тихая спокойная ночь последних недель лета. Амон был обрадован встрече с ним. Из-за состояния здоровья Амона - оба врача, и Бланке и Гросс, предупреждали его: если он не ограничит себя в еде и питье, его ждет смерть - в последнее время гости реже стали бывать на вилле.
Они, как встарь, уселись бок о бок, хотя теперь Амону приходилось пить более умеренно. Оскар изложил ему свое новое намерение. Он обещается перевести свое предприятие в Чехословакию. И хотел бы взять с собой квалифицированный рабочий коллектив. Ему нужно набрать еще толковых рабочих из числа обитателей Плачува. В поисках подходящего места он обратится за содействием к эвакуационному отделу; он предполагает разместиться где-то в Моравии и Ostbahn поможет ему переместиться на юго-запад от Кракова. Он хочет поставить Амона в известность, что был бы весьма благодарен ему за поддержку. Упоминание о благодарности всегда возбуждающе действовало на Амона. Да, сказал он, если Оскар получит одобрение своего намерения от соответствующих отделов, Амон рассмотрит представленный список.
Когда все было обговорено, Амон изъявил желание перекинуться в карты. Он предпочитал французский вариант «блэк джека». Игра была непростым испытанием для младших офицеров, которым приходилось поддаваться, стараясь делать это не очень заметно. Одним низкопоклонством тут было не обойтись. Это был настоящий спорт, и Амон предпочитал именно в нем пробовать силы. Но в этот вечер Оскар не был заинтересован в проигрыше. Он и так выложит Амону более, чем достаточно за этот список.
Комендант начал со скромной ставки в 100 злотых, ибо врачи советовали ему проявлять умеренность и в этом увлечении. Тем не менее, он стал повышать ставки и когда начальная поднялась до 500 злотых, Оскар выложил комбинацию из туза и валета, из чего следовало, что Амону придется выплатить ему двойную ставку.
Амон был раздосадован, но не вышел из себя. Он позвал Хелен Хирш, чтобы та принесла кофе. Она вошла, напоминая собой пародию на вышколенную прислугу джентльмена, хотя и в аккуратном черном платьице, но правый глаз у нее опух и заплыл. Она была столь маленькой и хрупкой, что Амону пришлось отказаться от удовольствия постоянно избивать ее. Девушка теперь уже была знакома с Оскаром, но не поднимала на него глаз. Прошло около года с того дня, когда он обещал вытащить ее отсюда. Когда бы Оскар не появлялся на вилле, он старался заглянуть в кухню и осведомиться, как она себя чувствует. Его внимание трогало ее, но сути жизни не меняло. Например, несколько недель назад, когда она подала на стол недостаточно горячий суп, - Амон был придирчив относительно температуры еды, мушиных точек в коридоре, блох у собак - комендант вызвал Ивана и Петра и приказал поставить ее у березы и расстрелять. Он наблюдал из высокого окна, как она шла под дулом маузера Петра и, сдерживая слезы, молила молодого украинского парня: «Петя, кого ты собираешься убивать? Я же Хелен. Та Хелен, которая кормила тебя пирожными. Ведь ты же не можешь погубить меня, верно?» И Петр, у которого тоже стоял комок в горле отвечал ей сквозь стиснутые зубы: «Я знаю, Хелен. Я сам не хочу. Но если я не послушаюсь, он убьет меня». Она прислонилась головой к шершавому стволу березы. Когда Амон потом часто спрашивал себя, почему он не убил ее, он приходил к выводу, что его остановила ее покорность, ее желание умереть. Но этого он не мог ей позволить. Ее била такая дрожь, что и он заметил ее. У нее даже ноги подергивались. И тут она услышала окрик Амона из окна.
