– Вы говорите «украдешь» в смысле «своруешь»?
– Именно. Это и есть тот пустячок, о котором я говорила, простенькая маленькая услуга любимой тетушке… О Господи! – воскликнула она раздраженно. – Ну что ты надулся как индюк! Это ведь по твоей части. Ты же постоянно воруешь каски у полицейских.
– И вовсе не постоянно, – был я вынужден внести поправку. – Только иногда, для развлечения, в ночь после Регаты, например. И вообще красть картины – это вовсе не то что стянуть полицейскую каску. Это куда сложнее.
– Глупости. Просто как дважды два четыре. Вырезаешь холст из рамы хорошим острым ножом, и все дела.
– У меня нет хорошего острого ножа.
– Будет. Ты пойми, Берти, – продолжала она увлеченно, – все складывается просто великолепно. В последнее время в окрестностях орудует шайка похитителей картин. Из одного дома неподалеку они украли полотно Ромни, а из другого – Гейнсборо. Это и навело меня на мысль. Когда его «Венера» исчезнет, старик Фодергилл ничего не заподозрит и не обидится. «Эти грабители – знатоки, – скажет он себе, – берут самое лучшее». И Корнелия со мной согласна.
– Вы что, ей рассказали?
– А как же! Старый верный прием шантажистов. Я поставила условие: если она даст честное слово, что «Будуар» получит ее писанину за цену, которая мне по карману, то ты ликвидируешь «Венеру» Эдварда Фодергилла.
– Ах вот как? И что же она сказала?
– Она меня благодарила срывающимся от волнения голосом, сказала, что это единственный способ уберечь Эверарда от безумия, и я ее заверила, что к концу недели ты во всеоружии будешь здесь.
– Ну и ну! Вот спасибо, удружили родному племянничку.
– Так что вперед, мой мальчик, с Богом! Тебе надо только открыть окно, чтобы все подумали, будто это дело рук людей со стороны, забрать картину, отнести в свою комнату и сжечь. Я позабочусь, чтобы твой камин хорошенько растопили.
– Ну спасибо!
– А теперь ступай переодеваться. У тебя осталось не так уж много времени – Эверард нервничает, когда опаздывают к ужину.
Я поднимался в свою комнату с опущенной головой и с ощущением, что рок меня настиг. Дживс уже ждал, вдевая запонки в рукава рубашки, и я, не теряя времени, все ему выложил. В таких ситуациях я бросаюсь к Дживсу, как заблудшая овца к своему пастырю.
– Дживс, вы помните, я сказал в машине, что мою душу отягощают неясные предчувствия?
– Да, сэр.
– Ну так вот – я был совершенно прав. Сейчас я в двух словах расскажу вам, чем меня огорошила тетя Далия.
Я в двух словах все ему рассказал, и у него примерно на одну восьмую дюйма вздернулась левая бровь, что было признаком глубокого волнения.
– Крайне неприятно, сэр.
– В высшей степени. И самое ужасное то, что мне, похоже, придется подчиниться.
– Боюсь, что так, сэр. Принимая во внимание возможность того, что в случае вашего отказа сотрудничать миссис Траверс применит к вам санкции, касающиеся кухни Анатоля, вам, по-видимому, ничего не остается, как поступить в соответствии с ее желаниями. Вам нездоровится, сэр? – спросил он, заметив, как меня передернуло.
– Нет, я просто содрогаюсь. Это настоящий удар для меня, Дживс. Никогда бы не подумал, что подобная идея может прийти ей в голову. Я бы понял, если бы это был профессор Мориарти или, на худой конец, доктор Фу Манчу, но никак не почтенная супруга и мать семейства, всеми уважаемая в Маркет-Снодсбери, что в Вустершире.
– Бойтесь женского рода, сэр, он опаснее, чем мужской. Могу я осведомиться, составили ли вы план действий?
– Она уже его обрисовала. Я открываю окно, как будто это был кто-то со стороны…
– Простите, что перебиваю, сэр, но здесь, я полагаю, миссис Траверс ошибается. Разбитое окно обеспечило бы большее правдоподобие.
– Да ведь звон поднимет на ноги весь дом!
– Нет, сэр, это можно сделать совершенно бесшумно. Надо намазать патокой лист оберточной бумаги, приложить бумагу к оконному стеклу и нанести сильный удар кулаком. Это признанный метод, которым сейчас широко пользуются в грабительских сферах.
– Но где взять оберточную бумагу? И патоку?
– Я могу достать их, сэр, и буду счастлив, если вы пожелаете, проделать эту операцию за вас.
– Правда? Очень благородно с вашей стороны, Дживс!
– Что вы, сэр! Моя цель – услужить вам. Прошу прощения, мне кажется, кто-то стучит.
Он подошел к двери, открыл ее, проговорил: «Конечно, мэм, я немедленно передам это мистеру Вустеру» – и вернулся ко мне, держа в руке нечто вроде сабли-подростка.
– Ваш нож, сэр.
– Спасибо, Дживс, черт бы его побрал! – сказал я, глядя на этот предмет с содроганием, и мрачно принялся надевать вязаное белье.
Поразмыслив, мы наметили старт операции на час пополуночи, когда обитатели дома по идее должны спать сладким сном. Ровно в час Дживс проскользнул в комнату:
– Все в полной готовности, сэр.
– Патока?
– Есть, сэр.
– Оберточная?..
– Так точно, сэр.
– Тогда, если вы не против, пойдите и разбейте окно.
– Уж е разбил, сэр.
– Вот как? В таком случае, вы были правы насчет бесшумности. Я не слышал ни звука. Ну что ж, теперь, пожалуй, вперед, в столовую! Ни к чему попусту медлить, или, как говорится, тянуть кота за хвост.
– Совершенно верно, сэр. Что надо делать, надо делать не откладывая, – подтвердил Дживс, и я, помнится, еще подумал, как складно он умеет выразить мысль.
Бесполезно было бы утверждать, будто, спускаясь по лестнице, я был беспечен, как всегда. Нет. Я не чуял под собою ног, и любой резкий звук, раздайся он поблизости, заставил бы меня вздрогнуть. И о тете Далии, которая втянула меня в эту жуткую ночную историю, я думал без должного родственного тепла. Я бы даже сказал, что с каждой ступенькой мне все больше хотелось дать престарелой родственнице хорошего пинка.
Хотя, конечно, в одном отношении она оказалась совершенно права. По ее словам, вынуть картину из рамы – просто как дважды два четыре. И она не ошиблась. Равно как и нисколько не переоценила качество и остроту ножа, которым меня снабдила. Четыре быстрых надреза – и холст выскочил из рамы, как устрица из раковины, когда ее подденешь булавкой. Я скатал его в рулон и устремился назад в свою комнату.
Дживс в мое отсутствие раскочегарил в камине огонь, и теперь пламя полыхало вовсю. Я уже было собрался сунуть в камин несчастное творение Эдварда Фодергилла и подтолкнуть кочергой, но мой верный слуга остановил меня.
– Было бы неосторожно сжигать такой большой предмет целиком, сэр. Слишком велик риск возникновения пожара.
– Д-да, пожалуй. Думаете, надо его изрезать на куски?
– Боюсь, без этого не обойтись, сэр. Могу я предложить, в целях облегчения монотонности работы, подать виски и сифон с содовой?
– А вы знаете, где их держат?
– Да, сэр.
– В таком случае – давайте все сюда!
– Слушаюсь, сэр.
– А я пока приступлю к работе.
Так я и сделал, и дело у меня неплохо спорилось, когда дверь тихо отворилась и в комнату неслышно вползла тетя Далия.
– Ну что, Берти, все прошло гладко? – раздался ее голос у меня над самым ухом, так что я слабо вскрикнул и подскочил чуть не до потолка.
– В таких случаях полагается сигналить, – заметил я не без раздражения, когда приземлился. – Меня чуть родимчик не хватил! Да, все прошло по плану. Но Дживс настаивает на том, чтобы сжигать вещественное доказательство по частям.
– Конечно! Ты же не хочешь устроить пожар.
– И он то же говорит.
– И как всегда, прав. Я принесла свои ножницы. А кстати, где Дживс? Я думала, он рядом с тобой, самоотверженно трудится.
– Дживс самоотверженно трудится в другом месте. Он пошел за виски.
– Вот молодец! Других таких нет, просто нет. Боже мой, – вздохнула она немного спустя, когда мы сидели рядышком у огня и кромсали ножницами холст, – мне это напоминает милую старую школу, как мы после отбоя всем дортуаром пили какао у камина! Счастливые были дни! А, вот и вы, Дживс, проходите и ставьте все припасы поближе ко мне. Как видите, дело продвигается. А что это у вас под мышкой?
– Садовые ножницы, мэм. Я готов оказать любую помощь в пределах своих возможностей.
– Тогда начинайте оказывать. Шедевр Эдварда Фодергилла ждет вас.
Работая втроем в поте лица, мы справились с нашей задачей довольно быстро. Я только успел допить первый стакан виски с содовой и приняться за второй, а уж от Венеры, не считая золы, не осталось ничего, кроме маленького краешка юго-восточного угла, который держал в руках Дживс. Он разглядывал его, как мне показалось, с довольно задумчивым видом.
– Прошу прощения, мэм. Правильно ли я понял, что мистера Фодергилла-старшего зовут Эдвард?
– Правильно. Можете называть его про себя Эдди, если хотите. А что?
– Дело в том, мэм, что картина, которую мы сейчас изрезали, подписана, насколько я могу судить: «Эверард Фодергилл». Я подумал, что должен сообщить вам об этом.
Сказать, что тетка с племянником приняли это известие спокойно, значило бы злостно исказить истину. Земля дрогнула под нашими ногами.
