Чай и смех разгорячили его. Он расстегнул китель, возложил руки на свободно дышащий живот. — Слушай, Канторович, жизнь — афера провальная. Соблюдай права или не соблюдай, победит смерть. Чем крупнее играешь, тем она ближе… — Бородин погрузился в раздумья. — Товарищ Ленин высоко ценил мои способности в вопросе экспорта русской революции… Доверял мне опасные дела. Однажды я облапошился. Мне было поручено доставить драгоценности царской семьи американским коммунистам. Опасаясь слежки, я попросил австрийца, попутчика на корабле, позаботиться о моем багаже. Приплыли в Чикаго. Я отдал ему чемоданы, — он-то не знал, что вшито в подкладку, — и свез их по указанному адресу. По сей день их никто не может найти… Борьба за мировую революцию вынуждена терпеть издержки.
Канторович смекнул: двести тысяч долларов, которые Бородин уже заплатил судье Хо за Фаню, возможно, взяты из подкладочной кассы, деньги-то немалые…
— Не все идет гладко, — вздохнул Бородин, утирая усы. — При жизни незабвенного Сунь Ятсена слова Ленина о том, что мы непобедимы, поскольку непобедима мировая революция, звучали, как постулат.
— Таковы они и по сей день, — заверил его Канторович.
— Тогда провал с Китаем будем считать временным. Он — на моей совести. И за это придется отвечать.
— А если переждать с Китаем, а пока попробовать Вьетнам?
— Над этим работаем, — подмигнул Бородин. — Теперь к насущному: Фане готовят судьбу Ли Дачжао. Статья 101. Пожизненное заключение или смертная казнь. На сделку с Чжан Цзолинем я не пойду.
— Все зависит не столько от меня, сколько от судьи Хо. И тут вы умно распорядились финансами.
— Мои мальчики умеют делать пиф-паф, — сказал Бородин, застегивая пуговицы на кителе. — Надеюсь, они все еще заняты лягушками и нас не слышат. Провалишь защиту — расправлюсь с тобой сам. Поможешь судье Хо — озолочу.
— Михаил Маркович, пиф-паф умеют делать не только ваши мальчики. Я служу честно. Передайте, кому сочтете нужным, мои слова: как только приговор будет озвучен, судья Хо и Фаня должны исчезнуть из зала суда. И я исчезаю, с вашего позволения. Без меня Александра не ложится спать.
— Дело молодое, — разгладил Бородин прилипшие к щекам усы. — Надеюсь, благодаря тебе, и нам Фаней подфартит.
Встреча у источника
Иерусалимское солнце развеяло китайскую тьму. Теплый ветерок сдувал с акаций лиловые лепестки. В легком светлом платье, которое прекрасно сидело бы на пассии Федора Петрова, и в удобных неизвестно откуда взявшихся босоножках, Анна добежала до Ботанического сада. Там, в пруду, полно всякой живности. Плавают самодовольные жирные карпы, — знают, что никто их не выловит, — ловля и кормежка под запретом; крякают вертлявые утки и квакают зобатые лягушки. Этих слышно издалека. Память пахнет лягушачьими лапками в соусе, а тут, за закрытыми воротами — живые лягушки, взглянуть бы на них хоть одним глазком… Не выйдет. Терпи, законопослушный гражданин, мы боремся за твое здоровье. Ходи с запечатанным ртом, самосовершенствуйся в изоляции по предписанию ВОЗ. «Не пей воду из святого источника, она может оказаться заразной», — бурчала она себе под нос по дороге в Эйн-Карем.
* * *
Францисканский монастырь был закрыт, однако духозахватывающий пейзаж никто не отменял. С небольшой полукруглой балюстрады, до которой они шли вверх по широкой пологой лестнице, открывался величественный вид на вади и гору напротив. По школьной памяти, в этом монастыре хранились средневековые карты Иерусалима, и Шуля думала удивить Арона тайным знанием. Да незачем. То, что он к ней никак, стало ясно, как только они ступили на лестницу, а то, что он ей нужен только из-за чемоданов, стало ясно, когда они отдыхивались у балюстрады.
— Запаршивел? — спросил он, уловив на себе Шулин взгляд. — Маска, каска, водолазка…
Она молчала, глядя в еловую пропасть, над которой висел в воздухе ярко-коричневый вагон-скотовоз, и думала об Ароне плохо: «Эх ты, бескостная мужская особь, скульптура из мягкого туфа с инкрустированными глазами»…
На самом деле, парящий в небе призрак Катастрофы держали на себе стальные рельсы, а сами рельсы — железная конструкция. Но издалека был виден лишь вагон, символ мемориала Яд Вашем, подпорки сливались с природой.
Шуля так и не поведала Арону о приключениях в городе Джойса (вернувшись в Израиль, пробовала читать его по-английски, не осилила) — о «Титанике», сделанном руками простого таксиста, которого Алексей со свойственной ему страстью к гиперболизации повысил до профессора философии. Она сказала одно — то, из-за чего и назначила ему свидание в благодатном месте, — для работы ей нужны чемоданы, не только блокнот, о котором она просила его прежде.
* * *
Они спустились к машинам, те стояли по обе стороны Источника. Как Мария с Елизаветой. Непригодная для питья вода струилась по внутренней замшелой стене, скапливалась в забитых всяческой дрянью лунках и выливалась обратно.
— Унитаз Джеймса! — оживилась Шуля.
Источник, несмотря на грязь, обладал живительной силой.
Навстречу шла Анна в светлом коротком платье.
— А ты откуда?
Что за глупый вопрос? Из китайского ресторана.
— Он открыт? — удивилась Шуля.
— В 27-м году был открыт. Там даже разрешалось курить в помещении.
— Угощайся, — Шуля достала из сумочки портсигар.
— Она
