— Этот человек не умер; он здесь или по крайней мере был здесь еще вчера; я сам видел и узнал его.
— Узнали? — удивленно повторил Массарелли.
— Да, именно так, узнал; этот человек явился сюда под именем Гёфле, то ли с разрешения весьма почтенного лица, носящего это имя, то ли без его ведома. Итак, вы смело можете говорить: видите, я на верном пути, и совершенно бесполезно пытаться направить мои подозрения в сторону этого фигляра Вальдо.
Итальянец от изумления не мог вымолвить ни слова. Он ничего не знал о вчерашних событиях, так как появился в замке только утром; он встретил Гёфле, но не обратил на него внимания, не будучи с ним знаком; шведского языка он не знал, далекарлийского и подавно; поэтому завязать беседу он мог только с мажордомом, ибо тот был склонен каждого в чем-то подозревать и немного знал по-французски. Следовательно, Массарелли совершенно ничего не знал о приключении Христиана на балу и даже не догадывался, о ком говорит барон. А тот, видя растерянность и замешательство итальянца, решил, что поставил его в тупик своей проницательностью.
— Что ж, — сказал барон, — рассказывайте, и закончим на этом. Говорите всю правду, тогда вы сможете рассчитывать на известную награду, соразмерно с оказанной услугой.
Но итальянец уже обрел прежнюю самоуверенность. Он был твердо убежден, что барон идет по ложному следу, а потому решил ни за что не отдавать свою тайну даром; сейчас он хотел только одного — выиграть время; но слишком упорствовать в молчании тоже не следовало, чтоб не навлечь на себя гнев этого человека, славившегося своей жестокостью.
— Если господин барон даст мне двадцать четыре тысячи экю и двадцать четыре часа, — сказал он, — я представлю в его полное распоряжение то самое лицо, знакомство с которым для господина барона чрезвычайно важно.
— Двадцать четыре тысячи экю — это слишком мало! — насмешливо ответил барон. — А двадцать четыре часа — слишком много.
— Очень мало для одного человека.
— Вам, может быть, нужны помощники? У меня найдутся верные и расторопные люди.
— Если придется разделить с ними мои двадцать четыре тысячи экю, я предпочту действовать сам, на собственный страх и риск.
— Что вы намерены предпринять?
— То, что прикажет господин барон.
— Вот оно что! Вы, как видно, собираетесь предложить мне…
Но тут он умолк, услышав, что кто-то осторожно скребется за дверью его кабинета.
— Подождите здесь, — сказал он Массарелли и с этими словами вышел в соседнюю комнату.
Гвидо быстро оценил положение: спокойствие барона испугало его, и наиболее безопасным показалось ему вести в дальнейшем дело путем переписки. Поэтому он направился к двери, через которую его ввели, но она была заперта, и, несмотря на известный опыт, он не сумел раскрыть секрет этого замка; тогда он подошел к окну, но оно оказалось на высоте восьмидесяти футов над землей. Гвидо бесшумно подергал ручку двери, через которую вышел барон. Но и эта дверь была заперта. Зато открыт был ящик письменного стола, и в нем столбиками лежали золотые монеты, притом в изрядном количестве.
— Эх! — вздохнул Массарелли. — Крепкие же здесь, видно, двери и прочные замки, если меня оставили с глазу на глаз с этим прекрасным золотом!
И тут он уже встревожился не на шутку. Попытка подслушать, о чем говорят в соседней комнате, успехом не увенчалась. А говорили там вот что:
— Ну, как, Юхан, удалось поглядеть на лицо этого Вальдо?
— Да, господин барон, это вовсе не вчерашний незнакомец, а какой-то урод.
— Хуже тебя?
— Рядом с ним я красавец!
— Да точно ли ты его видел?
— Вот как вижу вас.
— Застал его врасплох?
— Вовсе нет. Я сказал, что мне любопытно взглянуть на него, и он охотно согласился.
— А тот, самозванный Гёфле?
— Как в воду канул!
— Странно. Никому он не повстречался?
— Этот Вальдо не видал его в Стольборге, а господин Гёфле не Имеет к нему никакого отношения.
— Но Ульфил-то уж должен был застать его в Стольборге?
— Ульфил застал в Стольборге только господина Гёфле, его слугу и страшного урода, которого я только что видел.
— Слугу господина Гёфле? Это и есть наш переодетый незнакомец!
— Этот слуга — десятилетний мальчишка!
— Тогда, признаюсь, ничего не понимаю!
— А этот итальянец, господин барон, ничего не рассказал вам?
— Нет. Он или помешанный, или обманщик. Но я во что бы то ни стало должен найти незнакомца, оскорбившего меня. Ты говорил, что он вел разговоры и курил с майором Ларсоном и его друзьями?
— Да, в нижней зале.
— Следовательно, эти молодые люди его и прячут. Он скрывается в бустёлле майора!
— Я велю установить надзор за бустёлле. Но не похоже, чтобы майор хранил какую-то тайну, больно уж он беззаботен на вид! Он приехал нынче утром и больше к себе не возвращался. Его лейтенант…
— Настоящий осел! Но эти юнцы меня ненавидят.
— Чем опасен для вас этот незнакомец?
— Ничем и всем! Какого ты мнения о Тебальдо?
— Отъявленный мошенник!
— Вот потому-то и нельзя его отпускать. Понял?
— Разумеется.
— Как идет ужин?
— Скоро подадут пирожное.
— Придется мне там показаться. Вели приготовить мои лучшие сани и запрячь четверку самых резвых коней.
— Вы намерены участвовать в гонках на озере?
— Нет, напротив, постараюсь получше отдохнуть, но мне надобно, чтобы все думали, будто я полон сил и бодрости, а сейчас занимаюсь важными государственными делами. Прикажи кому-нибудь из слуг натянуть ботфорты, и пусть он сойдет за курьера в глазах гостей. Подними суматоху, погоняй людей туда-сюда с разными распоряжениями. Словом, надо, чтобы все поняли, что я очень занят, а стало быть, превосходно себя чувствую.
— Итак, вам угодно, чтобы ваши любезные наследники лопнули от злости?
— Да, Юхан, а я устрою им пышные похороны!
— Аминь, дорогой хозяин. Проводить вас в столовую?
— Нет, мне больше по нраву войти туда незамеченным и застать всех врасплох, особенно сегодня.
Барон удалился, а Юхан прошел в кабинет, где перепуганному Массарелли минуты казались часами.
— Идемте, любезный, — сказал ему Юхан с самым добродушным видом, — пора ужинать.
— Но… разве я сегодня больше не увижу господина барона? Он мне велел подождать здесь…
— А теперь он велит вам спокойно ужинать и ждать его распоряжений. Или вы думаете, у него других дел нет, как только слушать ваши россказни? Ну, идемте же. Да вы никак меня боитесь! Неужто я похож на злодея?
«Еще как!» — подумал Гвидо и осторожно вытащил ид рукава стилет, которым отлично владел.
Юхан заметил это и поспешил уйти; Гвидо последовал было за ним; но тут из-за двери выскочили два молодчика исполинского роста, накинулись на него и, приставив ему к груди пистолет, потащили в темницу замка; там они его обыскали, отобрали оружие и оставили под надзором стража башни: этот проходимец, убийца и мошенник по призванию, как говорили в те времена, носил в замке звание капитана, однако в парадных комнатах его никогда не видели.
Юхан стоял тут же и с самым благодушным видом смотрел, как выворачивали карманы Массарелли и прощупывали все его платье. Убедившись, что при нем нет никаких бумаг, Юхан ушел со словами:
— Спокойной ночи, милейший. Следующий раз будете сговорчивей!
И добавил про себя:
«Он хвастал, будто может доказать, что владеет важной тайной. Либо он врет, как болван, либо ведет себя осторожно, как человек деловой, но как раз осторожности-то ему и не хватило. Тем хуже для него! Посидит в темнице — живо во всем признается или представит свои доказательства!»
Между тем барон, несмотря на плохое самочувствие, тихими шагами вошел в праздничную залу, сел к столу, прикинулся, будто с удовольствием ужинает, и проявил всю веселость, на какую был способен, то есть высказал с ледяной усмешкой несколько мыслей, свидетельствующих о его чудовищном безбожии, и с отталкивающей жестокостью позлословил насчет тех, кого за столом не было. Сей милейший господин обычно произносил подобные клеветнические речи вполголоса, с небрежным видом. Наследники и прихвостни, услышав это, всегда спешили тотчас же рассмеяться, а затем усердно распространяли его наветы. Иные из гостей возмущались его словами, бранили себя за то, что откликнулись на его приглашение, но это как раз и мешало им спорить с ним, а уже если они отваживались на возражения, то делали это со всевозможными оговорками. Такие оговорки только подчеркивали обвинения, брошенные бароном по адресу отсутствующих. Он же повторял сказанное с видом надменным и вызывающим, а льстецы наперебой поддакивали ему. Честные люди вздыхали и краснели, стыдясь своей слабости, заманившей их в это логово, но барон не любил долгих бесед. Он бросал еще какое-нибудь обидное словцо по адресу доброжелателей и трусов, потом вставал из-за стола и уходил, не сообщая, собирается ли воротиться. Все общество напряженно ожидало, пока не становилось ясно, что более он не явится. Тогда все с облегчением переводили дух, даже злоязычники, которые в его присутствии дрожали не менее остальных. Однако на сей раз барон упустил случай отомстить и кой-кого помучить. Если бы он знал, что Маргарита дважды побывала в Стольборге, он не преминул бы предать это огласке со свойственной ему язвительностью. К счастью, провидение хранило эту невинную тайну, и присутствие самозванного Гёфле в Стольборге осталось необнаруженным.
