— Знаю, знаю, зачем напоминать мне об этом? Но неужели эта гордость так непомерна, что вы откажетесь от скромного займа у отвратительного английского друга, который случайно оказался немного богаче других ваших друзей и даже не ощутит столь мизерного долга?
— Этот долг был бы для меня не унизительным, а священным, но, чтобы он священным и остался, мне все же надо знать, что когда-нибудь я смогу расплатиться. А из каких денег? У Женни есть несколько тысяч франков, предназначенных якобы для меня, но к ним я и пальцем не притронусь: это основа ее будущей жизни с Фрюмансом. Что ж, по-вашему, я отправлюсь в увеселительное путешествие по Италии или Швейцарии на их сбережения?
— Вы не отправитесь путешествовать ни по Италии, ни по Швейцарии, а поселитесь в скромном домике, который есть у меня на примете: это чистенькая лачуга в Соспелло — изумительном месте у подножия Альп, неподалеку от Ниццы. Оттуда до Франции рукой подать. Я решил расстаться с Джоном и подарил ему этот домик. Он будет там жить, но лучшие комнаты собирается сдавать. Вы снимете их, деньги это ничтожные. За очень скромное вознаграждение Джон будет доставлять вам продукты, готовить, исполнять все поручения, даже исполнять роль проводника, потому что Альпы он знает, как вы — свои провансальские бау. Итак, за жизнь без роскоши, но и без нужды вы будете платить двести франков в месяц и к тому же сможете располагать верным человеком: Джон — образец верности, мужества и доброты.
— Прекрасно, но эти двести франков мне не по карману, если у меня не будет возможности вернуть их потом Женни или вам. Не могли бы вы найти мне какой-нибудь заработок, чтобы хватало на жизнь?
— Ну, разумеется! Я обязуюсь найти для вас переводы. Вы образованны, прекрасно знаете языки — я поручусь за вас любому издателю, не сомневайтесь в этом. Уезжайте со спокойной душой. Даю вам слово чести — я позабочусь о том, чтобы в ближайшее время у вас было чем расплатиться с Джоном.
— Благодарю вас, Мак-Аллан, но правда ли это? Не собираетесь ли вы поселить меня в вашем собственном доме и не будет ли плата за наем фиктивной?
— Надо полагать, я не для того дарю своему лакею домик в благодарность за преданную службу, чтобы потом отобрать подарок. Итак, платя за наем комнат, вы будете чувствовать себя там полновластной хозяйкой, а зарабатывая эти деньги, никого не обремените собой.
— Ну, а если вам захочется пожить там?
— Если вы пожелаете, чтобы я навеки сгинул с ваших глаз, что ж, да будет ваша воля. Вы не верите моему слову?
Я не смела не верить. Женни была вне себя от счастья, когда я рассказала ей о моих новых планах, уже не требуя, чтобы она рассталась со мной и немедленно обвенчалась с Фрюмансом. Она снова заявила, что или мы обвенчаемся в один и тот же день, или она вообще не выйдет замуж.
Я обещала нанести прощальные визиты госпоже и господину Бартезу и другим моим знакомым в Тулоне и окрестностях, но боялась, что плохо сыграю свою роль — ведь мне надо было представляться глубоко опечаленной или по крайней мере взволнованной предстоящей бессрочной разлукой; поэтому, не желая лицемерить, я предпочла всем написать, что прощание огорчило бы их, а я на это не имею права, к тому ж тороплюсь с отъездом, не желая упускать компаньона по сухопутному путешествию в Италию, где думаю обосноваться. Этим спутником был Джон, нанявший в Тулоне экипаж, потому что мне хотелось ехать не спеша, с остановками.
Я не имела представления, куда направит свои стопы Мак-Аллан, когда меня уже не будет в Провансе, а спрашивать его не решалась: он мог бы подумать, что мне не хочется отпускать его далеко от себя. Меж тем я и впрямь привыкла рассчитывать на его поддержку и облегченно вздохнула, когда он сам сообщил мне, что собирается еще некоторое время пожить во Франции.
— Вполне вероятно, — добавил он, — что до вашего возвращения я так и не уеду из Прованса. Надеюсь, ваша покорность обезоружит леди Вудклиф, и, быть может, она соблаговолит вернуть мне доверие. В этом случае я подавлю желание наотрез отказать ей и приму все нужные меры, чтобы ввести ее во владение Бельомбром. Так или иначе, поручат ли это мне или кому-нибудь другому, но, пока нет нового распоряжения, я считаю себя обязанным жить здесь. Ну, а потом попутешествую по Провансу удовольствия и любознательности ради. Хочу посмотреть интересные и живописные места, о которых наслышан, — долину Пьерфе, обитель Монрие, пик Брюск, Сифур, да мало ли что еще. Таким образом, вы еще довольно долго сможете отдавать мне распоряжения и получать сведения, какие переводы могли бы заинтересовать издателей.
Я взяла с Мак-Аллана слово, что назавтра же после моего отъезда он поселится в Бельомбре. Мне казалось, что расставание с моим осиротевшим домом будет не так горько, если он останется, хоть на короткое время, под присмотром друга.
Настал день отъезда, и Мак-Аллан с Фрюмансом в пять утра были уже в Бельомбре, чтобы узнать мои прощальные пожелания и усадить нас в карету. Мне вдруг показалось нелепостью брать с собой огромный ларь с гербариями и книгами, и я решила передать его на хранение Фрюмансу. Меня уже ничто не трогало, но Мак-Аллан заявил, что стоит мне совершить хоть одну прогулку в Альпы — и я снова увлекусь ботаникой. С помощью Джона он своими холеными руками установил и привязал весь мой багаж, потом дал нашему спутнику подробнейший наказ, словно провожал и вверял попечению надежного капитана собственную дочь. Женни деловито укладывала провизию для нашей первой остановки и трапезы, которую мы собирались устроить где-нибудь в лесной тени. Она так искусно скрывала волнение, что казалась совершенно спокойной. Не желая уступать ей в самообладании, я безмятежно простилась с Фрюмансом, с Мишелем, со старушкой Жасинтой, с нашими друзьями-мельниками. Слезы подступили к глазам, только когда я пожимала руку Мак-Аллану: мне не было нужды подавать ему пример мужества, вот я и отдалась жалости к себе, той беспредельной, всепоглощающей жалости, которую читала в его глазах, полных сочувствия и нежности.
Он не спросил, скоро ли мы увидимся, а я не считала себя вправе отблагодарить его за великодушную деликатность, пригласив навестить нас, как только у него выпадет свободное время. Удивленный моим молчанием, Фрюманс тревожно взглянул на меня. Больше всего на свете я боялась, что Женни посвятила его в свои подозрения насчет моих тайных чувств, поэтому через силу проговорила:
— Напишите мне, Мак-Аллан, я вам отвечу.
Это прозвучало довольно неопределенно, но он все же поблагодарил меня и попросил позволения сопровождать нас верхом до поворота на большую дорогу. Я согласилась, по-прежнему только для того, чтобы не настораживать Фрюманса.
А он, бедняга Фрюманс, даже об этом не попросил Женни. Они едва обменялись несколькими словами, и рукопожатие их было молчаливо и коротко. Тем не менее мне показалось, что эта сдержанность, по крайней мере у Фрюманса, таит больше страсти и горя, чем внешнее внимание и торжественный эскорт Мак-Аллана. Кто мог бы угадать, тем более увидеть, что творилось в сердце у Женни? Она была точно кузнечный молот, который кует железо и безотказно, не зная устали, расплющивает его и придает желанную форму. Звенья ее тяжкой трудовой жизни то и дело рвались, но, так сказать, незрячим усилием воли она вновь и вновь их соединяла.
Узкий живописный проселок, который прихотливо вился по дну лощины между горами Фарон и Кудон, привел нас к дороге на Ниццу, чуть выше городка Лавалет. Мак-Аллан спешился и подвел Зани к окошку кареты.
— Хотите попрощаться с вашей лошадкой? — спросил он.
Я поцеловала Зани в лоб.
— Почему же вы не взяли его с собой, если так привязаны к нему? Зани — ваша собственность, подарен вам, и только вам, бабушкой, и никто не посмел бы отнять его у вас. Он ваш, как, скажем, шляпа или туфли.
— Вы, вероятно, правы, но зачем мне теперь верховая лошадь?
— Продайте мне Зани.
— С радостью, но деньги обязательно отдайте леди Вудклиф: я не желаю быть хоть чем-то обязанной ее снисхождению.
— Да будет так! Ну что ж, украсьте ему лоб этой веткой дикой оливы, которую держите в руках, — это будет значить, что он продан и принадлежит мне.
— Подойдите сюда, господин Мак-Аллан, теперь я хочу проститься с вами! — воскликнула я. — Нет на свете человека лучше и добрее вас. Вот вам оливковая ветка, возложите ее на могилу бабушки. Когда будете писать мне, пришлите в письме листья с ее любимого дерева. Если, гуляя, забредете в Зеленую залу, вспомните обо мне, а вспомнив, скажите себе, что сделали мне столько хорошего, сколько было в ваших силах.
Я протянула ему руку, и он, не снимая перчатки, сильно встряхнул ее, словно прощался с юношей, вместо того чтобы нежно поцеловать, как делал всегда, когда мы оставались наедине: в присутствии Джона Мак-Аллан вновь становился англичанином до мозга костей.
