показать медленно умирающий мир, «Босоногий Гэн» предается апокалиптическому видению с гротескным и безумным графическим стилем, чтобы показать мир, парадоксально динамичный в его собственном разрушении. Сцены, которые даже с современными спецэффектами и современными ценностями было бы трудно представить в игровом боевике, в нереалистичном пространстве анимации становятся неотступными воспоминаниями о настоящем аде на земле. Кроме того, дистанцированность просмотра анимации позволяет зрителю осознать визуальную часть и вернуться к нарративу, чего не получится сделать в случае игрового кино. С одной стороны, упрощенное представление анимации облегчает идентификацию со стороны зрителя. С другой стороны, тот факт, что это не «настоящие» люди или изображаемые не «настоящие» разрушения, обеспечивает своего рода психологическую буферную зону, чтобы не допустить чрезмерного воздействия на зрителя травмирующих событий.
Живость анимированных изображений также поддерживает динамичный темп фильма, который контрастирует с акцентом на пассивность и жертвенность в «Могиле светлячков». По общему признанию, в «Босоногом Гэне» есть элементы, которые созвучны интерпретации «жертвы». Фильм начинается с короткого кадра нападения на Перл-Харбор и умалчивает предыдущие десять лет войны в Китае. Кроме того, в англоязычной версии конкретно упоминается нападение на Перл-Харбор, а в японской версии просто указывается дата, 8 декабря 1941 года, и дается комментарий, что Япония «погрузилась» в войну с американцами и англичанами. За этим начальным изображением следуют названия исключительно японских городов, написанные ослепительно белыми буквами, оканчивающиеся зловещим словом Хиросима. Эта простая, но мощная вступительная последовательность кадров подчеркивает положение Японии и японцев как цели для совершения удара. Ужасающие сцены взрыва и его чудовищных последствий усиливают образ бессильных жертв, павших под ударами с неба.
Несмотря на эти примеры, повествование, темп и образы фильма отказываются поддерживать такую однотонную интерпретацию событий. В отличие от «Могилы светлячков», «Босоногий Гэн» переплетает моменты надежды и триумфа в своей темной пелене опустошения и отчаяния. Фильм начинается с яркой сцены, в которой Гэн, молодой главный герой, выходит посмотреть на пшеничные поля с отцом и младшим братом Синдзи. Мальчики смеются, когда отец заводит излюбленную проповедь о достоинствах пшеницы, восхваляя ее силу и выносливость, но и проповедь, и смех мальчиков – эффективные контрапункты мрачной обстановке военного времени.
Ощущение надежды выйти из череды невзгод подчеркивается тем фактом, что первые тридцать минут фильма посвящены семейной жизни Гэна до взрыва.
Повествовательный импульс в начальных сценах выражается скорее в сопротивлении, чем в согласии. В одной из сцен Гэн и Синдзи пытаются помочь своей семье, особенно беременной матери, украсть карпа из храмового пруда. Подобно пшенице, карп ассоциируется с надеждой и сопротивлением, когда он борется с похитителем[258]. Отчаянная борьба карпа и хаотичные выпрыгивания из воды в воздух составляют визуальный художественный троп движения вверх, который отражает психологическое состояние мальчика и его нежелание сдаваться.
Мальчики достают карпа, но их ловит на горячем один из храмовых священников. Эта сцена похожа на сцену из «Могилы светлячков», в которой Сэита пытается украсть овощи для своей голодающей сестры. Еда в фильмах о войне часто «становится признаком борьбы»[259] не только для поддержания здоровья, но и для человечества. В обоих случаях мальчики пытаются прокормить не только себя – они пытаются поддерживать человечное отношение перед лицом подавляющих внешних сил. Несмотря на схожесть, две сцены заканчиваются по-разному. В то время как Сэита рассыпается в извинениях, склоняет голову до земли и в конце концов оказывается в полицейском участке, Гэн и Синдзи входят в противостояние со священнослужителем и в конечном итоге убеждают его отдать им карпа.
В другой, явно политической сцене сопротивления отец Гэна яростно критикует ведение войны, говоря своим сыновьям, что правительство находится в руках безумцев, и указывая им, что «иногда требуется гораздо больше смелости, чтобы не бороться, чем чтобы драться». Хотя кажется маловероятным, что подобные настроения (несомненно, разделяемые некоторыми гражданами) публично выражались в период войны, слова отца помогают сохранить критический взгляд на военное вмешательство, которое привело к бомбардировке, и одновременно демонстрируют его нежелание находиться под давлением высших инстанций.
Тон активного сопротивления в начале фильма явственно контрастирует со сценами самой атомной бомбардировки. В то время как первая часть фильма снята в реалистичном стиле, настоящая бомбардировка Хиросимы представляет собой необычайно визуализированный эпизод сюрреалистического ужаса. День взрыва обозначен кадрами с календарем, а сцены с тикающими часами создают ощущение, что время и другие силы вышли из-под контроля семьи. Напряжение повествования нарастает, когда семья сначала укрывается во время воздушного налета, а затем снова появляется на улице и с облегчением понимает, что это была ложная тревога. Хотя эти действия основаны на исторических событиях, они также служат в качестве диегезиса и усиливают зловещую атмосферу, когда Гэн выходит на улицу играть. Периодически переходя к сценам с американцами в кабине «Энола Гэй», зритель смотрит на происходящее глазами Гэна, который наклоняется, чтобы поднять монету (таким образом, по-видимому, защищая себя от взрыва) в тот самый момент, когда сбрасывается атомная бомба.
В сцене, которую так эффективно можно было визуализировать только в анимации (из-за ее впечатляющего качества и необходимого масштаба, обеспечиваемого анимированным изображением), мы видим, как архитектура и жители Хиросимы становятся черно-белыми, освещенными сверхъестественным сиянием[260]. За этим сразу же следуют сцены трансмогрификации. Больше всего запоминается образ маленькой девочки, с которой играл Гэн. Она мгновенно превращается из «реалистичного» мультипликационного персонажа в проклятую душу из буддийской мифологии, «ходячее привидение», с горящими волосами и выпадающими глазами, а ее пальцы сливаются в ужасно вытянутые щупальца. На других коротких кадрах мы видим, как собака превращается в пылающее существо, а в серии изображений неонового цвета (контрастирующих с черно-белым в момент взрыва бомбы и с обычными пастельными цветами первой части фильма), зритель становится свидетелем того, как архитектура власти – замок «Хиросима» и управление по развитию промышленности в префектуре Хиросима – растворяется в пылающем кошмаре разваливающихся руин.
Описание атомной бомбардировки в «Босоногом Гэне» потрясает и ужасает, но повествовательная и визуальная структура фильма не позволяет этой сцене или ужасным последствиям взрыва окончательно подавить зрителя. Хотя в фильме содержится много страшных видов города и жителей после бомбежек, они перемежаются сценами и образами устремлений и надежды. Например, вскоре после взрыва Гэн бежит домой искать своих родителей. Он обнаруживает, что его отец, сестра и младший брат оказались в ловушке под горящей балкой, и не может найти способа спасти их. Однако эта сцена (возможно, самая трогательная во всем фильме) не скатывается в душераздирающую трагедию. Под мучительные крики брата и сестры отец призывает его «позаботиться о своей матери», настаивая на том, что Гэн теперь является главой семьи.
Эта форма трагедии, перемежающейся моментами решимости и надежды на будущее, продолжается до конца фильма. Гэн принимает роды у матери без какой-либо медицинской помощи, и ему даже удается найти работу, которая позволит ему покупать для младшей сестры молоко (хотя он с этим опаздывает, и она умирает от недоедания). В то время как смерть сестры в «Могиле светлячков» стала кульминационным моментом в нисходящей спирали, Гэну и его матери удается встать на ноги ради друг друга. Они даже берут к себе мальчика-сироту Рютаро, похожего на Синдзи, который помогает семье восстановится, окрепнуть и стать сильнее. В заключительной сцене фильма снова появляется изображение пшеницы,
