Тарапуня, несмотря на остережения Лены, жены, не лезть на рожон, взбунтовался. Прибежал на комплекс, накинулся на шофера, Степана Гарускова, набиравшего молоко в цистерну, чтобы отвести за село в поле.
— Что делаешь, сволочь?.. Поезжай вдоль села, кричи, чтобы выходили с ведрами… А там скажешь, что все в канаву слил, как велено…
Степан Гарусков окрестил праведника трехъярусным. Но гнев, следом за Тарапу-ней и его пробрал:
— Садись, если такой умный, в кабину, — хватил в досаде Тарапуню за рукав, под-толкнул, — поезжай и кричи…
Тарапуня поехал вдоль села. Но никто на взыв его не отозвался. Хотя соблазн и был, как не быть. Отучены от веры в добрые поступќки, за всем жди подвоха. А выходку Тарапуни как можно всерьез приќнять, подальше от него. Втихаря взять, попросту и прямо говоря, стаќщить, кто эти не грешен, дело привычное. Тут рука не дрогнет. А вот прилюд-но унести — кто решиться. С тебя, позарившегося на такое, и стребуют троекратно. Это уж известно, бывало: возьмешь, а там теќбя возьмут.
Тарапуня развернулся в конце села и поехал по второму разу. Войдя в кураж, захо-дил в избы, хватал пустые ведра и наливал в них молоќко. Сливал и в бидоны, и в кадки, у кого что под руку попадалось. Мужики молчали, а хозяйки вроде и не замечали, как бы не видели проделок Тарапуни. Колхозное руководство глаз не казало. Не все усмотришь. Но как уж водится, тут же нашлись и "стукачи". Председаќтелю и парторгу из райкома звонки с угрозами. За такие выходки гроќзили судом. Тарапуня с пустой цистерной подъе-хал к конторе колхоза, сказал председателю и парторгу:
— А вы сами эти демиургынов спросите, знают ли они, как в других колхозах по-ступают. Поди и там не дураки. Что лучше, молоко в каќнаву сливать, или колхозникам все ихнее добро раздавать?..
У магазина, и у колодца, когда сходились двое-трое, гневно пересуждали: слыхано ли дело?.. Но тоже — толк-то какой от бабьего и мужикова гнева. Свыклись со всяким в смиренности. И воли уже не было высвободиться от демиургыновой порчи. И все же ро-пот нарастал. Шли с руганью в контору: "Под суд за такое дело их самих, а не Тарапуню. Коли государство не берет, так отдай колхознику. Но опять же как продать, кому и по ка-кому праву?.. У "отников" нет права, какое может быть право без своего.
Тарапуню к молоковозу уже не подпускали. Гарусков и другие шофера наотрез от-казались садиться за него. Да и доярки заявили, что не поќдпустят молоковоз к ферме. Ста-ли тайком уносить молоко по ведру. Иван с Александрой и парторгом уговорили предсе-дателя раздавать моќлоко колхозникам в счет трудодней. И Николай Петрович махнул ру-кой: "Что будет, то будет". Установили цену — по десять копеек за ведро. Парторг, учитель Климов, распорядился, чтобы в малые отдаленные деревни отвозили молоко в бидонах.
Молокозавод стоял целую неделю. В райкоме с продажей молока колхозќникам смирились. Примеру Большесельцев последовали и другие колхозы. В домах копили сме-тану, творог. Городской рынок оживился, давно таќково не было. Но и тут нашлись завистники. Полетели новые доносы, но уже не в райком, а выше. И опять комиссия в Большесельский колќхоз. Но тут колхозный люд свое голос подал: мыслимо ли дело — один молокозавод на весь район. Когда-то на территории одного нынешнего колхоза три молокозавода были. Молокозавод заработал. Комиссия покрутилась и уехали ни с чем. Саќша Жохов не возникал. Прасковья, заведующая моховской фермой, каждый день приглашала Федосью, мать Саши, с ведерком на терму. Молочко и Саша попивал. Своей-то коровы не было. Федосья копила сметану, сбиќвала в горшочке масло. Прасковья научила ее как в свежести сохраќнить творог. Саша и отвозил "свой" продукт родне в город. Масло перетапливали, впрок Федосья хранила.
Весь этот молочный "дуропляс", как выразился Тарапуня, как-то про яснил созна-ние колхозного люда. То ли дело так-то бы. И маслицем запаслись, и на продажу осталось, денежку подкопили. Добро-то у нас есть, вот если бы с разумом им распоряжаться, чего бы богато не заќжить без подачек тебе. Старик Соколов Яков Филиппович, тоже не мог не высказать своего отношения к этой "молочной ситуации". С умыслом вот привел чужое словцо, не сказал "дури нашей", а вот "ситуации". И за чаем у Кориќных и возник о том разговор, но как бы уже в осмысление этой "ситуации":
— Всякое, что душу людскую надсаждает, — повторил он уже не раз говоренное, — вразумляет своим гневом и близит нас к правде… Раќзом-то где и как за ум взяться и себя одолеть. А мечтать и в высказе слова, как не мечтать.
Светлана поняла, что это было сказано Яковом Филипповичем больше для нее. Этим он как бы подсказывал какой мечтой жил дедушка Данило. Многое изменилось в старом коринском доме, но пребывала неизќменной оставленная дедушкой забота о правде в нем.
Районные власти во время "молочной ситуации" в Большесельский колхоз не заяв-лялись. Им выгодней было не знать о Тарапуниной выходќке. На седьмой день поступило строгое указание: "Молоко сдавать на молокозавод". И тут не обошлось без язвительных усмешек: "На седьќмой вот день. За это время Господь Бог небо и земля создал, а они только маслозавод починили". В верхах не напрасно опасались, что колхозы не больно будут торопиться сдавать молоко. Вот строго и обяќзали. И контролеров разослали.
И все улеглось, пошло по накатанному. Но в душах-то колхозного люда, как от хвори телесной, осталась метина. И свои мысли: "Казне не о нас забота, а о нашем добре, как бы его экспроприировать". Коќпившееся в надрывах сознание униженности и будет разъедать раны страждущего люда, и толкать его, как вот и сказал Старик Соколов, к дей-ствам по изменению жизни своей. Знать бы вот только — в какую сторону?.. Что придет на смену нынешнему демиургызму?.. Может ведь и новая, неведомая еще одурь, охватить обокаяненную Святую Русь сатанинским соблазном безволия.
Подозрительно не появлялся в колхозе Горяшин. И телефонных звонќков не было от него ни парторгу, ни председателю. Колхозу давался как бы передых. Свистопляска с дополнительными планами озимого сева тоже уже вчерашняя компания. "Первой заповеди" полный молебен отслуќжили. Где-то в покаянии, а где-то и с похвалой. А сколько зерна рассыпано по ухабинам, сколько молока слито в канавы — об этом лучше не вспоминать. Горяшин держал шефство над Большесельским колхоќзом и должен бы напомнить о себе. Оставались догадки, что зав опаќсается попасть на язык Тарапуне и дояркам. Тарапуня при последней встрече с Горяшиным обозвал его принародно "демиургыном из наполеонычей". "Мы для таких, как ты, — сказал, — вроде солдаќтиков в строю. Махнут перчаткой и выполняй команду".
Горяшин смолчал: что с таким говорить.
Но все оказалось проще: зава переводили в соседний райком вторым секретарем. Это известие вызвало добродушные усмешки: "У нас он с чертом под ручку ходил, а туда заявится святым демиургыном". Молва разнесла догадки: "Сашу Жохова к себе забира-ет". И тут же другое: "Да почто он ему, на месте нового похлестче найдет".
О Горяшине разом забыли, посудачили и смолкли тут же. Что был он у них, что не был. Другой появится, не хуже и не лучше. Демиургын — он и есть демиургын. Займи то место хоть святой — и тот искусится, без покаянной молитвы где устоять сатанинских со-блазнов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
1
Подошел срок — и все утихомирилось, как в людском мире, так и в природе. И осеннее солнце вроде бы ласковей стало пригревать. И в души пахарей вселилась благо-датная забота о домашнем. А для многих, тоже желанная, беззабота. Заботиться-то о чем, коли дом — одни стены.
После появления Сухова в доме Кориных, тягостное ожидание кары у них исчезло. Иззябло и осело как смрадный туман в болотине. Вроде и не было того, что еще вчера наводило на скорбную тоску. Словно вихрь над головами путников пошалил и утих.
Но пережитое где-то внутри себя оставило след. Не могло не остаќвить. И студило природное тепло. Невнятно, исподтишка, тревожило недоуменное: а что же было-то, отчего и для чего?.. У кого-то ведь для всего этого был свой умысел. А что если без умысла. Просто раќзвлекался наветами на тебя, и злорадствовал, видя твои переживания и страдания от своих наветов. Злорадствовал, что кого-то приспичили по его доносам. Этим и жил. Такое время подошло… А теперь вот не доволен, что Корня не удалось побольнее стегануть. И потому не скажешь, что больше ничего такого не повторится. Как вот на дне буќтылки терпкого вина, загустел в душе осадок мутной горечи. Но и он, как сумрак ночи светом, растворяется добрыми помыслами и вестями. Вот уже и отпала над ними власть Горяшина. И те, кто его держался, попритихли. Но это до поры до времени. Будут ждать нового зава-демиургына, как черного колдуна обесованные. Ныне ихнее время: обесованных и демиургынов.
Старик Соколов Янов Филиппович сразу же после вестей о Горяшине, зашел к Ко-риным. Скорее для того, чтобы поостеречь Димитрия Данилоќвича. Сказал ему:
