Неужто все? — сказала Зимка разве не вслух. И я свободна? Выпущена на волю? Все разрешилось разом? Юлий и Дивей, Ананья и пигалики, ложь и правда, — все спуталось и распуталось самым чудесным образом, устроившись к лучшему.
Теперь я могу объяснить все, что угодно и как угодно!
Выпуталась!
Лихорадочная дрожь пронизывала Зимку, сердце колотилось. Она чувствовала стеснение в груди и с трудом дышала. Ощущение становилось мучительно, противная дурнота захватила и голову, которая пошла кругом. Нужно было встать, но и просто пошевелиться представлялось уже задачей.
Внезапно Зимка поняла, что не может оторваться от мертвого чародея. Рука ее прикипела к холодной и твердой лысине, дрожь обратилась судорогой, словно живьем выворачивали Зимку на левую сторону, наизнанку.
Округлившимися глазами взирали на превращение Домаш и Кудря, и прежде, чем великая государыня Золотинка, обсыпаясь и распадаясь, обратилась в иную девицу, насмерть перепуганную и бледную, дети дали деру — с тем потрясающим звериным ревом, который издают потерявшие голову человеческие детеныши.
Пронзительный вой этот разбудил замок, а Зимка, когда вздохнула, поняла, что случилось западение. Самопроизвольное возвращение к ее собственному Зимкиному естеству, какое не минует рано или поздно всякого оборотня. То было, к несчастью, первое Зимкино западение, и она совершенно, до невменяемости потерялась, не сообразив даже искать спасения в бегстве — забиться в какую нору и переждать несчастье до нового обращения в Золотинку. Пришел ли тому срок и никакой другой причины не имелось, стало ли поводом к западению сильнейшее нравственное потрясение… явилось ли виною роковое обстоятельство — смерть чародея, который когда-то и превратил Зимку в Золотинку, — теперь не время было разбирать. Не следовало мертвого Лжевидохина и касаться — да что теперь!
Зимка замечала перемену в телесных ощущениях и во внешности: сменилось платье, иначе легли волосы и всё, всё! Не имея зеркала, она лихорадочно ощупывала лицо, завела к глазам прядь волос, и точно — ни единой ниточки золота!
Она вскочила, вспомнив о колодце, который мог сойти за зеркало. И увидела на пороге особняка Дивея. В окнах маячили лица. Народ высыпал — где только прятался?!
Красавчик окольничий глядел каким-то новым, незнакомым взглядом, которого никогда не примечала за ним великая государыня и великая княгиня Золотинка. Он глядел покровительственно и нахально… с высокомерной, усмешливой лаской, за которую Зимка, в прежних своих Золотинкиных обстоятельствах, на месте его убила бы.
— Ну? И что мы тут делаем?.. Что это козочка испугалась? — сказал он, оглядываясь. — Допрыгалась?
И тут только Зимка сообразила, что полковник Дивей видит ее в первый раз. Совершенно не сознает, что имеет дело все с той же Лжезолотинкой. Свидетелей превращения нет, кроме детей, уже исчезнувших. И не все потеряно. Западение не будет вечным, штука только в том, чтобы не оплошать, когда начнется обратное превращение. Где-нибудь укрыться. Доля часа, час или два потребуются, чтобы все возвратилось на прежнее.
А Дивей продолжал озираться. Ба! Он искал глазами великую государыню Золотинку, с которой только что виделся в большой горнице особняка, а теперь ожидал, что государыня выглянет на шум. Зимка заторопилась отвлечь его от этих поисков:
— Дедушка! — трогательно, сколько могла жалостливо и беспомощно, пролетала она. — Дедушка умер! — показала на мертвого Рукосила и… ужаснулась.
Так и похолодела, уразумев, что полная смерть Рукосила-Лжевидохина означала бы обратное превращение Видохина в Рукосила! Которое сейчас и последует! Обнаружится оборотень и сомнительное родство с ним неведомо откуда взявшейся «козочки».
— Какой еще дедушка? — усмехнулся Дивей, прихвативши Зимку за руку. Бегло глянул на мертвого старика, который его не занимал. — Как ты здесь очутилась? Одна? В глухомани? Без кареты и без слуг?
А и в самом деле, все одно к одному, нелепость за нелепостью: Зимкины дорогие наряды не вязались с нищим дедушкой.
Дедушка — святой отшельник, хотела еще сказать Зимка, но вовремя прикусила язык, догадавшись наконец, что в полном расстройстве чувств ничего иного, кроме очередной глупости, нагородить не может.
В окнах ухмылялись наглые рожи — военщина лезла друг на друга, чтобы поглазеть на девку. Так-то они, мерзавцы, соблюдают тайну, в засаде! — подумала еще Зимка, но и этого на счастье не произнесла.
— Мертв! — объявил склонившийся над Лжевидохиным латник в темно-красной бархатной шляпе, кто-то из приближенных Дивея. Явилась и челядь, вокруг толпились известные и не известные Зимке лица.
— Где государыня? — Роковой вопрос этот особых затруднений пока не вызвал. Государыню только что видели в горнице.
Никто еще не хватился ее по-настоящему, но Зимке не доставало самообладания довериться естественному ходу событий. Казалось ей особенно важным, чтобы Дивей и все остальные не остановились на мысли о государыне и не всполошились. В этом трудном положении, упуская из виду обстоятельства в целом, в их совокупности и отдаленных последствиях, Зимка обратилась к тому испытанному, годному на все случаи жизни средству, которое не нужно было долго искать, — тотчас, не запнувшись, принялась вздорить.
— Мужик ты сиволапый! — вскричала она визгливо. — Защемил руку, падло! Пусти! Синяки же останутся, синяки будут. Кроме девок из кабака, и женщин никогда не видел, пусти, дрянь!
Словесная дребедень, сдобренная щедрым количеством злости, смутила окольничего, не ожидавшего от красивой девушки такой прыти. Он выпустил Зимкино плечо — более от неожиданности, впрочем, чем с намерением извиниться.
— Вот еще чучело! — продолжала Зимка, не давая опомниться. — Много о себе понимаешь! С девками воевать! Как только, так сразу — да? Город взяли и все наше?! Так у вас? Страдник ты, наемник, наемное копье. Вот ты кто — наймит!
Как Зимке взошло на ум это слово, невозможно было объяснить, не обратившись к разбору ее жизненного опыта, представлений, потаенных пристрастий и желаний — что было бы не ко времени ввиду не допускающей того обстановки. Но, так или иначе, сумела она поразить Дивея. Полковник вышел из себя при «наймите» и прошипел с бешенной, злобной учтивостью, с какой, наверное, проворачивают кинжал в груди врага:
— Сударыня, вы имеете дело с полковником окольничим Дивеем из рода Хотунских. Перед вами Хотунский, сударыня.
— А мне плевать! — звонко возразила Зимка.
Окольничий задохнулся… а мгновение спустя почел за благо выдать слабость за достоинство и вовсе не открыл рта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
