кстати, Дурной узнал, что сильно выше Чулым проходит гораздо ближе к Енисею. Между реками остается всего-то 10–12 верст.
— Но то очень далеко! — протянул на северный манер торговец. — Енто ишшо выше Красноярского острога. Многа выше. И Чулым тама такими кривыми тропками текёть!
«Ну да, если налегке — то лучше здесь 200 верст проехать до Енисейска, — прикинул Дурной. — Но, если большие торговые караваны везти — то лучше уж лишний крюк по воде сделать. Или тогда уже дорогу хорошую тянуть!».
— И опасно там, — добавил купец. — Это ж за горами, с степях кыргызских. Ох, лютуют енисейские кыргызы!..
…Поскольку амурчане за два дня уже накололи сотни досок, то решили все-таки доделать хоть пару дощаников. Простых, без парусов. Из остатков нарезали весла, кое-как законопатили корпус — и двинули в путь! Барка вместила практически все дары и часть собственных припасов. Вниз по течению и под парусом она шла мощно, порою тяжелые дощаники не поспевали за ней на всех веслах. Приходилось их даже привязывать. Увы, барка плохо маневрировала, и на большой скорости в извилистом, неглубоком Чулыме вечно норовила налететь на мель или вообще в берег упереться. Вот тут дощаники стали спасением и периодически буксировали ее на стремнину.
Небольшая флотилия стремительно неслась на северо-запад: по Чулыму, а потом и по Оби. Плыли весь световой день, а в июле в таких северных широтах дни оказались на диво длинными!
Наверное, полторы тысячи верст отмахали менее чем за месяц! Но, когда достигли устья Иртыша, счастье закончилось. Теперь плыть надо вверх по течению — до самого Тобольска. И безвесельная барка из локомотива превратилась в обузу. Как раз дощаники могли сносно идти против течения, а вот толстопузое торговое судно — нет. Пришлось сажать половину черноруссов на весла, а другую — высаживать на берег — и тащить барку бечевой. Ситуация слегка менялась лишь с попутным ветром — тогда барка боролась с течением и даже могла подниматься вверх, однако, ненамного быстрее пешего человека. Но и то хлеб — хоть люди немного отдохнут.
А люди устали. Темноводцы в дороге уже без малого год; они отощали, почернели, набрались всяких недугов за время пути. Дурнову было нестерпимо стыдно перед товарищами, которых он затащил так далеко и в такую опасную авантюру. Отсюда даже поход за Стену казался легкой прогулкой! Так что, когда вдали завиднелись башни да купола Тобольска — все в голос застонали от ждущего их облегчения. Любые испытания — даже драться готовы были жители далекого Амура — только бы перестать грести да волочь барку!
А Тобольск выглядел солидно. Высокий, бесконечный утес — будто крепостная стена — тянулся вдоль левого берега Иртыша долгие вёрсты. Несколько выше, у слияния с Тоболом эта стена отходила от берега, обнажая ровную пойму. Та была густо застроена домишками разной степени ветхости. А вот на верхнем урезе утеса стояла крепость. Прямо посреди стены-утеса виднелся какой-то провал — узкий подъем вверх к крепости, который сверху запирали ворота.
— Такие ворота приступом не возьмешь! — поцокал в восхищении Мотус.
У пристаней-мостков оказалось крайне людно, так что усталые гости не решились грести прямо к ним, а повели барку на голый берег, который здесь везде очень низкий. Но флотилию приметили: к новым кораблям на лихих рысях поскакала кавалькада из двух десятков всадников.
— То не вы ли эти… чернорусцы? — закричал богато одетый казак.
Дурной готовился уже прыгать на берег и аж замер. Но все-таки спустился и подошел к щеголеватому командиру.
— Мы, уважаемый. А откуда вы проведали? Ранее мы везде сами представлялись, а нам не верили.
— Да уж ведомо! — довольно заулыбался щеголь и подбил колпак набок. — С Енисейска давно вестник явился — упредил воеводу-батюшку. Петр Василич, кстати, повелеша вести ваших старших до него. Враз, как увижу.
— С радостью пойдем, — улыбнулся Дурной (в кои-то веки не надо по сто раз объяснять, кто они такие!). — Нам только где-то пристроиться надо. И дары сгрузить, что мы в Москву государю везем.
Сразу расставил точки над «i»: что и куда, мол, везем.
— То решено уж! Воевода Шереметев ведает о ваших надобностях. Ужо прикол для вас приготовлен. Мотрусь! Сигай на барку и доведи гостей, куда следоват! А ты? — щеголь дал понять, что пора бы уже и представиться.
— Сашко Дурной я. Старший над всеми этими людьми. За тобой следовать?
Казачий командир довольно кивнул.
— Тогда чуток обожди, — Большак слегка осадил много о себе думающего прыща на ровном месте. Не спеша подошел к барке. — Мотус! Неси все мои бумаги. Ты остаешься за старшего!
— А Аратан? — донеслось сверху недовольное (Васька не любил лишней ответственности).
— Аратан со мной пойдет. И Олеша.
Для гостей даже лошадьми озаботились. Всё было так хорошо, что аж не по себе! Но внутренний голос говорил Дурнову, что уж после стольких месяцев мытарств «делегация» заслужила хоть немножечко халявы.
Воевода Петр Василич Шереметев Большой соответствовал своему прозванию. Был он большим что в рост, что в ширь. Солидный дядька заметно за 50 лет. Беглец из прошлого ничего про него не знал, но в пути, как мог, порасспрашивал щеголя. С его слов боярин Шереметев был прекрасен во всём. И по дипломатической службе отличался, и по военной. Гонял разинцев, например. Управленец великий — до Тобольска воеводил в Новгороде Великом.
— Ну, садитесь, — щедро махнул рукой Петр Василич, приглашая гостей за стол.
И пару часов расспрашивал, не останавливаясь. Судя по всему, в донесении Приклонского из Енисейска ничего толком про Черную Русь рассказано не было. Ибо воевода задавал самые нелепые вопросы.
— Русские-то там у вас хоть есть? — в лоб спросил он, переводя взгляд с Аратана на Хун Бяо.
— Есть, — улыбнулся Дурной. — Маловато, но есть. Со мной разные люди, воевода. Этот — китайский человек, мудрец и лекарь, что помог мне из плена сбежать. А вот Аратан — даур, коренной амурский житель. Со мной плывут и русские, и дауры, и сыновья смешанных семей.
Допрос Шереметева выгодно отличался от предыдущих. Это было больше похоже на светскую беседу для удовлетворения воеводиного любопытства. Он много расспрашивал Дурнова про пекинский плен, охал и ахал.
Но имелись и более каверзные вопросы: почто решили под царскую руку идти? Почему сейчас? Здесь Дурной лавировал очень осторожно. Рассказывал, как непрочно было их положение, как
