Вообще, 1952 год был кровавым. Послевоенные банды удалось разгромить, а с ворами угрозыск справлялся достаточно удачно.
Министр госбезопасности Игнатьев вызвал к себе руководителей милиции. Необходимо пояснить, что арестованный как враг народа бывший шеф МГБ генерал-полковник Абакумов вывел милицию из подчинения МВД и перевел в МГБ. Поэтому всемогущий министр Семен Игнатьев и собрал на совещание милицейское начальство.
Игнатьев никогда не занимался оперативной работой, даже в армии не служил. Он был крепким партруководителем, привыкшим стучать кулаком на секретарей райкомов и материть председателей колхозов.
С милицейскими комиссарами он разговаривал как с колхозными бригадирами. Для начала он обложил матом людей в серебряных погонах, а потом пообещал, что если не разберутся с бандитами, то поставит их со свистками на перекрестках.
Указания министра с чудовищными угрозами покатились вниз, вплоть до самого замордованного опера, работавшего «на земле». Правда, их не очень испугала перспектива расстаться с милицейской службой.
Скорин после беседы с комиссаром милиции Овчинниковым, который не любил материться и говорил предельно вежливо, но так, что у подчиненных тряслись руки, вышел весьма печальный. Никаких зацепок по тройке бандитов пока не было.
Самые опытные агенты только разводили руками.
Ночью Скорина разбудил телефонный звонок. Звонил Дерковский из МУРа, работавший по убийству Елены Лаврецкой.
– Немедленно приезжай на Сретенку.
Убита была семья скупщика краденого Глухова по кличке Глухарь. Хозяина квартиры пытали и приколотили его руки к столу гвоздями.
– Работали наши клиенты, – сказал Дерковский, – но это не урки.
Блатники, даже арестованные, могли сдать подельника, но скупщика краденого – никогда.
Глухарь в московской блатной иерархии был человеком заметным и уважаемым. Он всегда выручал воров деньгами под будущее дело и никогда не брал процентов. Мог бескорыстно помочь вернувшимся из лагеря. Он слыл зажиточным, потому что имел дело с камнями и драгметаллами.
На следующий день в Сандуновских банях Скорин встретился с вором в законе Митрошей. После парилки пили пиво в кабинке с плотными шторами.
– Игорь Дмитриевич, я тебя уважаю, но мокрушников этих мы сами найдем и по нашим законам накажем. Они у Глухаря много чего взяли, там на сохранении лежали вещи авторитетных людей.
– Пока ты их искать будешь, они опять намокрушничают, на шестерых деревянный бушлат одели. Ты умишком-то раскинь.
– За Глухаря мы все равно должны получить.
– На зоне или в крытке получите за него за всю масть.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Я тебе верю, ты честный опер. Если что узнаю, тут же сообщу.
Но помощь Митроши не понадобилась. В письменном столе Лаврецкого при обыске нашли блокнот с номерами облигаций золотого займа. Вполне естественно, что эти номера были разосланы во все сберкассы Москвы и области.
И вот в угрозыск позвонили из сберкассы в Химках. Пришел человек с облигациями, номера которых совпадали с ориентировкой.
Человека взяли. Он оказался прорабом-строителем.
Задержанный рассказал, что продал мотоцикл трем хорошим ребятам и те предложили ему вместо денег облигации золотого займа.
Разницы не было. Эти облигации в сберкассах принимали один к одному. Он их тратить до тиража не хотел, а тут подвернулась трофейная легковушка ДКВ, он решил ее купить и пошел в сберкассу.
По дороге прораб вспомнил, что покупатели говорили о Долгопрудном.
Три дня милицейская облава каталась по Долгопрудному. Проверяли все гаражи, сараи, голубятни. Мотоцикла не было.
На четвертый день на самом краю поселка наконец нашли искомое. Хозяин, бойкий старичок, пояснил, что к нему обратились очень вежливые люди, попросили присмотреть за мотоциклом и хорошо заплатили за беспокойство.
Решено было оставить засаду.
За мотоциклом явились через два дня. Человек вошел во двор, поднял брезент, начал осматривать мотоцикл.
Хозяин дома и оперативники из окна наблюдали за ним.
– Это совсем другой человек.
Парень опустил брезент и позвал хозяина.
Тот вышел на крыльцо.
Гость сообщил, что привез деньги и должен отогнать мотоцикл своему соседу, хозяину мотоцикла. Тот занемог, поэтому и попросил его помочь.
Опера выяснили, что сосед – Григорий Цыганков по кличке Гришка Рома. Клиента этого отлично знали в угрозыске. В 1949 году Цыганков освободился, срок сократили по амнистии ко Дню Победы, и залег на дно.
Мотоцикл доставили Грише. И взяли его под плотное наблюдение.
Теперь-то Скорин понял, кто мог загонять гвозди в руки жертв. Гришка Рома славился необыкновенной жестокостью даже среди налетчиков, поэтому с ним вместе никто не хотел работать.
Через два дня наружка засекла, как Гришка вошел в будку телефона-автомата. Удалось засечь номер: Е2-17-18. Оказалось, что телефон установлен в коммунальной квартире и проживает там только один человек, вызывающий подозрение: уволенный в прошлом году за рукоприкладство лейтенант Сергей Славич.
Телефон поставили на прослушку и выяснили, что Славич, Рома и некто третий, по имени Вилен, должны встретиться в двенадцать часов в кафетерии «Форель» на улице Горького.
Было в Москве чудное место. Я никогда в жизни не ел и вряд ли уже попробую таких вкусных рыбных пирожков, которые пекли в «Форели»… А как там делали фаршированную рыбу и самое дешевое блюдо – запеченных крабов!
Именно в этом замечательном месте и встретились бандиты.
Народу в кафетерии было немного. За мраморными высокими столиками стояло несколько человек. Когда бандиты выпили по первой, к столу подошли Скорин и Дерковский.
– Красиво отдыхаешь, Гриша, – усмехнулся Сергей Дерковский.
Рома оглянулся: от столиков к ним приближались оперативники.
– Не дергайся, Гриша, – сказал Скорин, – все пере крыто. Чуть что – положим прямо здесь. В Таганку тебе пора, там тебя Митрошины кенты ждут, за Глухаря предъяву сделать.
Овчинников, выслушав доклад Дерковского и Скорина, поздравил их и премировал окладом. Как-никак уложились к съезду партии, который должен был начаться через три дня.
Меня съезд совершенно не волновал, газет я не читал, а по радио слушал только две передачи: «Театр у микрофона» и «Песни советских композиторов». Политикой я тогда, как, впрочем, и сейчас, не интересовался. В те времена – потому что верил нашему великому вождю, а сейчас, после ельцинской криминальной революции, не верю ни единому слову наших политиков.
Я не знал, что серого человека с вялым рукопожатием больше бояться не надо. 1952 год стал временем сговора Берии и Маленкова. Сталин был настолько плох, что даже не мог сделать основной доклад на съезде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
